Мнения

ЛИТЕР-Неделя: Давайте сегодня не о кино и не о вашем творчестве. Мне интересно другое: вы все время как-то дистанцируетесь от политики, но довольно часто высказываетесь по тем или иным острым социальным вопросам. И надо сказать, ваша гражданская позиция вызывает у многих уважение. О чем вы сейчас думаете? Что на вас произвело впечатление? Скажем, за последнее время.

Е.Т.: Скажу так, на меня произвело впечатление чувство юмора Нурсултана Абишевича на недавнем заседании правительства, по-моему. Не помню точно, но какое-то большое собрание политической элиты. На нем он так по-доброму, по-братски, можно сказать, предложил высказаться смельчакам. Задать вопрос, что называется, в лоб. По-отечески так, давайте, мол, что у вас там есть, говорите, когда мы еще вот так вот посидим? И никто его, к сожалению, не поддержал. Наоборот. Еще больше зажались. Вдруг подвох какой? И в воздухе запахло сыром. Потом опять кто-то вытащил свой дутар, и все хором затянули старую песню «…ничто нас не заставит разлюбить тебя».
Вы знаете, в этот момент я вспомнил «Бег» Булгакова. Когда генерал Хлудов спросил солдата, мол, что тебе есть сказать, давай, выкладывай, не бойся. Ну солдат и выложил… Ай, потом все равно сломался. Но это забавно было. Правда. Я оценил.

ЛИТЕР-Неделя: Ну а о чем бы вы спросили президента, если бы вам предоставили такую возможность?

Е.Т.: Ну, например, я бы предложил ему составить список запретных фраз для госслужащих и вывесить их в коридорах Акорды. Бытуют же в обиходе такие слова-паразиты, которые превратились в своеобразную связку слов, истерлись и окончательно потеряли первоначальный смысл. Не скажу, что они полностью заменили собой мат, но в известном смысле я бы их к таковому отнес. Ну, например, такие обороты: «…в интересах народа, народ сам выбрал, этого хотел народ…». Вообще со словом «народ» надо быть очень осторожным: чем реже его используешь, тем оно дороже. Высокие слова вообще лучше избегать в просторечии. Так вот, если возвратиться к списку, то этот шелковистый лубочный стиль лично я не очень воспринимаю. Но, с другой стороны, если все эти сочетания, вообще саму формулировку мыслей запретить, то многим нашим чиновникам нечем будет сдабривать речь. Их высказывания потеряют сладость приправы. Вы можете себе представить суши без соевого соуса? Это же будет просто рис, завернутый в сырую рыбу. Так и здесь. Обороты эти, по сути, давно потеряли свой первоначальный смысл и служат сцепками в вагонах. А иногда мне кажется, что все это я уже слышал лет тридцать назад. Кто это, Черномырдин сказал?

«Что бы мы ни строили, все равно КПСС получается». Я поражаюсь: и как это все передается, воздушно-капельным или каким иным путем? Просто любопытный природный феномен.

ЛИТЕР-Неделя: Вы обмолвились о политической элите. Что в вашем понимании элита и что вообще по данной теме вы могли бы прямо сейчас сказать?

Е.Т.: Элита… Это широкое понятие. Я могу объяснить свои мысли на примере России. Так оно будет логичнее, поскольку все советское время я жил и учился, опираясь на традиции великой русской культуры.

Так вот, если коротко, то Россия в культурном смысле прошла два грандиозных этапа. Условно их называют Золотым и Серебряным веками. Золотым считается пушкинское время, когда сознание творческой интеллигенции, элиты обратилось к народу. Это был первый акт современной русской культуры. Второй век – Серебряный. Это религиозная философия Соловьева и, конечно, поэзия, где условно «народниками» можно назвать Есенина, Плюева, Блока, Маяковского… Были еще футуристы, дадаисты… Тот же Хлебников, к примеру. Особняком – Мандельштам. Были авангардисты, представители искусства модернизма: Волошин, Розанов, Гумилев, Ахматова, Гиппиус, Мережковский... Между этими веками длились периоды реакции, когда общество замораживалось. Причина в идеологии. Та же царская идеология, которая запрещала острые темы. Позднее еще жестче взялась за идеологию советская власть. И весь тот всплеск, весь тот подъем Серебряного века – все было объявлено вне закона.

