Мнения

16 августа с.г. текущего года в селе Балдыберек Толебийского района Южно-Казахстанской области Департамент КНБ по ЮКО арестовал нашего коллегу Нурлана ОСПАНУЛЫ (Алимбеков), доктора философских наук, чья вина заключается лишь в том, что осмелился высказать отличную от казахского официоза позицию в отношении этнической истории Старшего Жуза, в частности, рода Шапрашты, откуда происходит и Н.Назарбаев.

Сейчас Нурлан Алимбеков находится под стражей в камере следственного изолятора ДКНБ по ЮКО. Его близкие ждут заключения судебной медицинской экспертизы: по их словам, прибывшие на задержание сотрудники ДКНБ избили Нурлана, выбили зуб и есть подозрение, что у него сломано ребро.

Предлагаемый вашему вниманию материал Нурлана был подготовлен и опубликован еще в далеком 1998 году. Полагаем, что будет верным, если исследовательская работа и публицистический труд Нурлана будет вновь опубликован, чтобы обратить внимание на то беззаконие, которое казахские власти творят в отношении остатков инакомыслия в стране. Видимо, «единственный философ» нашей страны решил более не терпеть других людей, которые имеют свое мнение и свое виденье в отношении простых и сложных явлений нашей жизни.

Друзья и коллеги Нурлана, Жанат Баймухеммедов, Альмира Наурзбаева, Ауэзхан Кодар и Асия Байгожина.

Некогда и очень долго - до изобретения огнестрельного оружия и его серийного применения - конные кочевники стояли, хотя бы в одном, но решающем пункте технологически выше других. В организации и ведении тотальных войн. Они могли почти что безнаказанно, как F-16 над Багдадом, опустошать великие цивилизации и брать себе оттуда все, что ни нравится, - золото, красивых женщин и т.д. Последним из великих, сыгравших на этом технологическом пространстве, был Темучин. Тимур уже не ставил на кочевников, пользовался ими как психологическим фактором, а не технологическим. Он ставил уже на науку, экспериментальную, дух которой жужжал уже и тут и там...

Казахи же, в основной массе отпрыски Золотой Орды, не поняли юмора, черного юмора, сыгранного над остатками их Орды артиллерией русов. И продолжали быть кочевниками по инерции и от лености, конечно. Так они остались на задворках истории и вели внеисторическое существование вплоть до утра сегодняшнего дня, когда франки оторвали их от русов, и дали шанс самоопределиться. У франков, конечно, своя большая игра, но они, кажется, уже засомневались в способности казахов на великие дела и ведут себя небезосновательно цинично. К примеру, они теперь полностью потеряли интерес, проявленный ими поначалу с энтузиазмом и искренней готовностью помочь - к языку, и вообще, к сфере духа казахов. Должно быть, у них имеется поговорка "bolmaganga bolispa!.." Да, но мы, кокандцы, привыкшие стоять честно и до конца даже за обреченное дело, якшавшиеся на равной ноге и с франками, и с русами, не говоря уже о других, стоим за казахов и не перестаем интересоваться ими...

И начинаем мы на этот раз с самой абстрактной и вместе с тем рогатой проблемы, которая является нашей фобией. И задней мыслью многих других. С какой стати казахи имеют право на самоопределение?!! То есть на государственность?!! Это для многих является отнюдь не вопросом, а только простым риторическим приемом, чтобы поставить их при случае обратно на место или еще куда-нибудь. Да, это так - не на основе же советской конституции они имеют право на государственный суверенитет. Хоть это выглядит именно так, и оттого скользким, возбуждающим задние мысли. Тем более, сами казахи продолжают открещиваться в своей суверенной исторической науке от своей кокандской истории, называя ее устами своих псевдоисториков гнетом и аннексией. Между тем, только она одна, кокандская судьба, дает казахам право быть легитимными, в качестве обладающего государственностью народом. Капитуляция суверенного монархического Коканда перед царской Россией - это международный юридический факт. У казахов больше нет других таких фактов и документов, ни до, ни после. Даже татары сделали свое Казанское ханство, как положено - на основе письма и документов. И на этой основе могут претендовать на государственность. Что же касается Коканда, то это был единственный легитимный с точки зрения Традиции монархический государственный организм постимуридской эпохи. Он законно претендовал на золотоордынские земли, покоренные еще Тимуром. Так что право на государственность казахи имеют по крайней мере в силу двух факторов - Коканд и Тимур. Все может покатиться к черту, но эти факты останутся навечно и будут давать казахам право на суверенную государственность, на ее защиту, борьбу за нее...

Не менее рогатой для казахов является проблема так называемого трайбализма. Здесь вина целиком лежит на общественных науках, институционально представленных в казахском социуме. А вообще, надо признать, что научный дух как таковой не прижился у казахов. Казахи превратили науку в кормушку для послушных бездарных винтиков и источник власти для интеллектуально бесчестных тщеславных паразитов. В этом легко убедиться, посетив казахские научно-исследовательские институты и университеты, разъедаемые тотальной коррупцией. Здесь не имеют понятия об организации науки, все примитивизировано, например, директор исследовательского института это не просто директор-менеджер, по идее просто "негр", поставленный под жесткий контроль и обслуживающий научное сообщество института. Нет, напротив, у казахов это царь и бог над учеными, деспот-паразит, убийца научного духа.

