В Казахстане

Когда открылся Акмолинский лагерь жен изменников родины, в его названии не было кавычек. Именно так слово «изменники» теперь написано на вывеске у Аллеи Жертв Репрессий в поселке Акмол близ Астаны.

Вначале здесь была так называемая «26-я точка». На ее базе в январе 1938 года появился Акмолинский лагерь жен «изменников» родины. Он относился к Акмолинскому спецотделению Карлага НКВД (Карагандинского лагеря НКВД). Узницы лагеря назвали его коротко: АЛЖИР. В этом лагере волей Сталина оказались около восьми тысяч женщин, вся вина которых состояла только в том, что они не предали своих мужей, первыми брошенных в жернова репрессий 1930-х годов. По всему Советскому Союзу были раскиданы сотни лагерей ГУЛАГа, АЛЖИР был одним из этих эпицентров ада на Земле.

Потом лагерь превратился в многопрофильное хозяйство с крупным сельскохозяйственным производством, мастерскими, швейной фабрикой. После его закрытия в 1953 году поселок стал называться Малиновкой, а теперь – Акмол по историческому названию местности.

Отстраивали и обустраивали это место сами узницы. Бараки, столовая, фермы для скота, водокачка, зернохранилище, мастерские – всё это было построено руками заключенных женщин. В основном это были представители интеллигенции, не привыкшие к тяжелой работе.

КАК УЗНИЦЫ АЛЖИРА СПАСЛИ САД И СЕБЯ

Их заставляли собирать камыш, рыть арыки и высаживать сады. Много было посажено малины, так и появилось прежнее название поселка Малиновка. От этих садов и огородов ничего не осталось. А когда-то женщины берегли их ценой собственной жизни.

Бывшая узница лагеря Минтай Даукенова рассказывала нынешним местным жителям, что, когда они посадили 600 яблоневых саженцев, зайцы начали грызть их кору, поскольку зима выдалась суровой и есть им было нечего. Руководство лагеря тогда распорядилось, что если пропадет хоть один саженец, то начнут расстреливать заключенных. Женщины решили делиться хлебом с зайцами. Возле каждого саженца они оставляли кусочки хлеба. Зайцы поднимали эти крошки, не трогая кору высаженных деревьев. К весне яблоневый сад был сохранен. На его месте стоит теперь музейно-мемориальный комплекс «АЛЖИР».

«КУРТ – ДРАГОЦЕННЫЙ КАМЕНЬ»

Когда в 1990 году бывшая заключенная Акмолинского лагеря жен «изменников» родины Гертруда Платайс приехала в Казахстан, она рассказала сотрудникам музея «АЛЖИР», как впервые увидела местных казахов и как они отнеслись к заключенным женщинам.

Одним зимним утром женщины-узницы несли с озера Жаланаш охапки камышей. Через некоторое время на берегу озера появились старики и дети, которые по команде старших начали бросать в этих женщин камни. Конвоиры начали громко смеяться: мол, видите, вас не только в Москве, вас и здесь, в ауле, не любят.

Оскорбленные женщины думали, ну что же вы, старики, чему своих детей учите?! Но вот одна женщина споткнулась об эти камни, а когда упала рядом с ними, то почувствовала запах молока и сыра. Она взяла кусочек и положила в рот – он показался ей очень вкусным. Она собрала эти камушки и принесла в барак. Там были и заключенные женщины-казашки. Они сказали, что это курт – высушенный на солнце соленый творог.

Воспоминания Гертруды Платайс легли в основу стихотворения «Курт – драгоценный камень». Его автор – преподаватель истории Раиса Голубева. Она живет в селе Новоишимка Акмолинской области. Вот отрывок из ее стихотворения, предоставленный нам сотрудниками музея «АЛЖИР»:

О, Господи, да это ведь не камень.
От него так пахнет молоком.
И в душе затрепетал надежды пламень,
А в горле встал ком.
Так вот что придумали старики!
Вот за что женщины детьми рисковали!
Они нас от болезни берегли,
Они нас от безверия спасали.
Они поняли, что мы не враги,
А просто несчастные женщины.
И чем смогли – помогли,
Поразив нас своей человечностью.
Я молча поползла по льду,
Собирая драгоценные камни.
Теперь я отвратила от них беду,
Спасая их от охраны.
А ночью в холоднейшем бараке,
На оскверненной палачами земле,
Я, немка, молилась мусульманскому богу,
Да ничего не просила себе.
Я просила старикам здоровья,
Женщинам-матерям – счастья.
Особенно я молилась за детей,
Чтобы они не видели несчастья.
Я прошла все круги ада,
Потеряла веру и друзей,
Но одно я знаю,
Что только так и надо воспитывать детей.

Теперь эту историю Гертруды Платайс пересказывают посетителям Музейно-мемориального комплекса жертв политических репрессий и тоталитаризма «АЛЖИР». Раиса Жаксыбаева, руководитель экскурсионного отдела, говорит, что местные жители охотно помогали заключенным женщинам, поскольку сами в 1930-х годах узнали Голод и лишения.

«Пастухи под кустиками клали то хлеб, то мясо и делали знаки женщинам, что там и там-то что-то лежит. Узницы АЛЖИРа были очень благодарны местным казахам. Все лагеря плохие, но именно в казахстанских выживали многие», – говорит Раиса Жаксыбаева в интервью нашему радио Азаттык.

О том, сколько выжило, точных данных в музее нет. Но, по словам Раисы Жаксыбаевой, заключенные женщины умирали только в начале существования лагеря в 1938–1939 годах. «В первые годы слабенькие умирали. В основном же интеллигенция сидела. Кроме карандаша и ручки, не держали в руках, а здесь должны были копать, камыш собирать и на тракторе работать», – говорит Раиса Жаксыбаева.

ПЛИСЕЦКАЯ – УЗНИЦА АЛЖИРА

В Акмолинском лагере сидела Рахиль Плисецкая, мама известной русской балерины Майи Плисецкой. Ее осудили на восемь лет. Первоначально Рахиль Плисецкая была заключена в Бутырскую тюрьму, а после приговора как жена «врага народа» этапирована в Акмолинский лагерь жён «изменников» родины, куда она приехала с сыном Азарием.

– Ему было тогда восемь месяцев. Сейчас ему 73 года, и живет он в Швейцарии. Мы с ним переписывались, общались. Он говорил, что хотел бы приехать сюда. В прошлом году он приезжал к нам, – говорит Раиса Жаксыбаева нашему радио Азаттык.

В АЛЖИРе Рахиль Плисецкая сидела недолго. В результате прошений и хлопот родных через некоторое время ее перевели на вольное поселение в Шымкент.

Михаил Зельцер, сын другой заключенной, Брайны Лурье, мать которого находилась в лагере вместе с Рахиль Плисецкой, наиболее полно описывает контингент заключенных в своем рассказе в изданной в 2002 году алматинским издательством «Жети жаргы» книге «Страницы трагических судеб»:

«Кого только не собрал лагерь – здесь находились и артистки, и ученые, и инженеры, и преподаватели. Лошадьми с ассенизационными бочками поначалу управляли дамы в шляпах. Шляпы потом поистрепались, и все приобрели лагерный вид».

Бывшая узница АЛЖИРа Мария Даниленко из Харькова в своих воспоминаниях в той же книге «Страницы трагических судеб» пишет, что у 90 процентов заключенных было высшее образование.

«Среди нас были ленинградская профессура, почти вся труппа Харьковского оперного театра, инженеры, техники, строители, врачи, геологи, учителя – профессий 100, наверное. А еще художники... С ними припоминается забавно-грустный эпизод из лагерной жизни. Девочки для того, чтобы разрисовать столовую, нашли способ выварки краски из дамских трусиков. Получилось здорово, потому как рисовали профессионалы из Ленинградской художественной академии».

В музее АЛЖИРа хранится ее летнее платье оранжевого цвета, шляпа и туфли. Судя по всему, Мария Даниленко в этом наряде приехала в лагерь, говорят сотрудники музея. В своих воспоминаниях она рассказывала, что в июле ее вместе с другими женщинами загрузили в телячьи вагоны с наспех сооруженными нарами.

