Мнения

Поглотив в 50-е годы Синьцзян-Уйгурский автономный район (СУАР) и Тибет, Китай оказался в состоянии территориального и этноконфессионального конфликта с Индией.

Короткую пограничную войну 1962 года выиграла КНР. После этого в полном соответствии с принципом «враг моего врага – мой друг» главным стратегическим союзником Пекина стал Исламабад, которому сразу потекли китайские ВВТ («Вооруженный против Индии»). Правда, Пакистану это не помогло, он потерпел тяжелое поражение в войне с Индией в декабре 1971 года, в результате чего отложилась восточная часть страны, ставшая Республикой Бангладеш.

В конце 60-х западная граница превратилась для Пекина еще в один фронт противостояния с СССР, вплоть до конфликта у озера Жаланашколь («Как Китай помог Германии захватить советский газовый кран»), впрочем, гораздо менее кровопролитного, чем на острове Даманский.

В 80-е годы КНР стала важнейшим участником антисоветской коалиции в Афганистане. Не менее половины военнослужащих ОКСВ убиты именно китайским оружием («Чем советский Афган отличается от американского»). Естественно, в ту пору еще больше укрепилось сотрудничество Пекина с Исламабадом.

Узкий взгляд на терроризм
С распадом СССР ситуация в регионе заметно изменилась. В КНР полным ходом шли экономические реформы, что позволило быстро приступить к товарной, а заодно и демографической экспансии в страны Центральной Азии. Кроме того, в полном соответствии с национальной традицией всем трем новым пограничным странам Пекин предъявил территориальные претензии. Именно для их урегулирования и была создана Шанхайская организация сотрудничества (ШОС). Пограничные вопросы в целом были урегулированы (разумеется, в пользу Китая), после чего ШОС успешно превращена КНР в действенный инструмент дальнейшего проникновения в регион («Организация содействия китайской экспансии»).

В самом Китае в середине 90-х годов возникло Исламское движение Восточного Туркестана (ИДВТ), выступающее за независимость СУАР. Как ни странно, в стратегическом плане это пошло Поднебесной лишь на пользу. В Пекине очень быстро поняли, насколько удобна всемирная тенденция, когда под предлогом борьбы с терроризмом можно подавлять любую оппозицию в стране и проводить интервенции против враждебных государств и организаций за ее пределами.

При этом Китай традиционно находится в прекрасных отношениях со всеми государствами, являющимися настоящими организаторами и спонсорами суннитского исламского радикализма: Пакистаном, Турцией и аравийскими монархиями, особенно с главной из них – Саудовской Аравией. Из-за этого, в частности, Пекин до последнего времени был нейтральным в отношении гражданской войны в Сирии. Дружба со спонсорами терроризма сама по себе сильно снижала уровень террористической угрозы для Китая, делая для него «борьбу с ней» больше политическим лозунгом, чем повседневной практикой.

В практическом плане то, что традиционно понимается под контртеррористической деятельностью, в КНР сводится к противостоянию с ИДВТ. Пекин сочетает силовое подавление исламистов, причем в предельно жестких формах, «китаизацию» СУАР, то есть переселение туда максимально количества ханьцев, и выделение значительных дотаций для этого региона. Масштабы уйгурского терроризма не слишком велики, но Пекину не удается подавить его полностью. Существуют обоснованные предположения: власти крайне нервно относятся к действиям ИДВТ потому, что в них доминирует не исламский экстремизм, а этнический сепаратизм. Исламская составляющая ИДВТ намеренно выставляется напоказ для международной легитимации подавления этой структуры.

Впрочем, сложно понять, насколько она сильна и самостоятельна. Количество боевиков ИДВТ, видимо, не достигает и 500 человек. Очевидно, что реальной угрозы отрыва СУАР от КНР движение не создает (хотя бы из-за малочисленности уйгуров по сравнению с ханьцами), зато дает Пекину прекрасный предлог для активизации действий на своем западе.