Деликатные франки не поняли: с кем же здесь они имеют дело и поэтому, видимо, не стали совать в эту область свой длинный нос, а между тем именно здесь нужно было провести решающую вивисекцию и просто-напросто пересадить первую попавшуюся систему-модель организации науки, практикуемую у них самих, франков. Ибо модель русов паразиты разъели подчистую. Это стоило бы совсем ничего, и, главное, оплатило бы сторицей не только все расходы франков на техническую помощь, но и их предполагаемые моральные издержки, как если бы они решились поступиться своей деликатностью и вкусом, вот здесь вот - на одре смерти соционадного духа у казахов...

А наше решение, системное, к тому же чисто инструментальное решение проблемы трайбализма дано было казахам еще в 1994 году, на нескольких уровнях - президенту, через его слишком молодого министра информации в виде аналитической записки; научному сообществу и народу, в виде научной статьи под названием "Некоторые аспекты внутриказахской проблематики" через еженедельник "Юридическая газета" (№№54,55, главный редактор Джангужин Р.Н.), обладавший тогда статусом и научного издания. Вслед за этим, независимо от нас, статья была показана и детально "разжевана" господином Шуховым-младшим в его тогдашней телевизионной еженедельной передаче по обзору прессы на телеканале "Хабар"...
Но казахи, их ученые, больше горазды корчить из себя духовных вождей народа, дружно обсуждавшие в то время проблему трайбализма доморощенным способом, на каждом углу, с пеной у рта, заполнив блевотинами все газеты и экраны тут же заткнулись и промолчали проблему-болезнь, ее готовое решение, - у них не хватило духу, гордости, юмора на то, что "у Заратустры даже королю не зазорно быть поваром".

Впрочем, какие "короли" - клопы да и только. Но мы сами тогда были на уровне, ни в чем не уступали Леви Сороссу, и наше решение той проблемы остается в силе и по сей день, а недавно мы высветили еще психологические основания казахского трайбализма (журнал "Алматы-ART", 1999г.), украсив тем самым наш социально-антропологический анализ и его структурно-инструментальное решение еще и психологическим фундаментом.

Метастазирование этой проблемы-болезни идет все дальше - неуловимыми вирусами пополняется сфера духа. Здесь уже не до психологии - под прямо благодушным переносом терминов частной жизни в общественную, лежит, тот же самый структурный кризис, постигший основу казахской общности, а именно - систему родства, то есть обмена женщин. Законсервированную, лишенную систему саморегуляции. Общинное начало прорывается вдруг в общественную жизнь и начинает подчинять, замещать ее. Казахи в восторге - они чувствуют себя одной семьей в буквальном смысле этого слова и начинают обращаться друг к другу просто и ясно: "брат-ага", "сестра-апа", "Коркут-ата", "прадедушка-баба", а их отцы народа и иже с ними, работающие с публикой, обращаются с народом как с женой, окликая его "родственники-агайындар", "братья-бауырлар" и так далее; пафос дистанции, фундамент культуры исчезает, наступает большая, не-возможная деревня.

Проблема заключается не в том, что казахи продолжают свои родовые различия, а в том, что эти последние приняли превращенные формы и перестали отражать именно то, что собственно дает им право на существование. Безусловно, предки казахов обладали некогда высокими понятиями и реалистичной философией - они, как и другие правильные народы, находили инцест отвратительным и плотно занимались философией женщины. И, взвесив все тщательно, установили свои параметры. Так, табу на обмен женщин, то есть то, что может быть названо инцестом, было определено в границах семи колен патрилинейной схеме. Да, размах колоссальный, но оправданный - вряд ли решающим было желание сработать безупречно с биологическо-медицинской точки зрения, однако, эти философы не изменили своей привычке убить одним выстрелом несколько рогатых проблем.

Определены разом не только границы табу-на-обмен-женщин или инцеста, но и общинно-корпоративного сознания, для которого за пределами означенного семи-коленного масштаба нет ни одного "родственника" и начинается голая социальность, населенная множеством равноотдаленных актантов, подчиненных по горизонтали лишь своему фальшивому сознанию, а по вертикали, напрямую, всеказахской интерсубъективности. Такая схема предполагает в высшей степени оптимального, мобильного, реалистичного, эффективного, рискованно-здорового и в своих понятиях, многообещающего типа. Но казахи, как всегда, не поняли своих философов и превратили все в уличную песенку. Пенять здесь на внешние факторы нечего. Это нисколько не оправдывает их. Ни один завоеватель не хотел бы иметь в роду своих подданных крысоидных существ, он лучше польститься беспричинно истребить их поголовно, что и происходило с казахами в последнее столетие. А все потому, что их тщеславные философастеры даже не слушались один другого, все время создавали один против другого партии, играли в жузовщину, эти безмозглые философастеры - когда морили голодом народ, когда сломали его внутренний стержень. Вот почему сегодня на повестке дня стоит вопрос о создании народа, а философастеры даже не догадываются об этом и продолжают гиблое дело своих партикулярных предков. А нам, кокандцам, смешно слышать, когда самые подготовленные среди них, прошедшие казалось бы, хорошую цивилизационную дрессировку непосредственно у русов, начинают толковать о необходимости жузового размежевания нации. У нас не будет никаких жузов, все что связано с ними, как грязная подноготная казахов, сметается в свалку истории, для этого не потребуется особый психоаналитический дар...

