Мнения

3 сентября 1991 года наш поезд «Москва-Ташкент» прибыл на вокзал Ташкента. Эта дата как тогда, так и сейчас оказалась символичной. Мы с бабушкой были в гостях у тети в Карелии, и уезжали туда месяц назад из Узбекской ССР, а вернулись в уже независимый Узбекистан. Мне – 9 лет. Новые, пахнущие типографской краской учебники меня тогда волновали больше, чем независимость страны. Но все же я чувствовал вокруг изменения: взгляды людей стали другими, они собирались по несколько человек и что-то обсуждали. Соседи вечерами подолгу засиживались на скамейке. В школе ничего особо не поменялось, все те же учителя, те же периодические проверки старшеклассников – носим ли мы значки октябрят. Но и это недолго, к моей радости скоро «старшаки» перестали к нам заглядывать, и можно было безнаказанно делать из металлического юного Ленина значок шерифа – надо было всего лишь долго его тереть об асфальт.

А потом поменялись деньги. Я теперь ходил за хлебом с большим бумажным полотном 40 на 40 см – это были сум-купоны. Даешь такой кусок бумаги продавщице, где только на одной стороне напечатаны номиналы в 5, 10, 20 и 25 сум, а она ножницами вырезает нужную сумму и нанизывает бумажки на металлический штырь рядом с кассой. Эти деньги дизайном были очень похожи на деньги из «Монополии».

Где-то до 1997 года Узбекистан уверено обходил соседние республики по экономическим показателям. Я помню, как к нам на базар в Чирчик приезжали из соседнего Казахстана за маслом, мукой и всякими продуктами. Курс тогда был 1 к 10 – за 1 сум давали 10 тенге. Сейчас на черном рынке за 1 тенге дают 17 сум.

В стране был порядок. Мы, подростки, восторженно обсуждали, как лихо у нас взялись за преступников: за кражу курицы – 5 лет, за наркотики – смертная казнь. Ходили слухи, что Ислам Каримов заключил некое соглашение с известными мафиози Ташкента Гафуром и Салимом, чтобы они навели порядок в своей «вотчине» взамен на преференции в бизнесе. Правда или нет, но в городе действительно было всегда спокойно.

Я окончил школу в 1999 году. За это время мы еще раз выбрали Ислама Каримова. Мама ходила на выборы, я вместе с ней – помню синие занавески и урну для голосования в Доме офицеров. Тогда Каримовым все восхищались и искренне шли голосовать за него и только за него. Я уже тогда интересовался происходящим в стране, потому и профессию выбрал соответствующую – собирался поступать на журфак ТашГУ. Чтобы приняли мои документы, нужно было показать приемной комиссии десять напечатанных в газете статей. Они у меня были – спасибо Валентине Николаевне, главному редактору газеты «Чирчик». Я добросовестно приносил ей статьи про школу, своих учителей, одноклассников на нескольких тетрадных листах, из которых получались газетные заметки в несколько абзацев. Статьи я вырезал и аккуратно клеил на альбомный лист.

Я не поступил в университет. Не добрал баллы еще на первом творческом экзамене – сочинении на какую-то политическую тему типа «демократический путь Узбекистана». Я сидел, грыз ручку и выдавливал из себя какие-то лозунги из плакатов, а рядом большинство списывали со шпаргалок. Преподаватели делали вид, что ничего не замечают. Тогда я впервые понял, что жизнь не так честна, как об этом говорят с экранов нашего госТВ.

Бездельничать целый год до следующих вступительных экзаменов было непозволительно. Мама воспитывала нас с братишкой одна, зарплаты воспитателя детского сада едва хватало на еду. Я устроился на Ташкентский тракторный завод учеником фрезеровщика. Резковатый поворот для гуманитария, но выбора не было. Через 6 месяцев с большим чувством облегчения я оттуда уволился. Холод цехов, наставник, который после обеда всегда уже крепко пьян, мастер цеха, торгующий по выходным на блошином рынке микросхемами и тряпками для протирки станков – все это окончательно уверило меня, что мне не стать пролетарием.

