Шымкент

Канат АЛСЕИТОВ - отец мальчика, которого девять лет назад заразили ВИЧ в одной из больниц Шымкента. Он не побоялся открыто рассказать об этом почти сразу после той трагедии. Не боится Канат и сейчас, хотя с тех пор его близким пришлось немало пережить. Потом еще две семьи поделились своими историями и показали лица. Но семья Каната все же была первой, а он так и остался единственным мужчиной, который рассказал, что его ребенок ВИЧ-инфицирован.

- Моего сына зовут Бауыржан. Сейчас ему десять. Когда ему было восемь месяцев, он заболел пневмонией и попал в реанимацию. Потом суд установил, что именно там в момент переливания крови его и заразили ВИЧ. Это было в начале февраля 2006 года. А в июне стали говорить о том, что в городе идет вспышка этой инфекции, стали выявлять первых детей: десять, потом пятнадцать. Мы даже не думали, что и нас это коснется. А в августе к нам пришли врачи и сказали, что ребенку нужно сдать анализы. Ожидание было убийственным. Помню, как мне позвонила жена и сказала: “У нашего сына ВИЧ”. Я помчался домой, открываю дверь, а супруга в обмороке. Потом были шок, депрессия, поиск виновных. Мы прошли через все стадии. Первые три недели я пил, но водка меня не брала. Жена боялась, что я ее брошу. Винила себя во всем. Я это почувствовал и сказал: “Мы всегда будем вместе”. После этого понял: нужно что-то делать. Никакой психологической поддержки тогда не было, нам даже толком ничего не объясняли. Меня спас Интернет и общение с родителями, которые тоже стали жертвами тех страшных обстоятельств. Я их нашел сам. К кому-то приходил домой, кому-то просто звонил. Некоторые не хотели говорить, просто бросали трубку. Другие откликались - им тоже было тяжело. 22 сентября я выступил от имени родителей по телевидению и открыто рассказал свою историю. Нужно было добиваться поддержки от государства, качественного лечения, диагностики, биться за наших детей. Все боялись показать свое лицо. Среди тех, кто тогда пришел на встречу в акимат, были только женщины, я рассчитывал на мужчин, но ни один не пришел. Именно поэтому выступил я. На следующий день от меня отвернулись друзья, партнеры по бизнесу и даже родственники. Примерно половина тех, с кем я общался. Ими двигал страх, они боялись, что мой сын может им навредить. Они до сих пор так думают. Конечно, много раз думал о том, правильно ли я поступил. Нам через многое пришлось пройти. Но сейчас понимаю, что все было не зря.

***

Бауыржан пошел в обычную школу, и все знали, что у него ВИЧ-инфекция. Я не мог да и не хотел этого скрывать, ведь в городе меня хорошо знают. Чтобы не было кривотолков, собрал родителей тех детей, с которым будет учиться сын, и рассказал им, что такое ВИЧ. Вопросы, конечно, были, но люди меня поддержали. Сын уже в пятом классе, и проблем никогда не было. Никто его не сторонился и пальцем на него не показывал. И в садике все знали, что он болен. Поначалу к заведующей ходили некоторые родители: “Как же так? Наши дети и Бауыржан в одной группе”. Тоже приходилось объяснить, что это неопасно. Еще не было ни одного случая, чтобы заражение произошло от ребенка. Бауыржан, конечно, тоже знает, что у него ВИЧ. Он рос с этой мыслью и теперь воспринимает ее как что-то естественное. Поэтому я уверен, что от детей ни в коем случае нельзя скрывать их статус. Хотя многие до сих пор так и делают. Не понимаю, как они будут рассказывать им об этом, ведь все равно придется. Большинство так и живут со своей тайной, даже их близкие родственники не знают, что в семье растет ВИЧ-инфицированный ребенок. Жить с этим грузом очень тяжело: постоянно врать, бояться, выкручиваться. Эти люди даже не здороваются со мной на улице. Проходят мимо, будто не знают. Это их выбор, никто не вправе их осуждать.

