Мнения

Почти за два десятка лет до того, как система MCAS компании Boeing погубила два новых самолета 737 MAX, Стэн Соршер знал, что все более токсичная обстановка в его компании приведет к какой-то катастрофе. «Культура безопасности», которая долго была предметом гордости, стремительно вытеснялась, по его словам, «культурой финансовой херни, культурой группового мышления».

Соршер, физик, проработавший в компании Boeing более двух десятилетий и возглавлявший там переговоры о создании профсоюза инженеров, стал одержим культурой управления. Он сказал, что ранее не представлял, что смелая новая управленческая каста Boeing создаст такую глупую и вопиюще очевидную проблему, как MCAS (Maneuvering Characteristics Augmentation System; система улучшения характеристик маневрирования, как ее окрестила горстка разработчиков ПО). В основном его беспокоило, что сокращение доли рынка будет уменьшать продажи и численность сотрудников, то есть то, что не дает спать по ночам постиндустриальным американским профсоюзным лидерам. В какой-то степени, однако, он все это предвидел; он даже показал, как убытки от запрета полетов самолета перекроют краткосрочные экономии от аутсорсинга в одном из своих докладов, который никто не читал, еще в 2002 году.

В начале нулевых Соршер старался уберечь достойное инженерное наследие компании. У него были горы фактов в подтверждение своей позиции, в основном полученные по результатам покупки компанией Boeing компании McDonnell Douglas в 1997 г. – дисфункциональной фирмы с устаревшим авиационным заводом в Лонг-Бич и генеральным директором, которому нравилось применять в работе с инженерами то, что он называл «голливудской моделью»: нанимать их на несколько месяцев, когда близки сроки сдачи проекта, и увольнять, когда надо свести показатели. В 2000 году инженеры Boeing устроили 40-дневную забастовку в связи с последствиями сделки с McDonnell; хотя они и добились существенных материальных уступок со стороны руководства, они проиграли культурную войну. Они также унаследовали заведомо дисфункциональную продуктовую линейку от рыночных гуру McDonnell, любивших срезать углы.

И в то время как инженеры Boeing трудились над тем, чтобы запустить в небо лимонные самолеты McDonnell, их собственные надежды на разработку нового самолета, который мог бы конкурировать с Airbus, единственным соперником Boeing на мировом рынке, увядали. Под влиянием всех критиков, которые кричали о безрассудстве сделки с McDonnell, правление заняло жесткую позицию по отношению к новым амбициозным самолетам: «больше никогда». Руководство Boeing начало лить «крокодиловые слезы» о затратах на разработку модели 777 1995 года, утверждал Соршер, хотя некоторые инсайдеры отрасли оценивают ее как самый рентабельный самолет всех времен. Предпосылка для таких жалоб была глупой, утверждал Соршер в презентациях PowerPoint и в исследовании этой темы в стиле Гарвардской Школы Бизнеса. Возврат к культуре комплексного подхода к решению задач и управленческой структуре прошлого, снова и снова говорил он каждому, кто слушал, был единственным здравым способом создания рыночной ценности. Но когда он выступал с этим посланием, то редко вызывал что-то кроме закатывания глаз. «Я не согласен» было обычным ответом. Иногда, однако, кто-то в зале был откровенно груб, как аналитик с Уолл-стрит, который прервал его на середине предложения:

«Слушай, я понимаю. Ты хочешь сказать, что ваш бизнес отличается. Что вы особенные. Ну, послушай: каждый считает, что его бизнес отличается, потому что все одинаковы. Никто. Не. Отличается».

И действительно, это кажется подлинной сутью этой истории: производство самолетов ничем не отличается от ипотечного кредитования или распределения инсулина или фиктивного софта для анализа крови – еще одна денежная корова для «одного процента», предназначенная для неизбежного убоя. В ныне печально известном фиаско Boeing 737 MAX компания выпустила самолет c халтурным ПО, запрограммированным отменять все действия пилотов и нырять вниз, когда маленький флюгер на боковой части фюзеляжа сообщал ему, что нос задирается вверх. Флюгер тоже был не очень надежен; возможно, из-за промахов на сборочной линии, о которых стало известно из сообщений осведомителя. И когда самолет обработал полученные неверные данные, он тут же нырнул в море.

Сейчас как никогда понятно, что капитализм приводит к подобной халтуре, особенно там, где компьютерное ПО встречает небрежных регуляторов. AIG в свое время заявили инвесторам, что руководство с трудом может вообразить «сколько-нибудь осмысленный сценарий, при котором мы потеряем хоть один доллар в любой из таких транзакций», в результате которых через несколько месяцев фирма потеряла больше 100 миллиардов долларов – но ведь алгоритмы управления рисками были ошибочны. Пару лет спустя один трейдер JP Morgan потерял 6 миллиардов долларов, потому что кто-то запрограммировал одну из ячеек в таблице управления рисками банка на деление двух чисел на их сумму, а не на их среднее значение. Boeing, конечно, не была хедж-фондом: она была намного лучше – акции, которые с момента инаугурации Трампа выросли более чем в два раза, даже опережая Dow, за 22 месяца до того, как рейс 610 авиакомпании Lion Air ринул в Яванское море.

И потому было что-то тревожно знакомое, когда мир впервые узнал про MCAS в ноябре, примерно через две недели после того, как немыслимая глупость системы привела двухмесячный самолет и все 189 человек на нем к страшной смерти. Это смахивало на ошибку, которую мог бы совершить 23-летний стажер. И действительно, большая часть программного обеспечения MAX была разработана недавними выпускниками индийских академий программирования, которые получали всего даже по $9 в час, что было частью бесконечной войны руководства компании Boeing с профсоюзами, которые когда-то представляли более половины ее сотрудников. Из открывшегося в 2011 году в Южной Каролине сборочный цех Boeing, не входящий в профсоюз, в течение многих лет лились потоки сообщений осведомителей о нарушениях и иски о неправомерных увольнениях, сопровождавшиеся случаями регулярной подделки документов по контролю качества, саботажем в отношении сотрудников, обеспечивающих соблюдение стандартов, а также регулярными поставками авиакомпаниям самолетов с незатянутыми болтами, поцарапанными окнами и всяким разбросанным мусором. Крушение самолетов MCAS было лишь новым эпизодом в настолько основательно укорененной в деловых новостях серии, что въедливый финансовый блог Naked Capitalism озаглавил свой первый пост о MCAS «Boeing, Crapification and the Lion Air Crash» («Боинг, загаживание и катастрофа Lion Air»).