Когда киргиз-кайсак ломанулся в русский язык, он прихватил туда свой устав и настоял, чтобы отныне этот язык называл его казахом. Казалось бы, чем ближе к телу, тем все теплее - но оказалось наоборот, как у неизбежно неудовлетворяющейся женщины, то есть он не среагировал даже, когда коснулось его нутра, маркировавшего его "старшим, средним, младшим жузом". Вот парадокс! Примитивный антропологизм, унизительный в своей доморощенности, он проглотил с легкостью, без возмущения - между тем, как он думал о себе более абстрактно, более благородно, высказывая свою причастность к более высоким материям, то есть как "великий, средний, малый жуз". Здесь мы будем отвлекаться на то, насколько эти термины вообще касаются казахов - достаточно сказать нисколько, ибо они являются чисто географическими терминами, дальним отголоском геополитической мифологии эпохи Тимура, "великий" в данном случае означает лишь территорию, входящую в хартланд с центром в Самарканде., а прочие территории империи, не входящие в хартланд, могли быть фактически более значимыми стратегически, если это в интересах Самарканда, столицы мира. А вообще, Тимур был серьезным философом-юмористом, он не только окружил свой Самарканд спутниками-городами-деревушками под названиями типа "Багдад", "Рим", "Дамаск", "Пекин", "Париж" и прочее, но и умудрился перетаскать отовсюду в свой хартланд уникальные артефакты - чего стоит одно только перезахоронение остатков одного ближневосточного библейского пророка, покоящегося теперь благополучно в каком-нибудь "Риме" под Самаркандом; а то, что под этот шумок Арарат со своим ноев ковчегом переместился в Казгурт, и что у подножья этой невзрачной степной сопки, где сроду не было даже озера, возник город Ленгер, то есть город Якорь (с персидского, с контаминацией тюркского), казахи никак не возьмут в толк, и спасибо даже не скажут за эту весьма остроумную шутку Тимура, но казахи потеряли, кажется, не одно только чувство юмора...

У злых людей не бывает песни. Отчего же у русских есть песни?! Не уставала полемизировать Заратустра с классиками. Это, возможно, действительно исключительный случай. Но нам пока не важно так глобально, важно закончить мысль - у русов присутствовал и то, и другое, когда закрепились в хартланд и основали форт Верный на русских Алмату, что означало с монгольского "подданные". Как видно, присутствует юмор, и рифма. А в последствии было достигнуто еще более поразительное, нечто фугированное - Верный стал Алма-Ата, что означало уже с тюркского "Суперподданный", ибо "ту" было сугубо монгольским формантом множественного числа, а "алма" это общетюрко-монгольское "покоренное". Теперь даже от верности разит плоскозадыми клопами - неужели и русы лишились чувств...

Есть нюанс - почему соглашаются с означенной маркировкой жузов как братьев? Потому что это удобно, не нужно напрягать мозги. Откуда это повелось? Это следствие общей интеллектуальной деградации постимуровской эпохи. Все примитивизируется. Историческое сознание жанр летописей деградирует до составления жалких фальшивых тематических генеалогических древ. В этом, кстати, больше всех преуспели продолжатели дела бывших политически интеллектуальных кругов. К примеру, вырождающийся суфизм подчинил духовную генеалогию своих прославленных авторитетов на физическую - случай Ахмада Иасави, который предстает теперь не просто продолжателем духовной линии Али, но и его прямым потомком. Казахская генеалогическая легенда с ее дотошным переселением выдуманных персон до Алаша или Казаха, а далее через библейских персонажей до Адама, является также продуктом вышеозначенной деградации. Главное, все это продолжает сегодня тиражироваться на полном серьезе. В этой сказке жузов олицетворяют три брата - Ак Арыс, Бек Арыс, Жан Арыс. Вот откуда начинается большая деревня - куда обратно пришли казахи-арысята!..

Впрочем, оттуда они и не уходили, напротив, все время они уходили от цивилизации, культуры, называемых у них гнетом. Это повелось еще от Ахмета Иасави. Вообще, суфизм сыграл злую шутку над частью тюрков - именно под суфийским одеянием иранский дух одержал победу над туранским. Если шиизм является оружием ressentiment ущемленного тщеславия иранского духа против арабов, то культивируемый им под сенью шиизма суфизм является суперпсихотропным оружием против традиционного оппонента. Суфизм делает человека больным, трусливым, беспорядочным, скрытным и подлым - тюркская Степь почти полностью попала под его влияние. Этим объясняется не только успех, но и сам казус Темучина. Хорезм-шах, по идее такой же, как Темучин, наследник духа образца небесных тюрков, подло попирал все законы Духа - измывался, устраивал беспричинную тотальную резню среди собственного народа лишь для того, чтобы отбирать "мамлюков" на службу; из тщеславных побуждений, приютив у себя исмаилитов - суфийских типичных тоталитарных сект, шантажировал благочестивого халифа, то угрожая, то предлагая свои услуги; наконец, подло вырезав послов Темучина, подвел под удар не только собственный народ, но и целую цивилизацию...

Если угодно суфизм является причиной интеллектуальной деградации постимуридовской эпохи. Сегодня казахские так называемые историки кичатся тем, что суфийский ислам иасавийского толка был в Золотой Орде господствующей формой религии. Такими вещами нормальные люди не гордятся. Тохтамыш ничем не лучше Хорезмшаха и именно за это не раз получал от Тимура, который держался в исламе общетюркской, проложенной еще Газиевидами (Алптегин) и Сельждандани (Тогрул-бек) благочестивой линии. Что же касается суфизма, опять таки Тимур взрастил у себя его единственную приемлемую, достойную уважения форму - это суфийский орден какшбандина, который по своей философии и идеологии является диаметрально противоположным, тем заполонившим тюркский мир многочисленным течениям, что вышли из братства иасавийа. Суфизм какшбандина перерос потом свой ареал и стал обще исламским явлением. При Тимуре руководство ордена было "тише воды ниже травы", служило народу, не домогалось власти, призывало членов ордена к служению народу, предписывало им активную, продуктивную, благочестивую мирскую жизнь - одним словом, орден стоял за профессионализм, дифференциацию знаний и рангов в мирской жизни. Странный суфизм, не правда ли? Да, это были своеобразные протестанты-лютеране в государстве Тимура. Философия накшбандиа является уникальной для ислама вообще, она, не будучи абстрактной, является глубокой и практической одновременно. Вот два пункта, которыми руководствовались накшбандиа: одиночество-в-обществе и любить-своих-врагов. При том, что это, не просто абстрактные принципы, а еще и реальная техника, - для этого надо быть почти что Заратустрой, знать его трансформационный опыт. Тимур и был почти что Заратустрой...