Нынче по логике вещей, по логике истории должен состояться век Бронзовый. Потому что закончилась доминация официальная, жестко запрещающая все и вся, кроме самой себя. Теперь как бы должна состояться новая встреча. Новая встреча интеллектуальной элиты общества и собственно народа. Но самое поразительное –время Бронзового века пришло, но оно никак о себе не заявило, то есть Бронзовый век оказался веком, которого нет, которого не произошло потому, что ничего более убогого, ничтожного и омерзительного, чем современная российская культура, представить трудно. То же самое можно сказать и о нас.

Наша элита абсолютно не интересуется ни историей, ни культурой, ни идентичностью. Она занимается исключительно ограблением страны. Такое впечатление, что на страну как на духовное явление, как на культурное явление нашей элите просто плевать. Всей элите, в том числе творческой, которая в погоне за грантами, в погоне за какими-то постами, званиями, орденами и медалями, преференциями в обществе просто оказывается иной раз ну ниже человеческого достоинства. Это совершенно холуйское отношение к деньгам, к грантам, к позициям. И это притом что идеологические шоры упали, запреты закончились, а вместо рассвета независимого духа вместе с громко заявленной независимостью мы получили рабов, холуев, конформистов, какую-то просто совершенно антикультурную магму, которая сегодня взгромоздилась на место элиты. Ну а народ продолжает быть носителем своих смутных, темных, но очень глубоких интуиций. Он тоже не находит никакого выхода. Он сам себя осмыслить не может, он просто чувствует, что он никому не нужен при такой элите. И встреча никак не может состояться. Встреча интеллектуального начала, логоса, с народом.

Люди в основном рассуждают о вопросах, которые им время от времени подбрасываются: нужна национальная идея вообще или не нужна, может, просто копировать Запад и осуществлять техническую модернизацию общества? Еще пара-тройка заезженных вопросов, и все.

Мы живем в парадоксальное время: вроде наступил час Бронзового века, а его самого нет. В результате элита и массы стоят друг к другу спинами. Они друг друга знать не хотят. Отсюда нетерпимость в нашем обществе, озлобленность, отсюда и состояние вот такое, унизительное, никакого единства, брезгливость и злоба. Нечистотами заполнен интернет и даже средства массовой информации. То есть, по сути дела, у нас антиэлита. И тут уже даже неважно, кто она этнически. Элита той же России Золотого и Серебряного веков была этнически самая разнородная, но она всегда серьезно влияла на умы. Она фактически формировала нацию в культурно-нравственном смысле. Формировала этический код. В одно время она, эта элита, обратившись к народу, поняв его, вдумавшись, вглядевшись в него, обнаружила в нем уникальные изменения, которые ее саму оживили. Вот это должно было состояться сегодня, и этого не происходит.

ЛИТЕР-Неделя: Неприглядную картину вы нарисовали. И все же у вас есть какие-нибудь предложения? В чем вы видите выход?

Е.Т.: Надо пытаться приблизить приход Бронзового века или хотя бы его сконструировать. И если уж вся элита или даже какая-то критическая часть ее не хочет этого делать – просто навязать ей Бронзовый век. Потому что без Бронзового века, без культурного наполнения наше общество исчезнет. Оно просто рассыплется в прах.

Здесь мне на память приходит, как в древности бронзовый век описывали различные авторы, мифологи. В частности, Гесиод. Он говорил, что бронзовый век – это век героев, это век одиночек, которые бросают вызов судьбе.