Но не все смотрели на крушение таким помутненным взором; это все-таки был первый в мире самолет-самоубийца. Особенно были поражены пилоты, потому что MCAS была большим секретом: по большей части скрытая от собственных пилотов-испытателей Boeing; упомянутая лишь однажды в глоссарии 1,600-страничного руководства самолета; полностью исключенная из 56-минутного курса переподготовки для iPad, который для получения сертификата MAX проходили некоторые пилоты с сертификатами 737; и в последнюю минуту удаленная из экстренной директивы летной годности от 7 ноября Федерального управления гражданской авиации (FAA) через две недели после крушения рейса Lion Air, якобы чтобы «напомнить» пилотам о протоколе реагирования на «самопроизвольную перекладку стабилизатора». Большинство пилотов впервые услышали про MCAS от своих профсоюзов, которые, в свою очередь, узнали о программном обеспечении из дополнительного бюллетеня, который Boeing отправил авиакомпаниям в дополнение к директиве летной годности. Возмущенные, они отправились на форумы, а некоторые позвонили журналистам-ветеранам аэрокосмической отрасли, таким как Доминик Гейтс из The Seattle Times, Энди Паштор из The Wall Street Journal и Шон Бродерик из Aviation Week, которые, в свою очередь, взяли интервью у не менее шокированных инженеров. Другие пилоты, как инструктор Ethiopian Airlines Бернд Кай фон Хосслин, обратились к своему корпоративному руководству с просьбой предоставить больше ресурсов для обучения людей новым пугающим самолетам – всего за несколько недель до того, как перевозчик фон Хосслина потерпел с MAX собственную массовую трагедию.

Разумеется, ситуация с MCAS была честной ошибкой, но секретность вокруг самого существование программы подсказывала, что это была не 100% честная честная ошибка. История секретности начинается с повсеместно любимой, необычайно дружелюбной к сотрудникам, удивительно славной авиакомпании Southwest Airlines. (Когда в январе скончался любимый соучредитель авиакомпании Герб Келлехер, Ральф Нейдер, американский адвокат и политический активист, написал пламенный некролог о старом друге, «многими обожаемом человеке», который основал его любимую авиакомпанию; вскоре Нейдер из-за MCAS потеряет внучку). В 1971 году Boeing оказал Келлехеру приятное одолжение, предоставив первые четыре самолета 737 без предоплаты, и Келлехер отплатил им, купив за следующие 50 лет более тысячи самолетов 737 – и ни одного другого самолета. Согласно недавнему иску против Southwest и Boeing, авиакомпания поощряла эту лояльность неписаным, но ревностно исполняемым соглашением от 90-х годов о том, что Boeing не будет продавать самолеты дешевле, чем платит Southwest, или же Boeing отправит Southwest чек с компенсацией. И в обмен на эту гарантию Southwest бесперебойно давали крупные заказы и/или ускоренную оплату после происшествий, снижения цен на акции, или и того и другого. В том же иске утверждается, что после трагедии 11 сентября авиакомпания сформировала внебалансовый фонд для оказания помощи Boeing во время непредвиденных трудностей и предоставляла другим авиакомпаниям свои собственные самолеты, когда производство Boeing задерживалось, при этом терпеливо ожидая выполнения своих заказов в удобное для Boeing время. По мере того, как перевозчики становились все более прибыльными в XXI веке, все больше из них следовали примеру Southwest и помогали Boeing в обеспечении показателей; United Airlines и Alaska Airlines в четвертом квартале 2015 года, наряду с Southwest, осуществили платежи, которые не должны были быть произведены до 2016 года. Такие партнерские отношения были всего лишь одним из механизмов сглаживания цифр в диверсифицированном наборе инструментов, который компания Boeing создала в течение предыдущего поколения, чтобы сделать свой сложный и нестабильный бизнес более приемлемым для Уолл-Стрит. И хотя это не было совсем кошерным и отнюдь не было устойчивым, это было безусловно наименее деструктивным инструментом в наборе – до тех пор пока Southwest не обратился к Boeing с просьбой касательно своих заказов на MAX.

Southwest много чего высказывали про предполагаемые модификации к 737; команда Келлехера в основном хотела как можно меньше технических модификаций. С MAX они подняли планку: по словам Рика Людтке, бывшего сотрудника Boeing, компания Boeing согласилась компенсировать Southwest миллион долларов за каждый купленный MAX, если FAA потребует переподготовки пилотов перевозчика на симуляторе уровня «D».

Тем, кто на это соглашался, скидка, вероятно, казалась прогнозируемо экстравагантным требованием авиакомпании, которая экстравагантно предпочитала использовать только одну модель самолета – исключительно и навсегда – тогда как каждая другая авиакомпания использовала десять моделей. Тренинги на симуляторах для 9,000 пилотов Southwest были бы задачей, но вряд ли разорительной; аналитик авиационной отрасли Кит Дарби сказал, что это обошлось бы примерно в 2,000 долларов на человека. Кроме того, это было маловероятно: У FAA было три уровня переподготовки, которые не обязательно бы требовали симуляторов. Но указание «Без симуляторов» преследовало программу; по сути, оно требовало, чтобы любые достаточно существенные для конструкторов изменения были скрыты, замаскированы или выведены в сноску, которую бы с финальной версии MAX убрали. И это было затруднительно, потому что для всех остальных авиакомпаний, покупающих MAX, аргументом в пользу покупки служило существенное отличие от последнего поколения 737: беспрецедентная топливная экономичность наряду с новым Airbus A320neo.

MAX и Neo приобретали свою топливную экономичность благодаря одному и тому же компоненту: массивным двигателям «LEAP» производства CFM, совместного предприятия GE и французского конгломерата Safran. Вентиляторы двигателей были на 20 дюймов или чуть более чем на 40% больше в диаметре, чем у двигателей Pratt & Whitneys на 737, а вес самих двигателей составлял около 6,120 фунтов (2,776 кг), то есть примерно в два раза тяжелее прежних двигателей. Самолеты также были значительно длиннее, тяжелее и имели более широкий размах крыльев. Но вот что без изменения конструкции шасси и необходимости заново проходить сертификацию FAA было невозможно – это сделать их выше, и это было проблемой. Двигатели были слишком большими, чтобы уместить их в исходное место под крыльями, поэтому инженеры установили их немного вперед, прямо перед крыльями.

Это изменение привело к такому смещению центра тяжести самолета, что это вызывало опасения даже на стадии тестирования в аэродинамической трубе когда MAX был моделью размером с орла. Модель все время запарывала отдельные предельные маневры, потому что новый аэродинамический профиль самолета тащил хвост вниз и заставлял нос подниматься вверх. Поэтому инженеры разработали программную заплатку под названием MCAS, которая опускала нос под действием непонятных обстоятельств в сочетании с «системой автоматического триммирования», которую Boeing создала в 1980-х годах для плавности взлетов. Однако после того, как 737 MAX был воплощен в реальность примерно через четыре года, пилоты-испытатели обнаружили новые условия, в которых самолет был более подвержен сваливанию, чем его предшественники. Поэтому Boeing переделала MCAS, чтобы она опускала нос самолета всякий раз, когда датчик угла атаки (angle-of-attack, AOA) обнаруживал сваливание независимо от скорости. Это потребовало предоставления системе дополнительных полномочий и снятия мер предосторожности, но при этом никоим формальным или реальным образом не вело к тому, чтобы изменения требовали одобрении FAA, у которого могли быть сомнения в отношении двух существенных особенностей модифицированной системы. Во-первых, то, что на 737 два датчика угла атаки, но только один, роковым образом, был запрограммирован на активацию MCAS. Бывший инженер Boeing Людтке и анонимный осведомитель, опрошенные программой 60 Minutes Australia, дали этому простое объяснение: Любая программа, настроенная на обработку данных с обоих датчиков, должна была бы учитывать вероятность того, что датчики могут противоречить друг другу, и предусматривать способ согласования неоднозначных данных. Каким бы ни был этот способ, он предполагал бы какое-то оповещение экипажа, которое, в свою очередь, потребовало бы дополнительного обучения – возможно, не уровня «D», но никто не хотел этим рисковать. Поэтому система была запрограммирована на то, чтобы при сигнале от единственного (и в некоторой степени хлипкого) датчика опускать нос вниз. И по до сих пор неизвестным и поистине загадочным причинам, она была запрограммирована на повторное опускание носа через пять секунд, и еще через пять секунд, и снова, и опять, и еще раз, и снова до буквальной тошноты.