Известно, что Темучин, будучи даже Чингис-ханом, не смел претендовать на титул кагана, - он приберег этот титул для своего наследника. Это говорит о его высочайшем чувстве ответственности перед Традицией. Лишь убедившись, что смог он сделать, дает добро на то, что Угедей, его наследник теперь может называться каганом. То же самое происходит с Тимуром, следующим продолжателем этой Традиции. Он, также осознавая свою роль, старался по возможности деликатно обходиться с закатившейся чингизовской традицией, а в закладываемой собственной линии удовлетворения простым титулом "бек" (Тимур-бек, как любили величать его франки), что соответствовало темучиновскому "хан". А с наследником ему долго не везло - один из старших внуков, любимец, в ком он видел себя, рано погиб в бою. И лишь когда родился внук Мухаммед Тарагай, от сердца отлегло его самое большое горе в жизни. Старик расчувствовался по этому случаю настолько, что остановил боевые действия в Месопотамии, освободил от контрибуции только что сдавшийся город, и спешил вернуться домой. Еще малолетним Мухаммеду Тарагаю был официально пожалован его дедом титул "улуг-бек", то есть "великий-бек", что соответствовало древнетюркскому и угедеевскому "каган", то есть "великий хан". Улугбегу еще при жизни деда был определен удел от Сырдарьи через Ташкент, Сайрам, Ашпара, Моголистан, Кашгарию, которую еще предстояло как следует покорить, до Китая с центром в Самарканде. Это имеет прямое отношение к казахам, то есть их жузовской терминологии.

Потом Улугбег ходил в Кашгарию, привез оттуда даже камень для надгробного памятника деду, но проиграл сражение на низовьях Сырдарьи, кажется, от неблагодарных, Шайбанидов, которые проиграв на севере русам, все, что можно было проиграть со своим суфийским полусознанием, деревенщиной позорно ринулись уже назад, в хартланд. Кстати, один из них, научившись потом писать и подражая Бабуру и великим накшбандийцам Алишеру и К, написал стихотворение, где весь суфизм сводился к восхвалению своей деревни...

Так вот, казахский "великий жуз" это подданные улуса Улугбега, всего лишь, а именно - монголо-тюркский каганат его улуса. Они выполняли функцию "божьего бича" в хартланде, то есть несли гарнизонно-патрульную службу, расквартированные вольницей близ городов и крепостей в хартланд. Это народ-население в Моголистане и солдафоны-наемники в Мавераннахре. Словом, это номады чагатайского улуса. Народная генеалогическая мифология казахов "великого жуза" является осколком кривого зеркала, приставленного к реальной истории тимуро-улугбеговской эпохи. Например, племя "джалаир" обладает особым привилегированным статусом в "великом жузе" казахов. Особость этой привилегии заключается в истой формальности, церемониальности почета, оказываемого представителю "джалаир" - при всяком публично-праздничном сборище первым берет слово "джалаир" (по-крайней мере так было почти до недавнего времени), в любом случае, так как если даже таковой двуногий не окажется, то все равно общий церемониальный спич открывается этим словом ("Есть ли здесь джалаир?!"). Откуда эта привилегия этой оскорбительно-ясной, прямо скажем, профанной номенклатуры перед такими загадочно почтенными, архаичными субэтнонимами как "канглы" и "уйсунь", с которыми он ("джалаир") составляет общую конфигурацию "великого жуза" в горизонтальной (то есть равноправной, несмотря на малочисленность, маломощность "джалаир" и "канглы" относительно "уйсунь") плоскости.

Ответ прост: это отголосок борьбы, конкуренции между доминировавшими джалаирами и честолюбивыми барласами в несении патрульно-караульной службы в Мавераннахре эпохи молодого Тимура - службы (пока!) во славу чингизида Туглуг Тимура, хана Моголистана, а значит и всего чагатайского улуса. А Тимур был благородным человеком, достаточно сильным, чтобы отдавать данное, любить своих достойных врагов, он до конца жизни правил от имени своих поверженных врагов, и надо полагать, так же позаботился о том, чтобы слова "джалаир" его первых конкурентов на большой дороге, не закатилась бесследно... Известно, что народ чунь во всем подражает элите, двору (говоря в злободневность, если элита лживая, то народ становится в 10 раз более лживее, то есть практически распадается, рассасывается). Как вульгарный суфизм подымает тяжесть духовной генеалогии Ахмеда Иасави прямолинейным физическим родством с Али и Пророком, также казахские народные генеалогические легенды нагло констатируют дословные высокие материи на свой лад (говоря в сторону, в этом не было бы ничего плохого, если бы сегодня элита не воспитывала на этих доморощенных легендах себя и народ). Этот концепт реализован, к примеру, и в одной их генеалогических легенд "великого жуза" казахов: три брата Албан, Суан и Дулат, сыновья некого Джаркшаха и внуки уважаемой влиятельной Домалак-Ана (в дальнейшем Домалак-Мама - авт.), собрались на дележ наследства; семейный совет состоялся якобы в Ташкенте, первым высказал свои претензии самый младший из братьев Дулат, баловень и любимец бабушки, он сказал, что возьмет земли от Ташкента до Семиречья включительно.

