Архив статей

Вид на Бахчисарай, 18 век. Изображение: Getty Images / Fotobank.ru
Историк Василий Смирнов рассказывает, как Крым перестал быть Турцией и стал Россией

Крым сегодня принято называть исконной русской территорией, но история полуострова гораздо шире сиюминутных политических целей. Крым несет в себе наследие античной Греции, православной Византии и средневековых итальянских городов. Отсюда когда-то началась чума, или «черная смерть» — пандемия, охватившая всю Европу. Крымское ханство на протяжении трех столетий было форпостом Османской империи в Северном Причерноморье, откуда Порта грозила Варшаве и Москве.

После падения крымских ханов и начинается история русского Крыма, которая насчитывает гораздо меньше столетий, чем история Крыма татарского, появившегося после Батыева нашествия в XIII веке. Книга историка Василия Смирнова посвящена крымской истории XVIII века, когда некогда могущественная Османская империя медленно, но неизбежно проигрывала соревнование в Причерноморье набиравшей силы Российской империи.

«Русская планета» с разрешения издательства «ЛомоносовЪ» публикует фрагмент книги Василия Смирнова «Крымское ханство в XVIII веке» — описание борьбы крымских татар с походами русских войск в Крым в 1730-е годы.

Хан сначала послал свое войско под начальством царевичей, а сам отправился к Бендерам и Хотину для содействия возведению в польские короли Станислава Лещинского. Царевичи встретили сопротивление со стороны русских отрядов при прохождении путей, лежавших на русских территориях, но преодолели это сопротивление при помощи чеченского бека Ай-Тимура. Затем в 1147 году (1734–1735) хан, несмотря на старость лет, решился отправиться самолично в поход во главе 80-тысячного войска, вверив охрану Крыма калге Аадиль-Гераю и Кемаль-аге. По пути он раздавал мелким черкесским владетелям от имени султана награды — знамена, барабаны, шубы и деньги.

Когда до сведения хана дошло, что Кёпрюлю-заде Абдулла-паша потерпел поражение в битве с Тагмасп-Кулы-ханом, то хан не воротился назад, а по своей чингизидской храбрости, говорит крымский историк, через Дербент поспешил вперед. Но как раз в эту пору, в конце 1735 года, русские предприняли нашествие на Крым, рассчитывая на то, что его некому теперь защищать, так как и хан, и большая часть народа, способного носить оружие, были в отлучке. Правда, по другим данным, зимняя пора и недостаток провианта затруднили движение ханского отряда, так что хан, дойдя до Кабарды, там и остановился, а весною уже повернул домой в Крым. Персидская война в это время пришла к концу, а русские обнаруживали все большую и большую против турок или, вернее, против татар враждебность, так что султан послал хану приказ немедленно явиться в Порту для обсуждения усложнившихся обстоятельств.

Стало быть, и в этом случае Каплан-Герай был прав, когда на совете Порты предусматривал возможность вмешательства России в войну Порты с Персией. Но насколько он был сообразительный политик, настолько оказался несостоятельным как военачальник: ему пришлось быть свидетелем небывалого в истории Крыма явления — погрома и опустошения, произведенного русскими в самых центральных местностях ханства, вторгшимися туда под начальством Миниха.

Составитель «Краткой истории», не входя ни в какую оценку случившегося факта, передает некоторые подробности, которые рассказаны у него довольно правдиво и согласно с нашими русскими источниками. Сейид-Мухаммед-Риза же приписывает все несчастье развившимся среди крымских вельмож гордости и соперничеству, а в войске — слабости и малодушию, вследствие чего не стало, говорит он, у них порядка и сообразительности. В доказательство этого он приводит целиком записку одного из крымских шейхов и важных лиц, близко знавшего все обстоятельства.