А затем, чтобы было уж совсем хорошо, технический пилот Boeing отправил в FAA письмо, где вскользь попросил удалить упоминание об этом ПО из инструкции для пилотов.

Таким образом не более горстки людей в мире знали о существовании MCAS до того, как она печально прославилась. Таким, спустя поколение после начала перехода Boeing к «финансиализации», стал вполне предсказуемый результат процесса, в ходе которого инвестиционный капитал полностью абстрагируется от основополагающих принципов производства и контроля: система коррекции полета, по сути, сделанная на коленке, чтобы разбить самолет. «Если вам нужен пример капитализма на поздней стадии или как там это называется, – сказал долголетний консультант аэрокосмической отрасли Ричард Абулафия, – то этот довольно хорош».

737 MAX прошел летные испытания на сертификацию FAA чуть более, чем за год. Самолет даже опередил график, что с точки зрения инвесторов было неплохо, так как предыдущий новый самолет Boeing, 787, задержался на три года. Конечно, MAX на самом деле не был новым самолетом, а просто «обновлением» старого 737, которое позволяло перевозить примерно в два с половиной раза больше пассажиров на примерно в три раза большее расстояние по сравнению с прежним 737.

На ранних стадиях, фатальное крушение рейса 610 Lion Air слишком вписывалось в избитые стереотипы об индонезийских стандартах безопасности, чтобы выглядеть, по крайней мере, для непрофессионалов, чем-то более значительным, чем предостерегающая история о медовом месяцем на Бали. Так произошло, что этот MAX на другом рейсе непосредственно перед крушением уже начал нырять носом после взлета. Пилоты подняли его, но он нырял снова и снова, поэтому пилоты в ручном режиме пролетели весь путь до Джакарты, где пассажир рассказал телевизионным репортерам, что все на борту провели весь полет, «читая каждую молитву», которую знали. Но все, что пилоты отметили в журнале планового техобслуживания – это что система регулировки скорости самолета «шла в неверном направлении» и что датчики скорости и высоты были отключены. «А ничего про то, как, между прочим, самолет обуяли демоны?» – пошутил Абулафия.

И поэтому все первоначальные оценки крушения были посвящены запятнанной истории авиационной безопасности Индонезии и еще менее выдающейся репутации авиакомпании Lion Air. Самолет погрузился в Яванское море ранним утром понедельника, за 14 часов до открытия рынка, и опустил акции Boeing почти на 30 долларов. Но цена восстановилась во вторник. «Это походило на аномалию», – сказал Дэвид Калхун, управляющий частными активами, который возглавляет совет директоров Boeing и чья доля в компании в период между двумя катастрофами 737 MAX выросла в цене на $2 млн.

Конечно, в правлении Boeing нет ни одного пилота, а единственный инженер среди директоров – CEO Деннис Мюленбург. И только пилоты и инженеры посчитали крушение тревожным. «В Boeing достаточно только сказать “427” или “981”, и все сразу понимают, о чем вы», – сказал Соршер. Предварительные спутниковые данные показали, что нос самолета нырнул сразу после взлета, затем вернулся обратно, а затем снова нырнул и снова вернулся обратно, а затем опять нырнул, и опять, и опять. Это не было обычной траекторией полета пилота, который потерял управление самолетом. Двадцать два раза демоны неистово дернули нос вниз и двадцать два раза пилот выправлял самолет с равной силой. «Меня так злят попытки Boeing запятнать этого капитана, когда он на самом деле был самым умелым пилотом среди всех них», – сказал Бьорн Ферм, бывший пилот шведских ВВС, чей технический блог на авиационном сайте Leeham News обязателен к чтению на тему 737 MAX. «Он справлялся с этим диким монстром – 22 рывка, а он удерживал его в руках!»

Что это был за дикий монстр, который постоянно бросал нос самолета вниз? В первом эпизоде пятисерийного сериала 1996 года PBS о создании 777, первого самолета Boeing с технологией «полет по проводам», инженер говорит о философии компании в части вспомогательной автоматизации пилотирования:
Один из наших принципов в базовом устройстве – это что у пилота всегда наивысший приоритет управления. В самолете нет компьютера, который он не мог бы обойти или выключить в случае наступления решающего момента, но, что касается любых функций, даже тех, которые предназначены для предотвращения сваливания самолета, то есть нижний предел скорости, с которой вы можете лететь, и после которой вы потеряете контроль над самолетом. Мы не блокируем это полностью; мы усложняем это, но если что-то в ящике ошибочно решит, что самолет сваливается, когда это не так, пилот может сказать, что это не так, и он может это обойти. Это фундаментальная разница в нашей философии по сравнению с некоторыми из конкурентов.
Пилоты знакомы с этой философией. Это одна из вещей, которая отличает пилотирование Боинга от пилотирования Airbus. При обновлении 737-ой модели в 1997 году Southwest попросила Boeing внести особые изменения в конструкцию кабины пилота, так как пилотам перевозчика было удобнее пользоваться аналоговыми индикаторами. Пилот Lion Air был уверен, что может выключить то, что пыталось разбить его самолет, поэтому он временно передал управление своему второму пилоту и стал проверять инструкцию. Девяносто секунд спустя все были мертвы. Второй пилот, сказал Ферм, «не был готов к дикому монстру MCAS».

Спустя четыре месяца монстр ударил снова; в результате крушения рейса 302 авиакомпании Ethiopian Airlines под Аддис-Абебой погибли еще 157 человек практически при таких же обстоятельствах, что и при катастрофе рейса Lion Air. Теперь число погибших на рейсах Boeing MAX достигло 346, и как только масштабы ужаса стали совсем ясны, FAA остановило полеты MAX, первоначально предполагая вернуть их к эксплуатации в течение нескольких недель. Недели превратились в месяцы и возобновление полетов в конечном итоге может произойти только в следующем году. Что поднялось вверх с момента начального падения, так это цена акций Boeing, которая на момент выхода этой статьи The New Republic была примерно на том же уровне, что и год назад, несмотря на прогнозы компании о выплатах около 8 миллиардов долларов США на урегулирование исков о компенсации смертей в результате крушений MAX. Реальные финансовые потери Boeing могут быть гораздо выше, если большее число авиакомпаний последуют примеру российского государственного концерна «Ростех», чье лизинговое подразделение в августе подало на Boeing в суд с требованием отменить заказы на самолет и вернуть аванс с процентами. Это может побудить и без того настроенные пессимистично кредитно-рейтинговые агентства понизить рейтинговую оценку обязательств Boeing, что может привести к серьезному денежному кризису. Но пока не произойдет что-нибудь очень-очень катастрофическое, инвесторы, похоже, готовы выкупать все падения акций Boeing – вроде MCAS, но наоборот. Это не в последнюю очередь потому что они знают, что компания разработала отказоустойчивые системы для сглаживания выручки, оправдания ожиданий и подталкивания спроса на свои акции с четкостью, сравнимой с лайнерами, сходившими со сборочной линии Boeing во времена ее расцвета.