Бабушка явно потворствовала любимцу, ибо на этом закончила совет - средний брат, вспыльчивый Суан возмутился поведением и аппетитом Дулата и хлопнул дверью; к нему присоединился молча старший брат Албан и они сказали, что уходят вообще, не нужно им наследство; когда доехали до Семиречья, Албан попытался было смягчить гнев Суана и уговорить вернуться назад к Дулату, но Суан махнул рукой и не остановился, ушел в Китай, Албан остался в Семиречье...

Это наиболее аутентичный, не тронутый советско-суверенным "просвещением", народный, изустный вариант сюжета общепринятой (как можно надеяться!) у казахов "великого жуза" генеалогической легенды. В этом своем качестве легенда еще поддается дешифровке, хотя уже здесь мы имеем результат вековых толкований и перетолкований, переплетенных различных реальностей. Для социально-антропологического анализа в этой легенде ничего интересного нет, кроме одного - вопросы о наследовании, общеказахский культ младшего сына-наследника, кажется, идет в разрез общераспространенному старшему сыну-наследнику, это, должно быть, некий "стадиальный" переход, требующий объяснения - эту, несомненно, проблему мы оставим специалистам-стадиалистам.

Мы же попытаемся объяснится в этом вопросе более профанно, исходя из конкретной легенды. Допустим, известное по китайским скудным источникам древнее государство-племя "усунь", локализуемое Семиречье, имеет хоть какую-то связь с казахским племенем "уйсунь" из "великого жуза". Имеется в виду в первую очередь на уровне этнонима, то есть лингвистически ибо все остальное не существенно, никуда не годится. Приняв эту гипотезу, переходим к анализу структурной конфигурации казахского "уйсунь" - его вертикальный стержень составляют три массивных блока "албан", "суан", "дулат" племена многочисленной близкородственной по генеалогическому древу; общую конфигурацию "уйсунь" завершают: 1) довольно автономное, достаточное многочисленное племя "сиргели", 2) маломощные (но в отличие от массивной тройки детей от самой младшей третьей жены - Домалак-Мама), обладающие статусом формального старшинства в силу происхождения от первой и второй жен племена-роды "сары уйсунь" и "асты", "ошакты", "таракты", "шапрашты" и прочие. Как видно из этой общей генеалогии "дулат" оказывается самым младшим в любом случае, хотя это самое многочисленное, мощное, продвинутое и образованное, олицетворяющее практически, то есть символически в данном случае, весь "уйсунь", которая в свою очередь олицетворяет символически весь "великий жуз".

Примечательно здесь и то, что все названия вышеперечисленных племен-родов с точки зрения казахского лингвистического сознания легко прочитываемы, имеют смысл, кроме массивной тройки "албан", "суан", "дулат", которые либо иноязычны либо архаичны. Если исходить из принятой гипотезы, то они архаичные, ибо казахское "уйсунь" тоже отнюдь не произошло этимологически. Это уже в некотором роде оправдывает выделенный нами "вертикальный стержень" и позволяет пренебречь пока другими элементами в конфигурации "уйсунь". Тогда исходную генеалогическую легенду можно будет истолковать следующим, не менее фантастичным, но не лишенным смысла образом: ясно, что три брата делят в конечном счете наследство "усунь-уйсунь" - об этом свидетельствует гонор легенды, будто братья обладают независимым государством с центром в Ташкенте, что, естественно, в обозримом прошлом этих времен не было; речь скорее всего идет о контаминации событий различных эпох со времен до тюркского "усунь" и в этом смысле три брата Албан, Суан, Дулат могли олицетворять последовательность смены этнополитико-цивилизационных эпох в ареале "усунь", которые можно было бы обозначить как аборигенно-тюркскую, монгольско-тюркскую и мусульманско-тюркскую эпохи.

Отсюда естественным выглядит возмущение именно среднего брата, ему есть что терять - господство; старший брат олицетворяет аборигенно-тюркское начало, он давно свыкся со своим подчиненным положением и по инерции следует за доминировавшим доселе братом, но, правильно оценив создавшуюся ситуацию выгодно идет на компромисс с новым хозяином-наследником. Теперь самое время вспомнить конфигурацию генеалогического древа казахского "уйсунь": вышеперечисленные нами роды сателлиты массивной тройки, кроме дальнеродственного всем, довольно автономного, но примыкающего непосредственно к массивной тройке племен "сергели", являются детьми от первой и второй жен Общего предка. Их малочисленность объясняется инцидентом, когда все сыновья от этих жен, погнавшись за напавшим на них общеродовой скот врагом, полегли на поле брани - храбрые были юнцы, но никто из них не вернулся, род чуть было не прекратил свое существование. Благо, некоторые из них успели жениться. А скот был возвращен благодаря чудодейственному поступку третируемой тогда остальными третьей, последней жены Предка, совету и предостережению которой опрометчиво не вняли эти юнцы. Таким образом, сила рода была восстановлена ею и ее единственным сыном, тогда еще маленьким болезненным младенцем, от которого пошла массивная тройка "албан", "суан", "дулат".

