Мнения

Призывы искать истину в традиционной культуре в той или иной степени пользуются популярностью, наверное, среди всех народов, населяющих землю. Не случайно, что такую силу приобрело, например, движение антиглобалистов. И хотя в сегодняшнем Казахстане мало кто подумает принимать активное участие в этом движении, неприязнь к общим тенденциям мирового развития тоже ощущается довольно сильно.

Особенно отчетливо проявляется подобные настроения в работе казахоязычных СМИ. На дворе мировой финансовый кризис, но всенародно уважаемые аксакалы озабочены, кажется, только тем, что девушки-казашки одеваются в топики и миниюбки, либо тем, что звук электрогитары молодежь предпочитает музыке домбры.

Не будем в этот раз обсуждать вопрос, “В какой, интересно, “Золотой век” зовут свой народ писатели и режиссеры, ученые и политики?”. Это не столь важно. Как уже было сказано, подобные взгляды достаточно широко пропагандируются среди всех народов. Это естественно и легко объяснимо с точки зрения психологии. Зададимся лучше другими вопросами. О какой культуре, собственно, идет речь? О каких традициях?

Любая национальная культура, как правило, имеет в своей основе религию. Так, практически вся европейская литература была основана на Библии. Автору этих строк довелось ознакомиться с этой священной книгой уже после достаточно долгого читательского стажа, и первым впечатлением стало если не разочарование, то весьма похожее на него чувство. Ощущение вторичности сопровождало весь процесс чтения. Почти все было знакомо и не только по произведениям европейских классиков, но и по приключенческим романам, до дыр зачитанных в детстве. Даже певцам социалистического реализма — атеистам до мозга костей – не удавалось избежать очарования библейской философии, и они неосознанно несли в массы те же самые идеи. Конечно, до этого были Греция и Рим, а после – Шекспир, но все-таки фундаментом европейской культуры было и остается христианство.

А какую религию имеет в своей основе казахская культура? Большая часть населения (и не только казахов), наверное, не колеблясь ответит, что такой религией является ислам. И действительно: история ислама в казахской истории существенно удревняется и отбрасывается если не к временам пророка Мухаммада, то, по крайней мере, к эпохе его преемников-халифов. Но и эта точка зрения имеет своих противников, поскольку многие историки в большей степени испытывают симпатии к тенгрианству, считая ислам чужеродной для кочевников культурой.

Надо признать, что подобные выводы действительно основываются на исторических данных. Достаточно вспомнить тюргешского кагана Сулу, с презрением отказавшегося принять ислам, поскольку эта религия воспринималась номадами как религия банщиков, портных, сапожников, но никак не воинов. Даже во времена золотоордынских ханов Узбека или Джанибека, прославившихся в мусульманских летописях именно свершениями на поприще распространения ислама, эта религия ограничивалась только городским и соответственно – оседлым, а не кочевым населением.

На основании этих данных некоторые философы на полном серьезе предлагают вернуться к тенгрианству как единственной идеологии, соответствующей менталитету казахского народа. И судя по некоторым дискуссиям, ведущимся в Интернете, эти идеи пользуются достаточно широкой популярностью среди населения.

Вообще о тенгрианстве достаточно давно говорят практически во всех тюрко-монгольских народах. Самым заметным местом деятельности адептов тенгрианства на данный момент стала Якутия. Вернуться к тенгрианству в этой республике призывают со страниц популярных газет и книг, и даже в школах подумывают ввести соответствующий предмет, знакомящий юное поколение с основами этой религии. Фактически пропаганде тенгрианства был посвящен и недавно вышедший на экраны фильм “Тайна Чингис Хана”.

Конечно, понять поклонников тенгрианства можно. Так сложилось, что отказ от древней веры и обращение к другим религиям совпали по времени для кочевых народов и с уходом их с главной исторической сцены куда-то на задворки мирозданья. Тут уж поневоле придешь к умозаключениям, что именно ислам, христианство, буддизм и стали тому причиной.

Нет особенной нужды спорить с подобными выводами, обращаясь к сослагательному наклонению. Того, что мы имеем на сегодняшний день, уже не изменишь. Важно будущее, и если тенгрианство способно хоть в какой-то мере оказать помощь бурятам, калмыкам, казахам, кыргызам, татарам, якутам в их стремлении стать современными и преуспевающими нациями, значит, можно обратиться и к этому истоку. В конце концов, те же технократы-японцы, вероятно, не случайно так свято хранят свои древние культы.