Дорога к Памиру и Гиндукушу
В ХХI веке значимость собственного запада, а также примыкающих Центральной и Южной Азии для Пекина резко возросла. КНР все более зависит от поставок сырья из Африки, с Ближнего Востока и из ЦА. С другой стороны, именно в западной части Китая начинается главный геополитический, а сейчас уже по сути идеологический проект Пекина «Новый Шелковый путь», затем переименованный в «Один пояс – один путь» (ОПОП). Важнейшей его частью стал Пакистан.

Глубоководный порт Гвадар построен при содействии КНР и с февраля 2013 года находится в ведении китайской управляющей компании. Власти пакистанской провинции Белуджистан подписали соглашение с Пекином о предоставлении 9,23 квадратного километра территории для создания экономической зоны в прибрежном районе. Исламабад в свою очередь обязался привлечь от 10 до 25 тысяч мужчин для обеспечения безопасности порта и экономической зоны. Ведется строительство транспортного коридора из Гвадара через всю страну на северо-восток до границы с КНР. Эта трасса должна стать важнейшей составляющей ОПОП, поскольку позволяет кратно сократить сроки доставки грузов (включая энергоносители) с Ближнего Востока и из Африки и встречные перевозки китайских товаров.

Здесь не только чисто экономическая выгода, но и повышение устойчивости внешних коммуникаций, идущих в КНР при обострении международной обстановки и перекрытии ВМС США Малаккского пролива и Южно-Китайского моря. Кроме того, Гвадар становится важнейшей базой ВМС НОАК. В нем возможно базирование одновременно четырех ПЛ и восьми надводных кораблей любого класса. По-видимому, в ближайшее время произойдет официальное оформление Гвадара как второй зарубежной базы НОАК (первая уже создана в Джибути).

Кабальная задолженность
В результате этого военно-гражданского строительства внешние долги Пакистана выросли настолько, что Исламабад утратил способность по ним платить и обратился за срочной помощью к МВФ. Большая часть займов приходится, естественно, на Китай, который даже важнейшему ближайшему стратегическому союзнику ничего прощать не собирается, лишь еще больше его закабаляет. Таков стиль Пекина, исключений не бывает никогда и ни для кого.

Отложившаяся от Пакистана Бангладеш предоставила крупнейший порт Читтангонг для базирования и снабжения кораблей и судов ВМС НОАК. На Шри-Ланке китайцы построили порт Хамбантота, при этом оплатить строительство Шри-Ланка не смогла и отдала порт и 15 тысяч акров (60,7 квадратного километра) земли вокруг него кредитору на 99 лет (теперь он используется КНР как в коммерческих, так и в военных целях).

Китай активно скупает Мальдивы, строит там объекты инфраструктуры, вытесняя таким образом с островов Индию.

Очень похожая ситуация складывается в Центральной Азии – страны этого региона уже сейчас в долгах как в шелках у Пекина и вынуждены расплачиваться недрами, предприятиями, а в отдельных случаях, видимо, и территориями.

Так, Китай вложил силы и деньги в строительство газопровода из Туркмении в СУАР. Ашхабад платит добытым топливом, которое течет в Китай по этой трубе. То есть по сути Туркмения не получила от проекта ничего. Отчасти вследствие этого богатейшая углеводородами страна оказалась в тяжелом экономическом кризисе, который продолжает углубляться и быстро переходит в социальный. Союз с Пекином вместо ожидаемого процветания привел Туркменистан к разорению. Именно поэтому Ашхабад стремится продать хотя бы толику добычи российскому «Газпрому».

В Таджикистане китайские компании в оплату за строительство ТЭЦ и автодорог получили право на разработку нескольких месторождений золота, причем условия для китайцев оказались гораздо выгоднее, чем если бы стороны подписали равноправный коммерческий контракт. Общая сумма долга Таджикистана КНР приближается к полутора миллиардам долларов – огромная сумма для слабой экономики, ВВП страны оценивается примерно в 28 миллиардов долларов. Имеются сведения о том, что Душанбе уже расплачивался с Китаем и территорией, причем речь идет не менее чем о тысяче квадратных километров. При этом все экономические проекты, реализованные в Таджикистане и оплаченные Китаем, исполняются компаниями из КНР с привлечением своей рабочей силы.