Обложка книги Василия Смирнова «Крымское ханство в XVIII веке»

Как и следовало ожидать от благочестивого автора этой записки, общую причину бедствия своего отечества он полагает в том, что крымцы забыли Бога, изменили Его заповедям, прилепившись к благам сего тленного мира, за что и понесли должное возмездие. «Чему же, — восклицает он, — как не попущению Божию, приписать то, что сегодня великие султаны и почтенные визири предпримут что-нибудь умное и резонное, а завтра сделают опять как раз наоборот; что ни один человек не желал быть побежденным и пораженным, а между тем все обстоятельства делали неминуемым поражение?!» Такова была причина внутренняя, сокровенная — себэби маанависи — события. Причин же видимых, внешних — себэби сурийиси, — говорит он, и не счесть и приводит только некоторые, расположив их в семи пунктах. Вот эти пункты.

1) Во время возвращения из Дербента крымцы слишком много времени провели в степи и не позаботились о приведении в надлежащий вид рва, а когда хватились, то было уже поздно — неприятель подошел.

2) Они отвергли помощь капудан-паши, шедшего было на помощь к Гёзлеве, а потом стали просить, да уж он не согласился.

3) При встрече в Ялынгыз-Агаче с неприятелем часть из них в страхе разбежалась, остальную можно было бы разбить и лишить смелости идти в Крым, да хан не дал пушек, когда их у него просили.

4) При встрече с неприятелем в Канлычаке войска, прекрасно выстроившись в боевой порядок, страстно желали сразиться, да их не пускали, а когда несколько бестолковых татар пустились, то гяуры выставили белые знамена; случилось, что около ханского экипажа упала бомба, — хан повернул назад, и все войско тоже невольно дало тыл.

5) Говорили, что канлыкчакские колодцы закопают и неприятель останется без воды, а скот его без корма; а он выкопал чистые колодцы, вошел в крепость, сделал там хлебопекарные печи; держал в своей власти окрестных татар и воспрепятствовал буджакскому войску оказать помощь.

6) Войско исламское не стеснило лагеря русских. Гяуры, пройдясь около крепости, беспрепятственно разузнали о состоянии рва, а потом, высмотрев пустое во рву место, вошли внутрь его. Мусульманские войска говорили только: «Постоим там, куда не хватают пушки; постережем крепость», — и на это не было дано согласия. В тот день остановились в местечке Четэрлике: а бывшие в крепости гарнизонные сдались на капитуляцию, и крепости у нас не стало.

7) Говорили: «Закопаем колодцы, а сами, не слезая с коней, будем стоять близ стана неприятеля. Бог даст, трех дней не пройдет, как неприятель от жажды ослабнет и не найдет спасения». А между тем колодцы не были закрыты; а сами каждую ночь находились в четырех-пяти часах расстояния от русского лагеря. Ежедневно поутру один раз подойдут к лагерю, погарцуют, но при первом же пушечном выстреле рассеются и уж не остановятся ближе, как отойдя на четыре-пять часов расстояния; а враг, узнав наше положение, без всякого страха и опасения поступал, как ему хотелось. Если бы не было капудан-паши, то не осталось бы ни города Кара-Су, ни Кафы. А как русские пришли в Ак-Мечеть, то всеми овладело отчаяние. Эмиры разделились на две части: одни вошли в союз с ногайскими мурзами; другие пустились бежать во владения оттоманские.

При такой трусости и малодушии крымцев и при отсутствии в них единодушия, говорит Сейид-Мухаммед-Риза, неприятель мог быть задержан в своих опустошительных действиях одним лишь мечом Божиим вроде чумы и холеры, которая страшно свирепствовала в его лагере и породила там панику, так что он должен был вернуться восвояси.

Что же делал хан после этого погрома, беспрепятственно произведенного русскими в его владениях? Что ему оставалось после этого делать, как не отправляться снова в ссылку, из которой он так неожиданно на старости лет выступил на сцену в качестве политического деятеля? Сейид-Мухаммед-Риза так замысловато выразился об отставке Каплан-Герая: «Когда носимое в утробе блудной матери батардов... гнуснонравное детище мятежа и волнения родилось во время тяжкой беременности управления Каплан-Герай-хана, то это было приписано его плохому повивальному искусству, и он был в ребиу-ль-ахыре 1149 года (август 1736) отставлен, а назначен калга Фэтх-Герай-султан».