В этом плане существует лишь одна, но очень существенная проблема. На данный момент никто не знает, что такое это самое тенгрианство. К примеру, некоторые из новоявленных тенгрианских пророков заявляют, что эта религия являлась фактически первой на земле формой единобожия. Однако наряду с поклонением Небу (Тенгри), существовал и культ Земли-Воды (Йер-Суб). Кроме того, степняки почитали и богиню Умай – покровительницу домашнего очага. О каком же тогда монотеизме можно говорить?

Подобные казусы говорят о том, что люди, взявшие на себя смелость пропагандировать новое-старое учение, не владеют элементарными познаниями в избранной для деятельности области и зачастую компенсируют подобный недостаток богатой фантазией.

Свою долю ответственности за подобное положение дел несут и историки. Еще в 70-х гг. прошлого века Олжас Сулейменов сетовал, что отсутствуют книги по тенгрианству, но положение никак не изменилось и на сегодняшний день.

Следует отметить, что сами древние тюрки практически не оставили никаких сведений о своей вере. Рунические письмена кроме простого упоминания Тенгри, Йер-Суб и Умай не говорят больше ни о чем. К чему каганам было рассуждать про общеизвестные вещи?

Самый первый китайский источник – летопись “Вэйшу” – сообщает о верованиях тюрков следующее: “Вход в ставку [хана] с востока из благоговения к стране солнечного восхождения; 2) ежегодно со всеми вельможами приносит жертву в пещере предков; 3) в средней декаде пятой луны собирает прочих и при реке приносит жертву духу неба; 4) в 500 ли от Дугинь на западе есть высокая гора, на вершине которой нет ни деревьев, ни растений, называется она Бодынинли, что в переводе значит: дух покровитель страны”.

Л. Гумилев, комментируя данные сведения в книге “Древние тюрки”, справедливо отмечал, что фактически речь идет о существовании у тюрков нескольких культов, и приходил к выводу, что “... можно констатировать на Алтае в VII в. сосуществование двух религиозных систем: анимизма, связанного с сибирскими народами, и культа предков с тотемистической окраской, привнесенного тюркоязычными и монголоязычными кочевниками с южной окраины великой пустыни”.

Таким образом, видно, что даже в эпоху, казалось бы, “расцвета тенгрианства” и речи не могло быть о “единой и великой степной религии”. Точно так же дело обстояло и позднее, причем степняки не ограничивались всего двумя “религиозными системами”. Так, арабские ученые сообщали, что кипчаки, кроме Тенгри, поклонялись каменным изваяниям, солнцу, огню, звездам. Практически то же самое отмечал и в начале XVI в. у предков нынешних казахов в “Записках бухарского гостя” Ибн Рузбехани. Нет сомнений, что за каждым из этих культов стояла собственная религиозная традиция. Кроме того, свой след в Великой степи оставили зороастризм, буддизм, иудаизм, манихейство, христианство ну и, конечно, ислам. Вся эта смесь, казалось бы, абсолютно несовместимых систем и составляла степную религию, чему способствовала чрезвычайная веротерпимость степных владык. А значение Тенгри было подобно положению кочевого хана.

При слове “хан” человек, слабо знакомый с историей, как правило, представляет себе грозных завоевателей и беспощадных тиранов, но в реальности на одного такого “чингисхана” приходились десятки, если не сотни, лишь формально царствующих особ. Таким же был и бог. Без священных книг, без пророков, без храмов, без ересей, без ужасов ада и прелестей рая – в общем, без всего того, что было необходимо богу земледельцев. Тенгри завещал лишь беречь природу – родную степь, леса и горы, птиц и животных, и это было в интересах самих кочевников. И потому историкам не известно ни единого случая, когда кочевники бы силком обращали в тенгрианство другие народы.