А пережившее катастрофу жидкое потомство тех юнцов было благодарным за опеку Домалак-Мама и составило роды-сателлиты, которые, как уже замечено, имеют прозрачные, то есть чисто тюрко-казахские названия, по крайней мере с первого взгляда. Здесь особо могут быть выделены роды "сары уйсунь" и "шапрашты" - первый в силу того, что единственно ведет свое происхождение от первой жены, и еще, несмотря на прозрачное "сары" (желтый), имеет в своем названии родовое, не прозрачное "уйсунь", а "шапырашты" в отличие от других своих родственников, ведущих свое происхождение непосредственно от второй жены (прозрачных "ысты", "ошакты", "таракты" и других), ведет свое происхождение непосредственно от второй жены, а, кажется, от ее затерявшейся где-то, вновь обретенной невестки, которая в этом качестве стала любимицей Домалак-Мама. "Шапрашты", несмотря на чисто тюрко-казахский атрибутивный формант "-ты", не является прозрачным этимологически, народная этимология на сей счет понимает его как особую мимикрию гладких оболочек - "уставиться, двигать широко раскрытыми, агрессивными глазами", хотя в генеалогической легенде оно предстает как имя собственное или прозвище той невестки.

Теперь, учитывая статус старшинства родов-сателлитов по генеалогическому древу, можно предположить, что как раз таки они олицетворяют собственно аборигенно-тюркский компонент, над которым со временем взяло вверх уже монгольско-тюркское начало, олицетворяемое в генеалогическом древе уровнями "албан" и "суан", которые, должно быть, как и "дулат", являются в основе отюреченными монгольскими племенами, либо возвысившимся над аборигенно-тюркским компонентом в чингизовскую эпоху местными племенами. В пользу домонгольской аборигенности родов-сателлитов говорят не только номенклатура "сары уйсунь" и чисто тюрко-казахские (с учетом статуса старшинства по генеалогическому древу) названия этих родов, среди которых "сиргели" интересно тем, что в нем присутствует то знаменитое, неясное, непереведенное до сих пор слово "сир" из древнетюркских рунических текстов, где оно использовано как один из эпитетов народа "кок тюрк", - но и чисто тюркский тотем рода "шапырашты" - волк, можно сказать, окончательно определяет границы аборигенно-тюркского пласта рассматриваемого образования. Относительную многочисленность родов "сиргели" и "шапырашты" среди родов-сателлитов можно было бы объяснить их доминирующим положением среди аборигено-тюркского начала в домонгольскую эпоху, если бы не то обстоятельство, что с приходом новых хозяев положения, обычно сильнее всего редеют ряды бывших гегемонов - хотя все зависит от характера конфликта, смены власти...

А вообще, вся эта микроскопическая веселая уйсуномания является, как и все казахское, именно микроскопической, что даже древнее, историческое, случайно зафиксированное десятистепенными источниками государство-племя "усунь" никогда, нигде и никому не делало погоду, а все дошедшие до нас казахские генеалогические легенды с их темными номенклатурами являются, скорее всего, выдумками недавнего прошлого, когда гонимые отовсюду жалкие остатки (номадические элементы) Золотой Орды и Моголистана попытались было собраться вновь и распределить между собой уже никому не нужные после постимуридской эпохи просторы бывших джучинского и чагатайского улусов, объединенных еще Тимуром в его великом Туране. Этот случайный свод, ничему не обязывающий сбор они назвали Казахским ханством и тут же разбежались по сторонам. И, сидя каждый в своем болоте, стряпали себе изустные генеалогические легенды, оправдывающие их теперешнюю жалкую действительность...

Самым поразительным в череде контаминаций рассматриваемого бриколаж-сюжета из генеалогической легенды "великого жуза" казахов является следующий пассаж: имя упомянутого уже некоего Жарыкшак, отца трех братьев Албан, Суан, Дулат, в силу необычности понимается как прозвище, обозначающее идею деформированности ("разбитость-треснутость"), ибо, считается, будучи еще младенцем, единственный сын третируемой жены - Домалак-Мама, в результате недосмотра получил травму (от забредшей в шатер скотины) в еще неотвердевшую часть черепной коробки, она провалилась, - мальчик выжил благодаря искусной хирургической операции, сделанной случайно проходившим тогда мимо патриархом рода "сиргели", коего близость (не-родственная) массивной тройке объясняется данным милосердием. Такова цена лингвистическо-этимологической прозрачности номенклатуры "Жарыкшак" со стороны "пневматического" толкования все более отуманивающегося народного сознания - его плутовская логика не терпит загадок, возвышенностей, драконов и прочих сфинксов, она овладевает любой ценой и на свой лад всем и вся (а нынешняя казахская так называемая интеллектуальная элита является все еще народом - хуже народа)...

Теперь в дополнение и в контраст этому рассмотрим следующий, обладающий статусом полового исследования, факт. Если угодно, биографический факт: те наши деды, которые, если угодно, еще в условиях закатывающейся Традиции, но до советско-казахского "просвещения" и которые на протяжении всей своей тяжелой жизни стояли в силу разных обстоятельств практически вне новой санкционированной жизни, продолжали жить среди нас как реликты со своими доморощенными мифологемами и, развлекая ими, как сказками, внуков, величали Тимура всегда не иначе как "Омир Темир Кореген". Дело не в отличии данной номенклатуры от ново-общеказахской "Аксак-Темир", идущей из традиции старорусской летописи и аншлюссированной Золотой Орды, а в том, что номенклатура заключает избыточный титул "Кореген" ("Провидящий-Проникательный"), образованный казахским субстантивированным отглагольным ("кору" - "зреть", "видеть") причастием-существительным. Более того, происхождение титула объяснялось специальной, мистической легендой - непобедимый Тимур стоял уже боевым порядком на поле очередного генерального сражения.