Каплан-Герай был сослан сначала по болезни на остров Хиос; потом, по представлению и просьбе нового хана, был переведен в Галлиполи, затем опять отправлен на вышеупомянутый остров. После просил он разрешения поселиться в Брусе или в своем чифтлике, но, не дождавшись разрешения, умер в шабане 1151 года (ноябрь 1738) и схоронен, согласно его завещанию, в местечке Чешме, лежащем напротив Хиоса.

Если крымский историк так неодобрительно отзывается о поведении своих соотечественников во время нашествия русских, то историк турецкий, напротив, всю беду приписывает исключительно личным качествам хана Каплан-Герая. 20 мая 1736 года Миних донес своему правительству, что он уже в Крыму и что хан «с огромным войском» отброшен: турецкий же историк называет татарское войско «каплей в море» в сравнении с русским; говорит, что у татар не было и оружия-то другого, кроме стрел да сабель. Приписываемая у него татарам бдительность, с которой они денно и нощно окружали неприятельский лагерь, хватая выходивших из него, подтверждается и русскими известиями, вопреки обвинению их в совершенной бездеятельности, которое мы видели в записке крымского шейха.

Любопытно поэтому знать, как турецкий историк смотрит на событие, составляющее эпоху в истории Крымского ханства. «Летописи османского дома, — говорит Субхи, — изукрашены известиями о том, как обыкновенно были побиваемы и истребляемы презренные враги всякий раз, когда они дерзали простирать свои стопы, со злостной целью и пакостным намерением, к Крымскому полуострову, искони служащему предметом жадных взоров христианских наций. Случившееся же в этом благословенном году происшествие есть никогда не слыханная и не виданная вещь: это всем и каждому известно.

В эту пору бывший ханом в Крыму Каплан-Герай-хан не в состоянии был жить в ладах с населением страны той: показывал ко всем презрение и чрез это отвратил от себя султанов и мурз и озлобил их. Во время битв и сражений он, против их правил, с грубой бесцеремонностью оскорблял всех и каждого противным обычаю холодным обращением. Вследствие этого большинство их вышло из повиновения и послушания, и всякий из них стал склонен к высокомерию и бунту.

Порядок и устройство упомянутого владения находились в состоянии разрезанных ножницами оппозиции и смуты. Когда появилось погибельное войско (неприятельское), то все аяны и вельможи растерялись мыслями, и между ними не было единства и согласия. Кроме того, хан, будучи стар и страдая параличом, не мог ездить верхом, а с этим сопряжено было дурное его распоряжение, вследствие чего пола государства и народа была выпачкана грязью вражеского пребывания. После того ясно было, что уже нечего надеяться и предполагать каких-либо со стороны хана услуг, полезных вере и державе; очевидно было, что в таком случае отставка его была благодетельной и полезной как для Высокой Порты, так и для него самого. Он и был отрешен и смещен с ханского трона с предоставлением ему права жить, где он пожелает.



Русская армия осаждает Перекоп, 1736 год. Изображение: Getty Images / Fotobank.ru

Затем сочтен достойным ханского трона Фэтх-Герай-султан, бывший калгою и уже доказавший свое следование по хорошему пути в распоряжении властью и государством». Поэтому ему посланы были султанская грамота и регалии; а для личных переговоров с ним насчет дел кампании и укрепления границ он приглашен был в действующую армию в Исакчи. Там его торжественно встретили, короновали и угощали в течение пятнадцати дней. Там же он имел совещание с хотинским комендантом Колчак-пашою и молдавским воеводой Лигуром насчет пограничных укреплений.

Автор «Краткой истории» говорит, что когда русские стали умирать, что невозможно было успевать хоронить их трупы, и они на девяностый день своего вторжения в Крым опять вышли из него, то хан стоял на месте за Перекопом в Ялынгыз-Агаче; о храбрости же калги Фэтх-Герая дошел слух до падишаха, и к 1149 году капыджи-баши привез ему на корабле диплом на ханство. А Сейид-Мухаммед-Риза проще объясняет дело. «В бытность свою в Стамбуле, — говорит он, — Фэтх-Герай завел связи и дружбу с государственными сановниками и, обладая уже степенью калги, подготавливал себе получение и ханского достоинства: когда сделалась необходима отставка Каплан-Герая, то ключом благости Господа человеков отперлась дверь желаний Фэтх-Герая». По словам Ризы выходит, что к возвышению Фэтх-Герая столько же способствовали личные доблести, сколько связи и протекции влиятельных лиц Порты.