Можно сказать, что всех этих людей убил роковой конструктивный дефект, но на самом деле это просто другой способ сказать, что это сделали деньги. Трудно соотнести Boeing, создавшую этого дикого монстра, с компанией-героем впечатляющего сериала PBS. В начале 90-х годов, когда экономический спад был для управляющих Boeing постоянным источником тревоги, компания, тем не менее, мобилизовала 5 миллиардов долларов США и 10,000 сотрудников – 5,000 инженеров и 5,000 механиков – разделенных по японской производственной практике на несколько десятков инженерно-технических коллективов – для разработки модели 777. А на создание 737 MAX в период самых низких процентных ставок и рекордных прибылей авиакомпаний было выделено примерно от 2 до 3 миллиардов долларов.

Одним несомненным предвестником того, что ожидало Boeing, была сага о GE90 – новом сверхэффективном двигателе на базе проекта НАСА, который был разработан шефом-новатором авиационного подразделения General Electric Брайаном Роу специально для 777. Обозреватели рынка называли разработку реактивных двигателей, которые составляют 20 процентов от продажной стоимости самолета, «коронной жемчужиной» GE, потому что после десятизначных затрат на разработку и тестирование маржа была высока. Но в 1993 г. пресловутый CEO GE Джек Уэлч, любитель сокращать персонал, к тому времени уже твердо движущимся к тому, чтобы стать самым невероятно восхваляемым персонажем американского бизнеса, уволил Роу вместе с несколькими тысячами других авиационных инженеров. Результаты были предсказуемы: двигатели проваливали испытания – часто в зрелищной феерии, изобилующей дымом и пламенем – снова и снова. Ситуация ухудшилась до такой степени, что FAA направило Boeing «уведомление о приостановлении», предписывающее компании прекратить летные испытания до тех пор, пока GE не возьмет себя в руки. Уменьшенный штат инженеров, работавших сверхурочно для осуществления решений давно уволенных коллег, наконец-то добился согласования двигателей более чем на год позже запланированных сроков их поставки, а неисправности продолжали преследовать двигатели еще в течение многих лет.

Менее чем через два года любящий сокращения протеже Уэлча по имени Гарри Стоунсайфер – бывший CEO McDonnell Douglas, схватил бразды правления в Boeing, и эта же дисфункция пришла в Сиэттл.

Про Стоунсайфера говорили, что он «купил Boeing на деньги Boeing». Действительно, Boeing в конечном счете немного получил за 13 миллиардов долларов, уплаченных за компанию McDonnell Douglas, которая за несколько лет до того была на грани разорения. Но правление McDonnell любило Стоунсайфера за организацию выкупа McDonnell, и правление Boeing тоже полюбило его. В немалой степени это было потому, что Стоунсайфер позиционировал себя как спасителя Boeing и умел использовать неблагоприятную ситуацию, чтобы добиться своего. Когда он прибыл в Сиэтл, производство было в хаосе из-за совокупности новой громоздкой компьютерной системы, внезапного всплеска заказов и необученных новых кадров, нанятых для их выполнения. Менеджеры производства призывали Стоунсайфера мобилизовать ресурсы для исправления ситуации, но он игнорировал их пока все не стало настолько плохо, что им пришлось остановить сборочные линии – и в этот момент он начал то, что The Seattle Times назвала «культурной революцией».

Первый соответствующий традициям маоизма указ новой эры запретил термин «семья»; это было введено как административное предписание на ретрите Boeing в 1998 году. (Этот ход был заимствован у Джека Уэлча, который презирал понятие «лояльности» среди своих подчиненных). Новой идеей для описания внутрикорпоративной взаимозависимости стало слово «команда».

Другая большая культурная трансформация Стоунсайфера была направлена на оклеветание и маргинализацию инженеров, как класса, и самолетов, как бизнеса. Он любил говорить: «Можно заработать кучу денег на банкротстве». Уэлч был известен тем, что каждый год переводил руководителей высшего звена из, скажем, локомотивного подразделения в пластмассы, а оттуда – в реактивные двигатели. Стоунсайфер хотел, чтобы высшее руководство Boeing воспринимало самолеты с такой же прохладной отстраненностью, чтобы, как тогдашний финансовый директор Дебби Хопкинс объясняла в 2000 году в интервью Bloomberg, «чрезмерно не зацикливаться на коробке» – т.е. на самолете.

Никто в Boeing толком не знал, что с ними случилось после слияния с McDonnell. Стэн Соршер был на семейном сборе, когда он начал складывать фрагменты воедино. Он говорил (ладно, выговаривался) со своим дядей Сидни, деликатным и ярким человеком, по широкому признанию обладающим самым ярким умом, когда-либо вышедшим из Флинта, штата Мичиган, о порочной новой управленческой культуре, которая овладела его компанией, когда дядя Сидни отрезал его, посмотрел ему прямо в глаза, и, с точностью и ясностью, которую Соршер когда-либо видел только, «например, у лауреатов Нобелевской премии по физике», сказал своему племяннику:
Вы в зрелой индустрии, которая больше не является инновационной; это товарный бизнес. Последней великой инновацией, способной обеспечить значительный рост в авиации, был реактивный двигатель еще в 1950-х годах и с тех пор все технологические достижения были скромны. Поэтому акцент в бизнесе будет смещаться с инженерных разработок на управление цепочками снабжения. Потому что каждая зрелая компания должна определять, какие части ее бизнеса добавляют стоимость, и делегировать то, что больше похоже на товар, в систему снабжения. Чем больше внимания уделяется ценовым сигналам на рынке, тем больше будет сокращаться роль инженеров.
Сидни Дэвидсон был новатором в области бухучета в Чикагском университете, который рассматривал свою профессию, словами из названия одного из учебников, как «язык бизнеса». И хотя, как знал Соршер, он был неправ насчет производства самолетов, его неумудренный анализ был привлекателен в значительной степени потому, что Boeing нулевых был поглощен модными стандартами финансовой отчетности тех дней. Новая модель измерения долгосрочной прибыльности в корпоративной Америке решительно перечеркнула старые критерии в стиле Уоррена Баффета вроде прибыли и операционной рентабельности. Компании с традиционной доходностью оказались в невыгодном положении – теперь компании, которые не были чрезмерно капитализированными технологическими стартапами, старались позиционировать свои предприятия как историю трансформации. Boeing рассказывала свою версию этой истории с помощью еще одной инициативы Стоунсайфера, которую скептики окрестили «культом RONA» или рентабельности чистых активов.