Все (превосходство в силе, подготовка и прочее) предвещало победу, но вдруг вместо команды "начинать сражение!" Тимур приказывает войскам сняться и перед лицом слабого противника поворачивает назад, домой, ибо в самый последний момент он (один) увидел, узрел в небе прямо над вражеским жалким станом некое знамение ("нур жауып турды" - "дождем шло благосвечение"), короче - нимб. Конечно, наши деды уже забывали мораль Заратустры и ему подобных, что нельзя вести войну там, где презираешь, что надо жить воюя с достойным врагом. Они придумали эту красивую легенду (быть может, не без участия воинов-русов генералов Черняева и Скобелева, которым они проиграли на этот раз в открытом бою) в оправдание тимуровского титула "Кореген" ("Провидение"), который на самом деле, то есть по европейско-русской историографии, более реальной на сегодня, является контаминацией, случайным, хотя и приятным, счастливым совпадением-смещением, но и также вульгарно-тюркским осмыслением титула "гураган", имеющего значение "ханский зять", кем и был, кроме всего прочего Тимур по отношению к династии чингизидов...

Поистине, эти казахи и сами являются интересными загадками - откуда у них столько фантазии раскрутить все в свою пользу?! В самом деле, если ханский зять становиться у них самим проведением, то почему бы им не позаимствовать у этого зятя и еще кое-что, естественно, как попало, по логике бриколажа, в котором они большие мастера - в курак-курпача (вид лоскутного одеяла, сшитый и составленный из невообразимого множества форм, цветов, величин и - даже! - фактур). Хотя бриколаж-гарем Улугбега был не столь роскошным, как у деда, который восемнадцать раз официально сочетался браком, но, зато, в его составе было целых две ханские дочери. И в этом смысле (с учетом нумерации коллекции) он, безусловно, имел преимущество перед дедом. К тому же Улугбег сам был продуктом "гураганства" его отца Шахруха над принцессой-чингизидкой Гаухар-Шад-Ага, которая после смерти Тимура стала самой влиятельной фигурой в Доме тимуридов. Казахи, конечно, слышали об этом краем уха, не все уловили, но канву одной-полторы истории, связанной с этими именами, вынесли и не преминули примерить на свою доморощенную генеалогию. В результате получилась сказка о трех братьях Албан, Суан, Дулат, которые нагло делят между собой кое-что, не то чтоб обсерваторию или таблицы Улугбега, но хуже того - его земли (лучше бы казахи-уйсуноманы с их деревенскими астрономами делили его научные таблицы, так называемые "Зиджи Гурагани", по сравнению с которыми самые точные тогда во всем мире астрономические таблицы "Зинджи Ильхани", сделанные по заказу и в честь великого воина Хулугу, а также и сделанные для их усовершенствования по заказу и в честь Шахруха Зинджи Хакани, стали просто детским лепетом, так как король астрономии, правая рука богини неба Урании, сэр и пан Улугбег сделал таблицы с точностью практически сравнимой с сегодняшней)...

Чернь, во всем подражает двору, упрощенно, топорно, без нюансов, но дотошно, заносчиво. Племя "дулат" наряду со многими другими имело честь служить Тимуру, хочется надеяться, что достойно и честно. По крайней мере, они, "дуланы", отличились однажды, приумножив войска Тимура сразу более чем на два раза. После изгнания из Мавераннахра Туглук-Тимуром и мытарств туркменского плена, Тимур был полон отчаянной решимости вступить в свою большую политику и стоял у своего Рубикона лишь со своим отчаянным адъютантом туркменом Али Берды и личной гвардией в 200 воинов, никто не верил в его большую политику, никто не решался присоединиться к нему. Напротив... но, когда у него стало 500 воинов, лед тронулся, надолго и всемирно-исторически...

Что племя "дулат" служило Тимуру и неплохо, свидетельствует также наличие его в конфигурации таких элементо-номенклатур, как "ак-коюнлы", "кара-коюнлы" - подроды, составляющие в сущности его самый многочисленный род, по отношению к которому среди четырех родов, составляющих "дулат", говорится, что его численности несчесть числа, как опилок, мусору. Достаточно известно, что в продвижении в Хорасан и далее в Рум, Тимур с удовлетворением опирался на эти "обладающие белыми и черными баранами" племена. А в пользу связи туркменских и казахских "ак-коюнлы", "карк-коюнлы" говорит тот факт, что в туркменском этногенезе не оспаривается казахский компонент, должно быть, и в обратном случае. Контакты шли не только через Устюрт, но и через Туркменистан, например, полупривилегированное среди туркмен племя "ата" в генеалогическом предании считает своей прародительницей благородную казашку из Туркестана, а ее жениха туркмена сюда привело его религиозное искание и он надолго оставался здесь как мюрид братства йассавийа. К тому же, туркмены, как боевики, рыскали повсюду, по всему Турану. По одной уточняющей версии, благо, кажется еще не тронутой суверенным "просвещением", имущество-скот рода Байдыбека, супруга Домалак-Мама, было подвергнуто нападению именно со стороны туркменских боевиков и его девять сыновей от первой и второй жен не вернулись из погони именно за этими туркменами. Более того, говорится, что еще не популярной благочестивой святости Домалак-Мама первым отдал дань признания и уважения именно командир этих боевиков.