Может быть, и наш Бронзовый век, Бронзовый век культуры, должен стать именно таким веком героев, которые утверждают его необходимость вопреки обстоятельствам – не благодаря, а вопреки. Идут против течения, бросают вызов тем холуйским элитам, которые сегодня дорвались до денег и власти, высоких позиций в обществе, и свой шансонный стиль, свою благоприятную зону пытаются навязать всему обществу в качестве нормы.

По сути дела, герои Бронзового века должны восстать в данном случае на этих «небожителей» нашего олигархическо-политического небосклона, на тех, кто выдает себя сегодня за элиту, и свергнуть ее в культурном смысле, создав новые критерии.

Например, если человек не способен процитировать Мукагали, не может внятно рассказать о Шакариме, не знает, что такое философия Абая или музыка Курмангазы – просто такого рода люди не должны допускаться ни в одно приличное учреждение. То есть таких людей не должно быть ни в политической элите, ни в парламенте, ни на государственных каналах. Просто устроить некий культурный фейсконтроль.

Я допускаю, что каждый из них может спеть пару куплетов из Кайрата Нуртаса или Розенбаума, но на самом деле это плебс. Человек, который, хлопнув виски, затягивает что-нибудь из Шуфутинского или из крокодила Гены. Ну это же просто люмпен. А у нас так поступают очень многие высокопоставленные чиновники и люди, которые относят себя к элите.

Понимаете, человек может быть удачливым бизнесменом, успешным политиком или талантливым певцом. Он может добиться серьезных результатов в любой сфере. Но если в нем нет нравственной первоосновы, нет культурных ориентиров, то он будет богатым, пронырливым, самодовольным, успешным проходимцем. Представителем элиты должен быть человек, глубоко погруженный в дух, в идентичность, в историю. Без этого людям надо просто отказывать в праве принадлежности к элите.

Тогда мы решим проблему, на мой взгляд, оппозиции и власти, потому что обе эти группы глубоко бескультурные сегодня, глубоко чужды истории. Их главная идея – все та же борьба за власть – абсолютно чужда Бронзовому веку. А править должны художники, править должны мыслители, они должны быть законодателями дум и в конечном итоге просто законодателями. Потому что закон – это тоже творчество.

У нас же идет огромная механическая работа, в которой задействованы «творцы» с воображением гаишника. В политике, в законотворчестве тоже необходимо воображение, связь с историческим прошлым, с пониманием логики истории, с пониманием того, какое место нынешнее время занимает в этой логике. Поэтому Бронзовый век должен быть. Его надо строить.

ЛИТЕР-Неделя: Строить Бронзовый век? Как это понимать?

Е.Т.: Ну вот чем я, например, и занимаюсь? Вы в начале сказали, чтобы я не говорил о творчестве, ну а как я объясню по-другому? Каждый должен быть на своем месте и отвечать за свое. Я лично хочу визуализировать образ своего народа. Собрать воедино культурно-генетический код. Проще говоря, я пытаюсь определить казахский культурный геном. Понять, из чего он состоит. Для этого важно проследить историю развития этноса, определить ключевые моменты его формирования. Проще говоря, понять, откуда и куда мы идем. Я хочу заставить работать национальное воображение, что в свою очередь даст возможность разглядеть новый мир. Поэтому мне некогда обращать внимание на камни в спину или шипение в кустах. Я понимаю, если я буду останавливаться, чтобы вступать в дискуссии, у меня не останется времени на главное. На мое дело. Это уже потом, далеко потом, те, кто придет после, определят – был я прав или ошибался.

ЛИТЕР-Неделя: А что это вообще такое – казахский культурный геном? И как его определяют?

Е.Т.: Я сознательно говорю – казахский, ибо считаю в той или иной мере казахами всех, кто родился и живет в Казахстане. Это значит – каков этический, культурный, нравственный багаж современного моего соотечественника? Мне думается, что это основополагающий вопрос, потому что, ответив на него, мы ответим на вопрос: кто мы есть и что нас ждет.