Теоретически, рентабельность чистых активов, которую в GE назвали «остаточной прибылью», является количественной оценкой того, насколько эффективно компания использует свои заводы, склады, офисные здания, витрины и другие элементы своего физического предприятия. Теоретически, с помощью этой метрики можно доказать, что предприятию будет лучше, если его закрыть и переоборудовать в кондоминиумы и склады Amazon, или что заводу по производству самолетов-истребителей и заводу по производству топливных танкеров лучше консолидировать производственные линии в одну, или (в зависимости от года, когда у компания занимается производством самолетов) этот завод может больше стоить мертвым, чем живым. По факту, все, что нужно было сделать, чтобы RONA мгновенно взлетела, несмотря ни на что, – это распродать без разбора свои активы и передать любые ранее выполняемые ими функции на аутсорсинг другим стратегическим звеньям «цепочки поставок».

Инженеры McDonnell Douglas видели все это раньше: Во имя RONA команда Стоунсайфера забила последний гвоздь в гроб бизнеса коммерческих лайнеров McDonnell, попытавшись передать на аутсорсинг все, кроме проектирования, окончательной сборки, летных испытаний и продажи MD-11. В 2001 году один из инженеров McDonnell опубликовал резкую критику в отношении этого показателя и его неизбежного результата – «Прибыли, отданные на аутсорсинг» – которая широко разошлась во внутренней сети Boeing. Но аналитики с Уолл-стрит отвергли эту статью как «пустословие», и так всему процессу суждено было разразиться заново при Стоунсайфере в Boeing.

Гудящая новыми идеями о том, какие фабрики продавать и какие компоненты отдавать на аутсорсинг, Boeing теряла свою долю рынка в пользу Airbus и даже новый протеже Джека Уэлча в составе совета директоров Джеймс Макнерни настаивал на создании нового самолета. Стоунсайфер и Джон Макдоннелл, который, казалось, замышлял проект в стиле Сальери, направленный на крах Boeing в деле, в котором провалился его собственный семейный бизнес, выдвинули то, что Соршер назвал «средневековым» ультиматумом: разработать новый самолет менее чем за 40 процентов от стоимости разработки модели 777 за 13 лет до этого, и собирать каждый самолет менее чем за 60 процентов стоимости единицы изделия модели 777 в 2003 году. Совет директоров в итоге утвердил бюджет разработки, составивший, по оценкам специалистов отрасли, $7 млрд. для проекта, обозначенного на тот момент как 7E7, – а позже 787. Но эта цифра сопровождалась жирной звездочкой, потому что менеджеры пообещали правлению, что они потребуют от субподрядчиков покрытия большей части расходов. Как бывший президент Boeing Commercial Airplanes Алан Мулалли однажды на парковке объяснил другу Соршера перед тем, как уволиться в 2006 году: «В прежние времена ты приходил к правлению и запрашивал сумму X, а они в ответ предлагали сумму Y, и затем вы согласовывали какую-то сумму, и с этим ты и разрабатывал самолет. А в нынешние времена ты идешь к правлению, и они говорят: “Вот бюджет на этот самолет, и мы еще возьмем себе вот эту часть, а ты получаешь то, что осталось; не облажайся.”».

Трудно передать, до какой степени они усрались с 787. Представленный как высокотехнологичное, чрезвычайно более эффективное развитие модели 777, самолет во всех отношениях был противоположностью своего предшественника. Он был выпущен на три года позже запланированного срока, стоил десятки миллиардов долларов сверх бюджета и его полеты были остановлены через 14 месяцев после первого рейса после череды загадочных возгораний литий-ионных аккумуляторов. Это стало сюрпризом только потому, что батареи были последним, в чем кто-либо (за исключением аккумуляторной команды Boeing) видел потенциальную угрозу полетам 787 Dreamliner. (Что касается специалистов по тем аккумуляторам, то есть великолепный документальный фильм канала Al-Jazeera English 2014 года, рассказывающий, как субподрядчики, которым было поручено производство зарядных устройств для аккумуляторов модели 787, с трудом справлялись со спецификациями Boeing и в итоге сожгли целую фабрику площадью 10,000 квадратных футов в наихудшем химическом пожаре за всю историю Тусона в штате Аризона).

Весь проект 787 был абсурдно недоукомплектован с самого начала, вспоминал бывший инженер по бортовым системам управления Питер Лемм: «Буквально – там, где было 20 инженеров, теперь был один». Boeing намеренно отдал компоненты на субподряд, не проектируя их. Главный руководитель программы, Майк Бейр, заверял, что когда детали будут готовы, они легко «состыкуются» как Lego. Это был непреднамеренно смешной поворот в сравнении с проектом 777: руководители проекта того самолета хотели, чтобы самолет был так же прост в сборке, как игрушки Fisher-Price (прим. перев.: игрушки Fisher-Price не требуют сборки). И в отличие от 787, 777 был выполнен с такой точностью, что это был первый лайнер Boeing, который не требовал доработки несостыковок на дорогостоящем физическом макетном самолете. Первый же 777, сошедший со сборочной линии, был пригоден для полетов.

В случае с 787-м, напротив, ничто не совпадало. Между палубой и фюзеляжем был зазор; крыло плохо прилегало к корпусу самолета. Что было еще более проблематично, оказалось, что большинство деталей, которые по ожиданию сотрудников Boeing должны были «состыковаться» – от крыльев до детекторов дыма – не имели трубопроводов и электрической проводки. Даже фюзеляж был пустой оболочкой. В итоге основная часть настоящего проектирования самолета происходила на сборочной линии, и Boeing пришлось списать три разных макета, которые были чересчур похожи на научные эксперименты, чтобы сойти за годные к полетам самолеты. В конце концов, «Лайнер мечты» стоил не менее 30 миллиардов долларов, и, вероятно, ближе к 50 миллиардам. С 2004 по 2008 год, когда самолет должен был выйти на рынок, Boeing направил 16 миллиардов долларов на дивиденды и выкуп акций, остановившись только тогда, когда самолет официально опоздал, хотя, как горько вспоминал Соршер, «кто угодно мог видеть, что самолет опоздает».

В обычном контексте трудно представить, как «Подход Гарри Стоунсайфера» – к этому моменту уже реализуемый Джеймсом Макнерни, ветераном GE с MBA Гарварда, который изначально и убедил совет директоров одобрить самолет – мог сохраниться в такой травматичной, грандиозной адовой спирали, как та, в которой из-за 787 оказался Boeing. Но проблемы проекта проявились на фоне гораздо более серьезных проблем в американской экономике, в 2008 году, во время той же волатильной весны на Уолл-стрит, когда спасали Bear Stearns. Ко времени, когда тестовые полеты начали указывать на фундаментальные проблемы с конструкцией самолета, настал 2009 год, и Америка находилась в глубочайшей с 1930-х годов рецессии. Инвесторы, избиратели и регуляторы – все они на тот момент привыкли к подобным вещам. Так что Макнерни сохранил свою работу, в конечном итоге получив в Boeing около 250 миллионов долларов в качестве вознаграждения. Одним из своих последних действий он возобновил программу выкупа акций компании через шесть месяцев после того, как FAA отменила запрет эксплуатации самолетов 787. В период с 2013 по 2019 год Boeing потратил свыше 43 миллиардов долларов США на выкуп собственных акций и еще 17,4 миллиарда долларов США на дивиденды.