Она, третируемая старшими женами, жила со своим ребенком в отдалении от всех и бедно. Возвращающиеся с добычей и мучимые жаждой боевики не мало удивились при виде одинокой юрты, а при виде этой женщины на них нахлынули разного рода высокие материи. Сделавшись кроткими, они попросили напиться у порога, а в благодарность командир настойчиво просил ее взять из табуна добычи лучшую лошадь. Она выбрала, однако, невзрачную, старую кобылу. Туркмены, еще раз удивились, но не осмелились возражать. Следом прискакали храбрые юнцы. Домалак-Мама уговаривала их не ходить за врагом, объясняла, что табун сам возвратится благодаря этой старой кобыле, которая являлась прародительницей практически всего табуна. Но юнцы только посмеялись над ее словами и, обругав свою младшую маму, поскакали за туркменами и, как сказано, не вернулись. А Домалак-Мама, выждав положенный срок, когда уже у боевиков не будет охоты повторить поход с его переходами, приказала крепко привязать старую кобылу и сечь ее безжалостно, до душераздирающих криков. Животная телепатическая связь сработала, уже угнанный табун стал неуправляемым, обезумевшие от крика боли праматери животные поворачивали и устремлялись назад, даже туркмены не справились с ними…

С тематизацией туркменской линии поэтика этой генеалогической легенды может получить еще один неожиданный поворот. Тут самое время вспомнить "цивильные" труды просвещенных агнографов суверенной эпохи. Среди множества существующих уже в виде книг этих трудов где-то "всесторонне" утверждается, что легендарная Домалак-Мама (Нуриля) была дочерью туркменского шейха-сейида, состоявшего на службе у Тимура, а ее супруг, патриарх рода Байдыбек, был на короткой ноге с Тимуром, но почему-то стоял несколько в стороне, особо не проявляя себя в великих исторических деяниях эпохи. Естественно, эти просвещенные уйсуноманы-писаки делают это вскользь, избегая реальных исторических контекстов, но мутя воду, сами загоняют себя в "косяк". Почти прозрачным становится, откуда списали образ патриарха Байди-бек с его ушедшими за туркменами старшими сыновьями - это туркменский простой парень Берды, ушедший, оставив свою родину, за бежавшим из плена Тимуром и ставший потом начальником его личной охраны. На этом точка этого фрагмента нашего курак-курпеча. В некотором роде патриарх Бейди-бек, как телохранитель туркмен Берди, - это тень Тимура. А все это лишь предыстория, прелюдия будущих событий генеалогической легенды.

Поэтому его образ затемнен, скуден, не важен, формален до святости. Тимур благополучно умирает, встает вопрос о разделе наследства. Благочестивая, но властная Домалак-Мама - это собирательный образ двух женщин - матери и жены Шахрука, младшего сына Тимура от жены-персиянки, дочери мусульманского богослова-ученого. В гареме Тимура главенствовала Сарай-мульк-ханум, она была дочерью хана, а матери его сыновей не обладали таким происхождением. Это к тому, почему Домалак-Мама в начале своей карьеры терпит притеснения. Со смертью Тимура, ввиду несовершеннолетия его внука-любимца Улугбега, наследником престола становится его отец Шахрук, а его жена и мать Улугбека властная Гаухар-Шад-Ага с ханским иранским делением выдвигается на передний план и держит власть над слабовольным в смысле женщин Шахруком, как над сыном. Образ прыткого Дулата списали с Улугбега, который, будучи внуком, стоял среди сыновей Тимура, как лишь среди своих старших братьев и еще априорно владел их долей, как наследник. После устроения дел первого замешательства, связанного со смертью Тимура, Шахрук законно оставляет столицу Самарканд Улугбеку, дав ему попечителя, а сам переезжает в Герат. Вскоре, едва достигнув совершеннолетия и решительно отстранив попечителей, Улугбек становится полновластным хозяином головного улуса с центром в Самарканде. Потом в Герате правил уже его сын, с которым часто несправедливо конфликтовал (нагло отобрал богатства для своей кипучей научной деятельности), а Гаухар-Шад-Ага находилась при внуке, в Герате, улаживала конфликты, часто в пользу Улугбега. Все это известно...

Болезненный, но давший возродиться роду Жарыкшак, сын Домалак-Мама, является отголоском образа Шахрука. Здесь сближение идет даже на уровне прямой лингвистической контаминации этих имен. Если Шахрук - это "царь духа", то казахское Жарык-шак - это "светлый, светоносный царь", а также "кенелноценный царь"...
Если отвлечься от профанской стороны дела, то в образе Домалак-Мама можно усмотреть много чего - предполагаемый матриархат, культ женских предков, цивилизованный разлом и прочее (а трансакционный анализ усмотрел бы и кощунственную сторону дела)...

Домалак-Мама - это, конечно, прозвище, и означает оно для казахского лингвистического сознания - Круглая Матрона. Теперь ее стали называть Домалак-Апа - это результат усилия суверенных просветителей, которые по тупости напрасно избегают слова "мама", ибо оно есть исконный для казахов фарсизм (ср. Идиомат "мама бие" - "кобыла-матрона"). Таджикское "момо" обозначает профессиональную повитуху, которой это призвание даруется, навязывается (мистически) культом предков. У небесных тюрков это культ - Умай, покровительницы домашнего очага, деторождения и воина на поле битвы. Вот почему и боевики, и храбрые юнцы не преминули заглянуть к Домалак-Мама, заместительнице Умай. И , главное, никто из них не остался в проигрыше, ибо для тюрка-воина счастье означает умереть на поле битвы - так как после рождения, второй раз он может встретиться с Умай только на поле битвы, исход битвы в этом смысле не важен, главное, если умирать, то только в бою, что означает - на глазах у Умай, праматери. Если уйти в мир иной иначе, то это означает - неправильная смерть. Так Круглая Матрона не прокляла храбрых юнцов (за дерзости, за их происхождение), но даровала им справедливую смерть, - не потому ли она называется круглой, всеобъемлющей, оправдывающей в конечном счете все?

Нурлан ОСПАНУЛЫ, доктор философских наук, Шымкент, Казахстан.