И здесь я не хочу ни с кем спорить, ибо я давно заметил, спор – это наше любимое занятие. Неважно о чем. Просто в этих спорах нас интересует больше наша правота, чем решение самой проблемы. Поэтому я лишь хочу зафиксировать свои соображения и ощущения. А дальше пусть каждый делает свои выводы сам.

Вот какие проблемы нас интересуют сегодня больше всего? Язык. Да, его надо учить. И это правильно. Жаль только, что эта проблема превратилась в кампанейщину. Самые ушлые соорудили из нее дубинку, которой они, с одной стороны, выбивают деньги на разные свои лозунги и заодно колотят по головам тех, кто родился не в аулах, а в городах во времена тех, кто помнит Хрущева и Брежнева.

Мне в этом смысле повезло. Я родился в ауле, вырос среди стариков и поэтому все, что связано с языком – мое родное. Но главное у тех же стариков я научился пониманию, что помимо знания языка важно – что именно ты говоришь на этом языке. Это ведь оружие, и если им пользоваться неряшливо, можно натворить много бед.

И если уж на то пошло – в Советском Союзе не было русского языка. В том, каноническом его значении. Он был у Толстого и Бунина, у Лескова и Платонова, у Набокова и Достоевского… В СССР функционировал другой язык – эсперанто Советского Союза. Он был нужен, чтобы с нами не произошло того, что произошло со строителями вавилонской башни. Это не я придумал. Это сказал мне мой учитель – Мераб Константинович Мамардашвили, и я с ним согласен. Ну это так, к слову, небольшая ремарка...

Вторая проблема, которая возникла у нас неожиданно и вдруг, это богоискательство. Год назад в Казахстане действовало 2 320 мечетей и около 500 намазхан. Большинство из них – новые. Всего же у нас в стране – 3 244 культовых сооружения. В то же время у нас всего 28 городов с населением свыше 50 тысяч человек. Много это или мало? Не берусь судить. Когда я жил в Дамаске, там в каждом квартале была своя мечеть. И все очень красивые. Правда, надо понимать, что средний возраст этих мечетей не менее восьмисот лет. Что с ними стало теперь, не ведаю…

В то же время я постоянно слышу, что у нас в стране не хватает детских садов, многие школы требуют капитального ремонта, приюты для престарелых и больницы для психически больных людей представляют собой жалкое зрелище, не хватает социальных приютов для бездомных. При этом мы говорим, что мы – светское государство. Говоря о светскости и религиозности, чаще всего в качестве примера нам приводят Турцию. Это неплохой пример. Но Турция давно освободилась от догм консервативного мусульманства, и сейчас основное население проповедует умеренное направление ислама суннитского толка. У нас же интенсивно идет исламизация страны с ростом духовных заведений, с льготным обучением в религиозных центрах за рубежом и их казахстанских филиалах. В то же время многие программы по индустриализации, чистой воде, газоснабжению и т.д. провалены.

Я не против ислама или православия. Я не против буддизма. Просто я полагаю, что когда-то религия прочно ассоциировалась с общественной этикой, с нравственной чистотой. Но что я нынче вижу? Я вижу много новых домов бога, в которых нет самого Бога. Я вижу много религии и не вижу Веры. Я вижу, как растет паства, но я не вижу, чтоб росла меж ними Любовь.

За 20 лет независимости Казахстан по некоторым показателям жизни все еще не достиг уровня советского периода. Теперь нас озадачивают другими не менее важными вопросами: кто мы в историческом смысле и где мы нынче с геополитической точки зрения? Согласен, это важно, но в то же время «за прошедшие годы в рамках программы «100 школ, 100 больниц» из 103 запланированных объектов здравоохранения построено только 58». Это прямая цитата из Назарбаева. Почти 90 процентов медицинских препаратов страна завозит извне. Более 90 процентов оборота лекарственных препаратов проходит через частный сектор (более одного миллиарда долларов в год)…

Ну ладно, не буду грузить. Это общеизвестно. Суть не в этом.