Правда, что при тогдашней продажности турецкой администрации никакие заслуги не обеспечивали никаких прав на должную оценку их правительством без подкупа тех, в чьих руках находилась эта оценка; тем не менее в деятельности Фэтх-Герая многое говорит в его пользу. Во время персидской войны он не раз спасал османские войска от преследования и избиения их персами. Он выказал себя совершеннейшим джентльменом, находясь в осаде в крепости Гяндже. Когда пришел парламентер с предложением о сдаче крепости и выдаче беглого персидского эмира Казым-хана, то Али-паша, османский сераскер, готов был уже согласиться; но Фэтх-Герай тогда сказал: «Казым-хан пришел к нам, а мы его выдадим, чтобы спасти себя! Уж лучше с честью умереть, чем жить бесчестно: если уж выходить, так выходить с честью!»

Недаром же потом его пригласили в действующую армию по назначении уже ханом и чествовали в течение целых шести недель, осыпая подарками и его самого, и его свиту, состоявшую более чем из сорока человек крымских эмиров. Там на военном совете мнение Фэтх-Герая, как человека опытного в военном деле, было принято к сведению и исполнению военачальниками, хотя это мнение было им не совсем по вкусу: хан настаивал на том, чтобы армия не возвращалась в столицу, а оставалась зимовать на Дунае, потому что, говорил он, необходимо отомстить врагам, причинившим им столько горя.

И в самом деле: в ту же зиму Фэтх-Герай с огромным татарским войском перешел за Днепр и произвел ужасное опустошение на Украине. Крымский историк говорит, что «добыча, награбленная в этот набег, была так велика, что ни языком пересказать, ни пером описать нельзя». А историк Субхи сотнями тысяч считает забранных тогда татарами русских пленников.

В то же время нур-эд-дин Махмуд-Герай и кубанский сераскер Селим-Герай-султан, сын раньше упоминавшегося мятежного Бахты-Герая, производили опустошение по берегам реки Дона. Странно только, что про этот опустошительный набег татар, получивший даже среди них особое обозначение Беш-баш — Пятиглавого, — едва упоминается, и то вскользь, русскими источниками. «Татары иногда прорывались через линию, и хотя им не позволяли больших разбоев, но естественно рождался у некоторых вопрос: к чему же служил поход фельдмаршала Миниха в Крым?..» — говорит про описываемую пору Соловьев. В показаниях турецких и крымских авторов есть, без сомнения, преувеличения; но и наши тогдашние военачальники, должно думать, о многом умалчивали в своих донесениях, благоразумно предпочитая повторять заветное: «все обстоит благополучно».

Но ненадолго ожили, по выражению «Краткой истории», упавшие духом от нищеты и крайности крымцы после таких деяний «победоименного и мужественного хана, который... возвратившись в Крым и остановившись в Кара-Су, своей милостивой рукою ущедрил бедняков-крымцев, так что, благодаря этому победоносному походу, все исламское войско, крымское и ногайское, одинаково обогатилось».

В следующем же 1150 году (1737), говорит Сейид-Мухаммед-Риза, «проклятые московы опять подобно злым духам вошли в чистое тело Крыма и вдругоряд дерзнули предать разрушению и опустошению город Кара-Су. Хотя по мере возможности и старались оказать им сопротивление, но ни хан, ни жители не в силах были устоять против многочисленности огненного крещения проклятников; все от мала до велика повергнуты были в смущение и потеряли голову. В эти-то дни, в силу изречения “Цари вдохновляются свыше”, по высочайшему государеву разуму и по великой падишаховой милости миродержавная воля относительно того, чтобы Крымское ханство было поручено прежде правившему татарскими владениями и потом водворенному на острове Родосе Менглы-Гераю, совпала с определением Всевышнего Господа».

Смирнов В. Крымское ханство в XVIII веке — М.: Ломоносовъ, 2014.