Недавние проблемы с MAX также не повлияли на основные финансовые позиции компании. Через два месяца после катастрофы Lion Air совет директоров уполномочил компанию направить еще 20 миллиардов долларов на выкуп собственных акций. Если вам интересно, откуда у них такая дерзость, то, ну, GE потратила 24 миллиарда долларов на собственные акции только в 2016 и 2017 годах. Совет директоров Boeing в настоящее время возглавляет Дэвид Калхун, еще один протеже Джек Уэлча, не имеющий ничего, кроме бухгалтерского бакалавриата Virginia Tech, который к моменту достижения им 49-летнего возраста поруководил четырьмя подразделениями GE – что-то вроде реальной версии Джека Донаги, безрассудного наймита GE из шоу 30 Rock, роль которого исполнял Алек Болдуин. Калхун был претендентом на должность CEO в 2005 году, когда ее заполучил Макнерни, и он является первым претендентом на эту должность, когда и если правление в конечном итоге решит убрать Денниса Мюленбурга, пожизненного сотрудника и инженера Boeing, который теперь тащит на себе управление компанией после фиаско с MAX. Отвечая на вопрос The Washington Post о том, почему компания не остановила полеты MAX, когда она впервые узнала о зловещем софте, убившем 189 человек, хладнокровно возмущенный Калхун настоял: «Я не жалею об этом решении. И я не думаю, что мы ошиблись в то время и в том месте». Перевод: Легче лгать о чем-то, когда не хочешь заморачиваться и вникать.

И действительно, в основном реакция Boeing на катастрофы MAX заключалась в распространении дезинформации и сомнений, которые представляли катастрофы более сложными, чем они были на самом деле. Сначала Boeing выпустил, а затем уполномочил FAA распространять среди авиационного сообщества краткое указание, по сути дела копирующее инструкции из летного руководства к модели 737 в части самопроизвольной перекладки стабилизатора – редкой (но пугающей и хорошо понятной) ситуацией, в которой горизонтальный стабилизатор самолета не реагирует на команды пилота. Затем, когда авиакомпании проинформировали пилотов о MCAS, Boeing отправили руководителей, чтобы успокоить пилотов по поводу смертоносного ПО – объясняя, словами вице-президента Boeing Майка Синнета перед профсоюзом пилотов American Airlines, что Boeing просто не хотела «перегружать экипажи ненужной информацией». Синнет также заявил, что у пилотов American Airlines сбой MCAS никогда бы не случился, потому что индикатор «Disagree» (индикатор расхождения данных об угле атаки) – дополнительная функция, за установку которой в самолетах своего парка American Airlines заплатили дополнительно – перед взлетом предупредил бы экипаж о том, что данные датчиков угла атаки самолета противоречат друг другу, и что самолет не пригоден для эксплуатации.

Эта деталь оказалась ложью. (Для активации индикатора «Disagree» самолет должен был быть на высоте не менее 400 футов и в этой точке у пилотов, уже занятых взлетом, было бы всего несколько секунд, чтобы развернуть самолет). Но идея существования какой-то защитной функции, которая спасла бы самолеты American Airlines, способствовала распространению фантазии, что крушение из-за MCAS не могло произойти в цивилизованной стране даже если ее пилоты были достаточно плохо осведомлены, чтобы не вспомнить о протоколе реагирования на самопроизвольную перекладку стабилизатора.

И поэтому в марте 2019 года Питер Лемм, бывший инженер Boeing по бортовым системам управления, который ведет очень технический авиационный блог под названием Satcom Guru, не мог заставить себя поверить, что, когда рейс 302 Ethiopian Airlines пробурил землю недалеко от курортного города Бисхофту, этот инцидент может быть связан с авиакатастрофой Lion Air. «Это не может быть MCAS, просто не может быть», – подумал он. Лемм познакомился со своей женой во время работы над вспомогательной системой управления тангажом 757 и 767; он также был одним из ныне оклеветанных «уполномоченных инженерных представителей» компании, которым FAA делегирует большую часть своих надзорных обязанностей. Это противоречило всему, что он видел за 40 лет в этой области, чтобы допустить, что две аварии с разницей в четыре месяца были вызваны чем-то настолько специфическим и глупым. Когда FAA остановила полеты MAX даже до анализа предварительных данных черного ящика, он выступил против этого шага в Twitter. Было ясно, что Boeing совершила какие-то серьезные ошибки, но казалось неправдоподобным, что СМИ не слишком простецки их представляли, и более того, каждый пилот в мире знал, как реагировать на ошибку MCAS. У них был протокол!

Но к концу марта Лемм и его коллега авиационный блоггер Бьорн Ферм, периодически работая совместно с анонимным, но очень известным среди пилотов Mentour Pilot, экзаменатором и командиром 737 с полумиллионом подписчиков YouTube, разгадали как минимум одну загадку: пилоты Ethiopian Airlines следовали протоколу Boeing. Они перевели переключатели электромоторов стабилизатора в положение «Выключено» и попытались повернуть нос самолета обратно с помощью ручного управления – они просто не смогли. В соответствии с предписанной методикой исправления сигнала тревоги, поступавшего на бортовой компьютер, пилоты летели быстро – более чем на 265 миль в час, то есть на скорости, при которой колесо ручного управления становилось невыносимо тяжелым. Эта проблема не была специфична для MAX, это был хорошо известная проблема с 737 вообще. Mentour Pilot заметил проблему в своей повседневной работе по оценке итоговых экзаменов на летных симуляторах сотен потенциальных пилотов 737. Он даже снял ужасающее видео, в котором попытался выполнить протокол по обходу MCAS в симуляторе, чтобы продемонстрировать сбой системы. И как подробно описал в своем блоге Лемм, проблема была усугублена тем, как Boeing изменял или не изменял самолет в ходе различных итераций: уменьшение размера колес ручного управления, добавление локальной автоматики не переходя при этом на полностью электронную систему управления, введение в 80-х несколько сомнительной функции под названием «автоматическое триммирование», которая проложила путь для MCAS, консолидация некоторых элементов управления MAX, и все это одновременно с удалением большого количества необходимой информации из официальной документации 737 на протяжении многих лет.

Следствием стало то, что Boeing не только оснастил MAX смертоносным софтом, но и предпринял дополнительный шаг, проинструктировав пилотов реагировать на ошибочную активацию софта в буквальном смысле невозможным способом. Сам по себе MCAS уничтожил самолет Lion Air за двенадцать минут; в случае крушения рейса Ethiopian блокирование MCAS согласно инструкции Boeing сократило это время до половины. Лемм многие годы наблюдал много глупостей со стороны своего бывшего работодателя, но весь этот беспорядок он нашел «откровенно оглушительным».