Образец сталинского вагона-теплушки, в которых обычно зимой перевозили заключенных, стоит на территории музея «АЛЖИР».

МУЖ-ТРАКТОРИСТ

«Были в лагере и женщины, что называется „от сохи“, – пишет Михаил Зельцер в книге «Страницы трагических судеб». – Одна из соседок по бараку как-то пожаловалась маме, что посадили ее ни за что. «Следователь кричал: „Муж у тебя тракторист“, а трактористом-то он никогда не был, он бригадиром был», – рассказывала она. Бедолага, никогда не слышала слово „троцкист“, воспринимала его как более знакомое слово – „тракторист“».

В АЛЖИРе, по его словам, была чудесная школа. «Таких добрых, – пишет Михаил Зельцер, – неформальных, по-настоящему дружеских отношений с учителями я нигде ни тогда, ни сейчас не видел. Возвратившись через несколько лет в Ленинград, я долгое время не мог привыкнуть к обычной школе».

Учителем там работала Зинаида Гинзбург. Она преподавала литературу и немецкий язык. «Как-то Зинаида Наумовна поручила мне выяснить мнение Белинского, не помню уж, по какому поводу. Библиотека в поселке была только одна – в ВОХРе (военизированная охрана). Я отправился к политруку ВОХРа, в ведении которого находилась библиотека, и спросил, нет ли у них Белинского. „В составе дивизиона такого не числится“, – отрубил политический воспитатель военизированной охраны и с достоинством удалился», – пишет Михаил Зельцер.

ОСТАТКИ ЛАГЕРЯ АЛЖИР

На территории бывшего Акмолинского лагеря жен «изменников» родины стоит большой поселок Акмол с четырех-пятиэтажными панельными домами, универмагом, клубом. Поселок окружают большие тополя, посаженные заключенными.

От лагерной инфраструктуры мало что сохранилось: заброшенный, разваливающийся барак саманного типа; баня, в которой находится сейчас электростанция, а также здание проходной – где проверяли заключенных. Его потом достроили, и теперь это частный дом.

Александр Тайгаринов, местный житель, сын репрессированных, говорит, что лагерь был большой. «Когда был маленьким, на велосипеде, куда ни поедешь, – обязательно проколешь баллон. Все было в колючей проволоке. Большая территория была», – говорит он в интервью нашему радио Азаттык.

Александр Тайгаринов говорит, что бараки были длинные, стояли в два ряда. Они были построены из самана, поэтому все развалились.

«В спальном бараке, где одновременно прозябало 360 человек, воздух был спертый. Женщины, чтобы выжить, собирали по помойкам кочерыжки и варили себе похлебку в котелочках в топках, вонь стояла на весь барак. Конвоир, приводивший нас к месту, гнушался заходить внутрь из-за запаха, обычно он просил кого-нибудь из дежурных старушек пересчитать заключенных. Наши дамы шутили: „Стерегут нас как золото, а ценят как г...“» – пишет в своих воспоминаниях бывшая узница Мария Даниленко.
Михаил Зельцер, сын узницы Брайны Лурье, который жил с мамой в этом лагере, рассказывал, что зона была окружена высокой колючей оградой, по углам – вышки с часовыми, за ней – перепаханная земля и небольшие столбы, между которыми натягивали проволоку.

«На ней закрепляли длинные поводки сторожевых собак. Здоровенных псов приводили сюда на ночь, и, когда их вели, мы, мальчишки и девчонки, да и взрослые тоже, разбегались в стороны, побаиваясь зверюг, которых едва удерживали проводники. Одним словом, настоящий концентрационный лагерь», – пишет Михаил Зельцер в своих воспоминаниях.

В бараках после закрытия Акмолинского лагеря жен «изменников» родины продолжали жить его бывшие узники, а потом здесь разместились спецпереселенцы и первоцелинники. Некоторые заключенные остались и создали здесь новую жизнь.



http://rus.azattyq.org/articleprintview/24179843.html