ЛИТЕР-Неделя: А в чем, по-вашему, суть?

Е.Т.: Суть в том, чего мы хотим в реальности? Это – третий вопрос, который по своему значению является первым.

Так вот, грубо говоря, мы хотим, чтобы у нас было все, как «у них». То есть у британцев, немцев, голландцев, сингапурцев… Там в списке еще 46 стран мира, если я не ошибаюсь. Или их теперь уже 30?

Вот зачем Петр Великий стриг боярам бороды и заставлял их пить кофе? Он хотел таким образом изменить качественный состав русского общества. Он полагал, что если на боярина или купца натянуть парик и надеть импортный камзол, то он тут же станет голландцем. Или немцем.

Мы уже давно ходим во всем «не своем». Но стали ли мы от этого немножко голландцами или немцами? Сомневаюсь. Причем мы пошли дальше Петра. Мы не только переоделись, мы взяли на вооружение все зарубежное. Из своего у нас осталось лишь выражение лица.

Странно, но мы не хотим понять одного: чтобы у нас было как у них, надо самим вначале стать такими, как они. Это значит надо научиться очень многим простым вещам. Жить по закону, например. Беречь природу. Ездить по правилам. Уважать мнение, язык, культурные традиции других и, самое главное, спокойно и вдумчиво осмыслить себя, чтобы найти свой путь… А я вот сейчас говорю и нехорошо улыбаюсь, потому что понимаю, что задачи эти практически невыполнимы. Это утопия. И вместо того чтобы понять свои ошибки, дабы исправить их, мы начинаем искать виноватых. Мы любим говорить – виновата власть. Но мы забываем о зеркальном принципе. Они есть отражение нас. Невозможно, чтобы вдруг на месте нашего парламента оказалась палата лордов. Нет у нас лордов. Были когда-то, но их расстреляли и сгноили в тюрьмах большевики. А тех, в кого мы верили – купили. Или, наоборот, зачморили. И теперь мы есть то, что нас окружает. А окружает нас беспросветное невежество, ложь, возведенная в абсолют, неискоренимая коррупция, в которой крупные воры борются с мелкими, такой аттракцион нанайских мальчиков, и все это происходит на наших глазах. И вообще трудно оставаться в рамках приличий, давая всему этому оценку, жить в этой удушливой мутноватой атмосфере и делать вид, что все прекрасно. И самое плохое во всем этом то, что такая форма так называемой жизни прочно устаканилась. Это уже фактически правило.

ЛИТЕР-Неделя: Неужели все так плохо?

Е.Т.: Вы знаете, дети, родившиеся в тюрьме, думают, что другой жизни не существует. Они думают, что она такая, какая их окружает. Они просто не видели другой. Но проблема в том, что мы уже не дети. И мы видим. И ничего поделать не можем. И что в итоге? Да ничего. Просто раньше нас было трое на кухне, а теперь, условно говоря, тридцать. Вернее, мы приспосабливаемся как можем. Кто-то идет на предложенные условия игры, плюет на условности и участвует во всем этом балагане. Те, кто со своей совестью в ладу, как правило, живут скромно, тихо. Не высовываются. Людей с буйным нравом осталось мало. Спрашивается, зачем нужно было городить такой огород, в котором выставлены те же пугала? Словом, в сердце своем я пессимист, но пессимист действующий. У меня есть дело, и я ему служу. Такая вот эмиграция в себя. Но живу я в миру с собой и со своей совестью. А это нынче большая роскошь. По-любому, сейчас мне нравится больше, чем раньше. А бурчу я от того, чтобы стало лучше. У власти и без меня хватает оплаченных словоблудов. Не стоит отнимать у них хлеб. Так что все нормально. Пойдем жить дальше.

Джанибек СУЛЕЕВ, Алматы
Литер