До августа оставалось еще несколько месяцев и можно было поработать «мардикором». Так называли разнорабочих, стоявших в разных районах Ташкента в ожидании работы. А другой не было, в стране набрала и уже не сбавляла обороты ужасающая безработица. Те месяцы до августа были самыми веселыми в моей жизни. Рано утром я с друзьями со двора садился в электричку и ехал в Ташкент. Там мы стояли в толпе таких же безработных, толкались и громко рекламировали клиентам свои физические возможности. Вскопать огород, разрушить фундамент – вот и все что предлагал рынок страны своим взрослым мужчинам. При этом нас ловили милиционеры, а мы от них бегали. Попасть к ним в руки означало работу до вечера бесплатно и без обеда. Еще мы часто грузили мебель в контейнеры – тогда много русских уезжало в Россию. Кстати, в самом начале независимости в Узбекистане были заметны проявления национализма. Русским часто говорили «езжай в свая Расия» или намерено переходили в разговоре с ними на узбекский язык. Но это продлилось недолго, не знаю, чья в том заслуга – властей, Каримова или коллективного бессознательного, непредсказуемости настроений толпы, но уже к середине 90-х национализм сошел на нет. А потом, когда из страны начали уезжать на заработки и ПМЖ в Россию про «езжай в свая расия" и вовсе забыли.

В 2000 году мне повезло. Я пришел работать журналистом на Чирчикское телевидение и меня отправили поучиться в Ташкент в Интерньюс. Это международная организация, которая занимается развитием независимых СМИ: бесплатно обучает и помогает грантами. Таким образом я сразу попал в правильную журналистику, за три семинара и год практической работы на телевизионных проектах Интерньюса получил больше, чем если бы два раза отучился на журфаке в ТашГУ. Это я понял, когда к нам на стажировку стали приходить студенты. В 2002 году я ушел с телеканала и начал работать журналистом на проекте «Открытая Азия». Я объездил почти весь Узбекистан. И везде встречал влияние государственных телеканалов: накрытые столы и пачки денег от председателей колхозов, желавших чтобы их похвалили в репортаже. От столов редко удавалось отказаться, сажали за них чуть ли не насильно, а вот денег я не брал.

До 2005 года репортажи еще как-то снимались, можно было получить комментарий из следственного комитета про пытки в тюрьмах, из нацбанка – о причинах насильного перевода зарплат бюджетников на пластиковые карточки, которые нельзя обналичить.

А потом случился Андижан. 2005 год, кровавые события ужаснувшие весь мир. В Ташкенте на каждом углу стояли милиционеры, требовавшие разрешение на съемку улиц. Узбекистан начал закрывать и выгонять из страны все неправительственные организации. Это коснулось и Интерньюса, где я работал. У меня был выбор: остаться в стране и продолжать заниматься журналистикой на каком-нибудь госканале или стать оппозиционным журналистом. Оппозиция – дело всей жизни, это миссия на которую надо идти осознанно будучи готовым со всеми ее лишениями. Я не чувствовал себя избранным для этого пути, но и на госТВ идти не хотелось. Я бы просто не смог хвалить «процветающий Узбекистан» и говорить в конце каждого репортажа, что все это благодаря нашему президенту Исламу Абдуганиевичу Каримову. И я уехал в Алматы.

Я здесь живу уже 11 лет. С видом на жительство и узбекским паспортом. Меня знакомые спрашивают, почему ты не оформишь гражданство Казахстана? Не хочешь?

Хочу! Но все жду, уже четвертый год, когда мне откажут в узбекском гражданстве.

Я побывал в Узбекистане неделю назад. Я ездил в частном порядке с семьей к маме и бабушке в Чирчик. Мы пересекли границу 22 августа, а 23 августа границу для въезда закрыли. Обратно выезжали 27 августа, накануне уже объявили, что у Каримова случился инсульт и я переживал, что границу совсем закроют и нас не выпустят. Но не выпускали только граждан Узбекистана. Меня пропустили, так как у меня вид на жительство в Казахстане. Я ехал с тревожным чувством, позади на той стороне осталась мама и непонятная политическая ситуация. Лишь бы не начали силой делить власть, думал я.

Что бы сейчас ни писали, многие в Узбекистане ждали, когда же Он уйдет от власти – с этим связывали и связывают надежды на лучшие перемены. Только моя бабушка сильно переживала, когда услышала про инсульт. Ее подруга шутит: тебе есть за что переживать, 70 процентов пенсии наличкой получаешь. В Узбекистане ведь пенсию полностью переводят на платежные карты, которые нельзя обналичить, а наличку частично дают лишь пенсионерам за 80 лет. Моей бабушке за 80…

Закончилась эпоха правления Каримова. Это был мой первый и единственный президент, я так и не увидел его вживую, даже работая журналистом. Он всегда смотрел на меня с баннеров, портретов в посольстве, с газет и телевизора. Честно говоря, я бы и не хотел увидеть его вживую. А зачем? Мне нечего ему сказать.

Марат Садыков
Источник: http://esquire.kz/4289-