Лемм был близок к тому, чтобы обнародовать свой анализ проблемы с колесом ручного управления, когда к нему явился федеральный агент с требованием предъявить всю электронную переписку. Он был озадачен тем, что федералы захотели связаться с кем-то, кто не работал в Boeing уже 22 года, и немного встревожился, что уголовное расследование «заморозит открытое обсуждение», которое он считал фундаментальным для культуры безопасности, но решил воспринять все это как позитивный признак того, что власти забрасывают «необычайно широкую сеть» в поисках ответственных за MCAS и убийственное затуманивание вокруг него. Лемм позвонил Доминику Гейтсу из The Seattle Times и опубликовал свой анализ на следующий день, твитнув для контекста ссылку на видео Mentour Pilot, в котором тот и второй пилот прилагают полную силу своих тел, чтобы сдвинуть колесо примерно на градус или два до отключения камеры. Это было беспристрастное, но все же глубоко нервирующее воспроизведение того, что пережили пилоты Ethiopian.

«Было маленькое цунами людей, которые подали голос, потому что чувствовали себя в безопасности», – вспоминал Деннис Таджер, пресс-секретарь профсоюза пилотов American Airlines, о неделях, последовавших за катастрофой в Эфиопии, когда пилоты и инженеры отбросили свое малодушие и выгрузили все, что у них было про компанию, чью «токсичную культуру страха и запугивания» они винили в катастрофе. Но страх и запугивание снова стали проявляться: Mentour Pilot убрал свое видео, объяснив, что он не должен был позволять себе такие вольности на фоне «ведущегося расследования».

Но все яснее становилась общая картина: Boeing выпустила самолет-самоубийцу, и, проявляя гротескную трусость, предпочла разослать пилотам протокол для противодействия механизму самоуничтожения, который убивал их еще быстрее. The Seattle Times назвала это «кошмарным исходом для Boeing и FAA».

Но по мере того, как кошмар затягивается, ясность слегка притупилась. Мы узнали, что с MAX были и другие неполадки – эзотерические и значительно менее постижимые, чем падения из-за MCAS, – а также проблемы, зародившиеся еще на предшествующих поколениях срезания углов, но такие неполадки, которые компания и агентство по-настоящему пытаются исправить. Мы узнали, что FAA сертифицировала самолет вопреки своему утверждению, что самолет «не соответствует» их собственным стандартам безопасности из-за повышенной вероятности того, что какой-либо из его массивных новых двигателей уничтожит единственный комплект тросов, регулирующих руль, случись ему выйти из строя в воздухе. (FAA не предписывает ремонт тросов).

Мы также узнали, что в FAA никто не хотел заниматься сертификацией MAX – вплоть до того, что один из инженеров, которые взяли на себя эту работу, сказал The New York Times, что он шутил, что был под наркотой, когда согласился на эту работу. Мы узнали, что большую часть ПО для MAX разработали индийские программисты в оффшорных потогонных программистских компаниях как часть плана по завоеванию позиций в Индии, где доминирует Airbus, и где одна авиакомпания сделала заказ на самолеты Boeing на сумму 22 миллиарда долларов США в 2017 году. Мы также узнали, что Патрик Шэнахэн, бывший руководящий сотрудник Boeing и исполняющий обязанности министра обороны, которого президент Трамп выдвинул на эту должность, а затем снял с рассмотрения, был обвинен в избиении своей бывшей жены в 2010 году*. (Шэнахэн опроверг это обвинение.)

Но, как обычно бывает, когда корпоративного злоумышленника ловят за руку, мы о Boeing и MAX и кое-что забыли. Начиная почти сразу после катастрофы в Эфиопии, Дэниел Элвелл и Сэм Грейвс, занимавшие в то время посты руководителя FAA и ведущего республиканца в Комитете по транспорту и инфраструктуре Палаты представителей соотвественно, организовали скоординированную кампанию, чтобы свалить вину за крушение самолетов на мертвых пилотов. Суть их доводов состояла в том, что здесь не на что было смотреть – что правильное выполнение протокола в части самопроизвольной перекладки стабилизатора спасло бы все 346 жизней, и что подлинным скандалом за этими двумя авиакатастрофами являлись слабые иностранные стандарты подготовки пилотов. Грейвс, в духе традиций конгрессионального показушничества, призвал Департамент транспорта начать расследование по этой очевидно несуществующей проблеме.

Обвинители пилотов взяли свои основные тезисы из блог-поста под названием «Крушения Boeing 737 Max 8: Дело об ошибке пилота», написанной двумя пилотами и опубликованной на сайте Seeking Alpha. Согласно The Seattle Times, этот пост был заказан одним из институциональных акционеров Boeing. И нарратив об ошибке пилотов набирал дополнительные обороты, собирая случайные мелкие сенсации, которые появлялись в СМИ в прожорливой фокусировке на мыльной опере MAX. The Wall Street Journal, в частности, подобно лазерному лучу сосредоточились на действиях пилотов, даже умудрившись перевести невозможность ручного управления при обстоятельствах крушения самолета Ethiopian в рассказ о новой обеспокоенности FAA тем, что «женщины-пилоты» могут не обладать физической силой, чтобы летать по старинке.

То, что поначалу было понятной историей о добре и жадности наряду с OxyContin и Ford Pinto, ясно иллюстрирующей риски выполнения поручений менеджеров-инвесторов, постепенно превращалось в неразбериху и неопределенность. Самолеты накапливались в Викторвилле в штате Калифорния, где отдаленный аэродром взимает плату в размере 2,000 долларов в месяц за парковку самолета в низко-коррозионном высушенном климате пустыни Инленд Эмпайр. Грейвс каждые несколько дней появлялся на Fox News или Fox Business, и в одном из своих типичных выступлений настаивал: «Я обеспокоен не самолетом; я думаю, что самолет очень безопасен. Мы должны сконцентрироваться на подготовке пилотов и умении управлять самолетом, а не просто пользоваться компьютером».

Подкомитет по авиации Палаты представителей проводил регулярные слушания. Законодатели со стороны Грейвса заявлялись готовыми к информационной войне, а большинство членов комиссии наилучшим образом отобразил председатель подкомитета Рик Ларсен, бывший лоббист из Ново-демократической коалиции, который произнес вступительное слово озадачивающей пресности: «Как я уже говорил, если население не чувствует себя безопасно, то они не летают; если они не летают, то авиакомпаниям не нужны самолеты; если им не нужны самолеты, то самолеты не нужно строить; если самолеты не нужно строить, то в авиации не будет рабочих мест».

Республиканское меньшинство возглавлял коллега Грейвса Пол Митчелл, конгрессмен из Мичигана, который заточил ножи и призвал все свое праведное негодование к столкновению с Дэном Кэри, уходящим в отставку президентом Allied Pilots Association (APA), профсоюза пилотов American Airlines:
Капитан Кэри, вы попали в немало заголовков, обнародовав части очевидно секретной записи, сделанной в ноябре… Кто сделал эту запись, сэр?
Правление АРА санкционировало это или знало заранее, что вы делали запись? Вы сообщили официальным лицам Boeing, что вы вели запись до встречи или после нее?.. В курсе ли вы – я уверен, что вы в курсе – что в апреле вы выпустили пресс-релиз, полностью подтверждающий способности 737 MAX?
Какова ценность [обнародования секретной записи] для системы или семей?.. Объясните мне, что послужило основанием для этого, сэр!
Кэри действительно записал за семь месяцев до этого встречу с руководителем Boeing Майком Синнетом – на теперь уже печально известном собрании, где Синнет ложно заверил пилотов, что сбой в работе MCAS был событием с почти нулевой вероятностью, и что в любом случае сбой в работе MCAS никогда не случится в Соединенных Штатах, потому что большинство авиакомпаний дополнительно заплатили за активацию индикаторов «Disagree» в кабине экипажа. Boeing неоднократно перекладывал вину на мертвых пилотов, даже еще в эпоху, предшествующую эпохе Стоунсайфера, когда неисправный руль на более раннем поколении 737 вызвал череду падений и околокритических инцидентов в 1990-х годах, а Boeing и его приспешники распространяли набор альтернативных теорий о том, что пилоты необъяснимо (или умышленно) заклинивали устройства управления.