***

И тогда, и сейчас на этих детях пытались нажиться. Нельзя на крови делать деньги. Даже среди родителей есть те, которые за счет болезни хотят получить побольше. Почти сразу был создан фонд помощи детям, зараженным ВИЧ, и казахстанцы стали переводить туда деньги. В него поступило около 200 миллионов тенге, тогда это было более полутора миллионов долларов. Мы как сотрудники фонда переводили на счета семей адресную помощь. Первые 79 человек получили по полтора миллиона тенге, 44 - по одному миллиону, остальные - по пятьсот и триста тысяч тенге. Спустя два года я понял: сколько ни давай, все равно будет мало. Люди приходили и требовали, требовали. Одни покупали машины, другие справляли свадьбы, брали вещи в кредит. Но были и те, кто тратил эти деньги правильно, вкладывал в детей. Намучился я с этим, меня даже посадить хотели - прошли четыре прокурорские проверки, аудит. Потом люди начали получать пособие (сегодня это 87 тысяч тенге) и стали увольняться с работы. В ауле можно прожить и на такие деньги. Это же страшно. Некоторые стали профессиональными попрошайками и научились выбивать деньги под знаменем “Нас заразили”. Уже тогда стоял вопрос о том, что для наших детей нужно добиваться пожизненных пенсий. Но я был против. Не хочу, чтобы мой ребенок вырос потребителем и жил с обидой на родное государство. В 18 лет он должен отказаться от любых пособий и начать зарабатывать своим трудом. Но меня, конечно, не поддержали.

***

Хотите, я отправлю вам по электронке материалы с процесса, на котором судили врачей? Я специально их отсканировал, иногда перечитываю. Это же бестселлер. Там такие были показания, что все диву давались. Помню, выходит женщина, простая такая, из аула, и начинает благодарить врачей. Они ее ребенка ВИЧ наградили, а она твердит: “Рахмет. Коп рахмет”. За что? За то, что хорошо за малышом смотрели, делали все, как положено. Не понимает, бедная, что произо­шло. Никто ей так и не объяснил толком, а Интернета, чтобы самой прочитать, нет. Или другой случай. На одно заседание приехала директор республиканского центра СПИД и заявила, что ВИЧ от ребенка матери не передается: мол, не бывает такого. А у нас 17 женщин, которым во время кормления грудью инфекция передалась от уже больных детей. Это показали по телевизору. На следующий день пять из них пришли ко мне с синяками - мужья избили. Поверили врачу из Астаны, а не женам. Потом почти все такие семьи распались.

***

Года через полтора после оглашения приговора врачам мне стали звонить их жены. Большинство тоже были медиками и после скандала потеряли работу - их не брали даже в технички. Не знаю, как они сводили концы с концами. Их дети в школу не могли ходить, в них камнями бросали. Тогда уже шла речь об условно-досрочном освобождении, но на это должны были дать согласие потерпевшие. И я стал думать. Осудили 17 врачей, у них ведь тоже семьи, дети. Открыто выступаю только я, и знают, соответственно, меня. А если кто-то из них решит отомстить? Кого будут искать? Мой дом, мою семью. Тогда приходилось думать и об этом. И я решил выступить по телевидению, пригласил журналиста и заявил, что не буду против досрочного освобождения врачей. Но подчеркнул, что говорю только за себя, а не за всех родителей. Сюжет показали. А на следующий день ко мне пришла толпа возмущенных, которые кричали и спрашивали, зачем я это сделал. Попытался объяснить, но они не понимали. Чуть до драки не дошло. Вот тогда я и сказал: “Идите и выступайте от своего имени, а то все прячут лица, а отвечать должен только я”. Улеглось, в общем. Что было потом? Через год-полтора врачей стали освобождать досрочно. Ни один из них так и не позвонил и не попросил прощения. Не делали они этого и на суде, до последнего вину не признавали. Но их жены, те, что обращались ко мне раньше, благодарили.

***

Я и сейчас продолжаю бороться за права наших детей. Добиваюсь того, чтобы им предоставляли качественное лечение и диагностику, к их нынешнему уровню у меня немало вопросов. Некоторые считают, что я чересчур активен. Спрашивают: “Ты не боишься?” Боюсь! Во мне всегда живет страх потерять сына. И я хочу, чтобы он похоронил меня, а не я его…

Оксана АКУЛОВА
http://www.time.kz/articles/chastnyj/2015/11/04/stalnoj-kanat