Чрезвычайно велика экономическая, в том числе долговая зависимость от Китая у Киргизии, и она уже становится мощным внутриполитическим фактором.

Вполне естественно, что экономическое влияние Пекина в регионе перерастает в военно-политическое.

Союз против Индии
В начале августа 2016 года КНР, Таджикистан, Пакистан и Афганистан заявили о создании коалиции для усиления борьбы с терроризмом и укрепления стабильности в регионе. Решение было принято по итогам совещания начальников штабов ВС четырех государств в столице СУАР – Урумчи. Предполагается создание четырехстороннего механизма для обмена разведданными и совместной подготовки кадров с целью борьбы с терроризмом. С тех пор ежегодно проводится как минимум одно совещание начальников генштабов четырех стран. Также регулярно проходят совместные учения армий и погранвойск, в том числе и китайско-таджикские.

Соглашение вполне может стать первым шагом к созданию полноценного военного блока. При этом более чем очевидно, что безусловным лидером в нем будет КНР, чей экономический, демографический и военный потенциалы на порядки превосходят вес остальных.

Пребывание Пакистана в одной коалиции с Китаем представляется абсолютно естественным. Гораздо примечательнее участие в ней Афганистана, который с 2001 года считается однозначно проамериканским и официально входит в число основных клиентов США вне НАТО, и Таджикистана. Душанбе однозначно относят к пророссийским клиентам, он входит в ОДКБ и является потенциальным кандидатом на вступление в Евразийский союз. Необходимо отметить, что члены ОДКБ не должны входить в какие-либо другие военные альянсы. Кабул и Исламабад до сих пор в очень плохих, порой откровенно враждебных отношениях, Вашингтону так и не удалось их примирить. По-видимому, у Пекина это получится гораздо лучше, китайцам удалось усадить Афганистан и Пакистан за один стол.

Процесс создания новой унии под китайским руководством наносит сильнейший удар по позициям Индии, которая и так уже давно находится в стратегическом окружении Китая и его союзников. Дели возлагал большие надежды на союз с Кабулом, что должно было обеспечить прорыв окружения и в свою очередь стратегическую блокаду Пакистана, основного противника. Кроме того, индийцы давно пытались установить максимально тесные отношения с Душанбе, речь шла даже о создании в Таджикистане базы их ВВС.

Коалиция, созданная в Урумчи, полностью разрушает эти планы и делает окружение Индии с западного направления полным. К тому же обмен развединформацией в альянсе (по крайней мере между Китаем и Пакистаном) заведомо будет направлен против не только исламистов, но и Индии.

Если созданный в Урумчи союз перерастет в полноценный военный блок, это станет новым шагом во внешней политике Пекина, поскольку до сих пор ни в каких объединениях такого рода он не участвовал принципиально (ШОС военным блоком не является, причем благодаря именно китайским усилиям). Впрочем, вполне логично, что КНР станет членом военной организации, созданной по инициативе властей Поднебесной и под их руководством, другие варианты для Пекина неприемлемы.

Создание подобного союза нанесло бы сильнейший удар по позициям России и Индии в регионе, но никак не затронуло бы интересы США. Принципиальным шагом станет размещение китайских военных контингентов за пределами страны не под эгидой ООН. Очевидно, что он будет сделан именно в границах обсуждаемой четырехсторонней коалиции (скорее всего под предлогом борьбы с терроризмом, в реальности же для охраны ОПОП). Это означает фактическое превращение Китая в мировую державу с глобальными геополитическими амбициями. По-видимому, шаг уже сделан, и контингент НОАК развернут в Таджикистане. Официально об этом не заявляли ни Пекин, ни Душанбе, но свидетельств достаточно.

Александр Храмчихин,
заместитель директора Института политического и военного анализа
Опубликовано в выпуске № 38 (801) за 1 октября 2019 года