Кэри чувствовал, что история с MCAS разворачивается сходным образом, поэтому он записал встречу на случай, если произойдет еще один сбой MCAS «с почти нулевой вероятностью» – и он произошел. Если бы вы зашли на слушания в Конгрессе, не зная, что в результате погибли еще 157 человек, вы могли бы счесть Дэна Кэри, пилота и профсоюзного деятеля, чья небольшая попытка сдержать влияние корпоративного гиганта была вознаграждена проигрышем перевыборной кампании двумя неделями ранее, самым бессовестным персонажем во всем этом гнусном деле. (Допрашивавший его Митчелл, для справки, заработал свое состояние, которое, вероятно, превышает 100 миллионов долларов, на продаже сети грабительских коммерческих юниорских колледжей частной инвестиционной фирме, а свою политическую репутацию – на конфликте с Риком Снайдером, губернатором Мичигана, одурманенным идеей экономического аскетизма и плохо справившимся с кризисом отравления воды).

Я сидела в зале, когда это происходило – это было моё первое появление в здании Конгресса Rayburn House Office с момента наступления финансового кризиса 2008 года. Мне почти неловко рассказывать, как больно было слушать как Митчелл и компания беззастенчиво пудрят всем мозги, точно так, как жестко-правые правоверные из Конгресса делали это, когда выдавали ACORN за виновника краха 2008 года, или Ирак за главного виновника в событиях 11 сентября до этого». Подобные люди рассказывали гораздо большее вранье в пользу гораздо более крупных и страшных клиентов с гораздо более разрушительными последствиями. И гораздо успешнее: независимо от того, как пойдет уголовное дело, против Boeing было подано более 60 исков по поводу MAX. Никто, кто знает хоть что-то хоть о чем-то, не верит в то, что Boeing вне опасности, а те, кто знает много, думают, что дорога может довести до суда по делам о банкротстве.

Но также верно и то, что никто, кто знал хоть что-то хоть о чем-то, не считал хорошей идеей сокращение трат на исследования и разработки, увольнение половины инженеров или передачу целых частей самолета на субподряд без его предварительного проектирования. И это едва ли на что-то повлияло. «Были два лагеря менеджеров: бойскауты и “охотники-убийцы”», – вспоминает Синтия Коул, бывший инженер Boeing, которая возглавляла Общество профессиональных инженеров в аэрокосмической отрасли (SPEEA) во время саги с 787. «Как можно совместить эти две философии управления? Убийцы-охотники разорвут бойскаутов. Это и происходит».

Именно это произошло в экспоненциально более губительных масштабах в сфере ипотечного кредитования и фармацевтических продаж, а также в компании General Electric, которая за последнее десятилетие потратила более 50 миллиардов долларов на выкуп собственных акций, несмотря на то, что ее колоссальные убытки от страхового бизнеса грозят обанкротить компанию. (И это не уменьшило рвения GE к деиндустриализации, которая опустошила такие места, как Форт-Уэйн, Эри и Шенектади, и лишила работы десятки тысяч людей). Именно это происходит с каждой благонамеренной полумерой, направленной на смягчение катастрофических последствий изменения климата.

Ничто из этого не должно быть идеологической войной, сказала Коул, пожизненный консерватор, которая сейчас является председателем Республиканской партии округа Кинг в штате Вашингтон и впервые вступила в профсоюз – членство в SPEEA было добровольным, когда она присоединилась – потому что менее чем через нескольких месяцев на ее первой инженерной работе она, из диспетчерской, полной инженеров, наблюдала за посадкой космического шаттла. Шаттл подпрыгнул, раздался громкий коллективный вдох, и кто-то из ее коллег проговорился, что шасси недостаточно прочное, чтобы выдержать определенные погодные условия, и что если она хочет сохранить свою работу, ей следует держать рот на замке; несколько месяцев спустя ее уволили. «Я подумала про себя – о боже! Такое происходит в кино».

Она тогда понятия не имела, насколько тошно ей станет от просмотра одного и того же фильма.

Но месяц спустя, опять в том же зале в очень жаркий день, сын кенийских фермеров вернул процессу немного нравственной ясности: «Как профессионалу в области инвестиций, позвольте мне проинформировать Конгресс о том, как Boeing оценивает весь этот кризис». Отметив, что акции выросли со 140 долларов четырьмя годами ранее до 446 долларов накануне крушения, в результате которого погибли его жена, сын, четырехлетняя дочь, девятимесячная дочь и теща, Пол Нджороге изложил последовательность размещения заказов на 737 MAX, выделения десятизначных сумм на выкупы акций и увеличения дивидендов, которое уготовили такую ужасную судьбу его семье.

«Может ли это объяснять, почему Boeing не чувствовала себя обязанным остановить полеты MAX даже после второго крушения Boeing 737 MAX?» – спросил он. «Возвращаясь к моему очень существенному вопросу, почему полеты MAX 8 не были остановлены в ноябре после первой катастрофы в Яванском море? Погибло 189 человек, а руководство Boeing больше заботилось о цене акций, чем о предотвращении повторения подобной трагедии», и поэтому запустило «схему обвинения невинных пилотов».

«Я опустошен», – сказал он комитету. «Моя жизнь не имеет смысла». Он познакомился со своей женой во время учебы финансам в Университете Найроби. Семья была распределена между Бермудами, где Пол работал инвестиционным управляющим в Butterfield Bank, и Онтарио, где обосновались его жена и дети. Ожидалось, что Пол присоединится к ним позже. Отдаленность была адом, и до нее у него никогда не было даже подруги; его семья была для него буквально всем, объяснил он, и все они исчезли. «Мне снятся кошмары о том, как они наверное цеплялись за свою плачущую маму, видевшую страх в их глазах в том беспомощном состоянии. Мне трудно думать о чем-либо, кроме того ужаса, который они наверное испытывали».

После своих показаний, убитый Нджороге стоял в коридоре в течение почти трех часов, давая интервью десяткам журналистов, которым нужны были эксклюзивные видеоматериалы. Он сказал мне, что его не удивило, что акции Boeing не упали больше с тех пор, как компания убила его семью. Конечно, он никогда бы не купил их сам, но даже сейчас было бы трудно оправдать их исключение из клиентского портфеля.

https://habr.com/ru/post/501256/

Причина крушения Боинга - капитализм?