По сути, степняки были просто чрезвычайно суеверными атеистами. У кого еще кроме атеистов могла, например, появиться такая популярная среди казахов поговорка: “Если долго бить, то даже бога можно убить”. С этим же было и связано, например, забвение всех религиозных традиций потомками кочевников в эпоху советской власти. Ведь даже русские, в представлении многих являвшиеся “этносом-носителем” коммунистической идеологии, сумели сохранить свою привязанность к православию, не говоря уже о куда более набожных народах Прибалтики, Кавказа или Средней Азии, и только казахи и кыргызы (из народов, получивших право на образование собственной союзной республики) с легкостью отреклись и от полузабытого Тенгри, и от укрепившего было в XIX в. с помощью российских властей свои позиции Аллаха.

Конечно, возродить Тенгри, как мечтают идеалисты-философы, было бы с одной стороны даже неплохо, по крайней мере, для нашей многострадальной экологии. Но он был богом кочевников и если и вернется, то только к ним же. Охотников же покочевать в сегодняшнем Казахстане, вероятно, не наберется и одного куреня. Значит ли это, что у современного казахского этноса есть лишь одна дорога – дорога в ислам?

Великий ученый Чокан Валиханов, знавший казахов как никто другой, на этот вопрос отвечал очень резко и по нынешним меркам не слишком политкорректно: “Учение Магомета не может быть очищено, как думают некоторые защитники ислама; в нем невозможна никакая реформация. Какого можно ожидать возрождения от религии, которая имеет основанием своим дикие и варварские предрассудки спиритуалистов, жидов и разные фокус-покусы персидских магов того же периода”.

Такая точка зрения в целом была характерна для европейской науки того времени, и в этой связи можно вспомнить и такого выдающегося мыслителя, как Гегель, утверждавшего, что “ислам уже давно сошел со всемирной исторической арены и вновь возвратился к восточному покою и неподвижности”. Но справедливости ради следует признать, что даже формальный, кочевой ислам сыграл свою важную роль в сохранении казахского этноса как такового (языческие народы намного легче поддавались ассимиляции) и, кроме того, уберег казахов в свое время от судьбы североамериканских индейцев или чукчей, потерпевших страшное поражение в борьбе с “огненной водой”.

В то же время нельзя отрицать того факта, что даже давно перешедшие на оседлый образ жизни казахи все-таки не могут полностью воспринять мусульманскую культуру, несмотря на тот факт, что ислам пользуется очевидной поддержкой со стороны властей и получает неплохую материальную и моральную помощь из-за рубежа. Потомки вольных кочевников больше знают и ценят Шекспира и Пушкина, нежели Хайяма и Саади.

Сын классика казахской литературы Ильяса Есенберлина – Козы-Корпеш Есенберлин – в книге “Диалог о жизни” говорит своему собеседнику: “Когда я читаю Коран, я его не совсем понимаю и воспринимаю, а Библия мне вполне понятна и близка”. И думается, что вслед за господином Есенберлиным эти слова на сегодняшний день могут повторить многие образованные казахи. Вероятно, что дело здесь не только в том обстоятельстве, что казахи очень долгое время находились в составе Российской империи и Советского Союза. Ведь другие кавказские и азиатские народы такой европеизации подвержены не были.

Утратив кочевую традицию, потомки номадов нашли себя в пространстве христианской культуры, и этот выбор был совершен отнюдь не случайно. Где только не ищут сейчас казахи свои истоки: Алтай, Сибирь, Монголия, Средняя Азия, Тибет – и при этом крайне редко вспоминают о Европе. Между тем даже мелодии степных песен гораздо больше похожи на песни европейские, о чем неоднократно с удивлением говорили и иностранцы, и наши соотечественники. Г.Н.Потанин, посвятивший свою жизнь этнографии степных народов, был поражен очевидными параллелями между кочевым и европейским фольклором. Другой замечательный ученый В.В.Радлов, подбирая народ, с которым можно было бы сравнить казахов, писал, что их “... с полным основанием можно назвать французами Западной Азии”.

Европа никогда не была для кочевников “страной незнаемой”, и культура, создаваемая на этом гигантском полуострове, и в древности и в средние века была зачастую более близка и понятна, нежели культура, всячески навязываемая восточными и южными соседями. И потому обращение к европейским ценностям, к которому призывают нынче немногочисленные западники, в какой-то мере является и обращением к своим истокам.

Вероятно, кто-то может возразить, что чего-чего, а на недостаток проникновения западной культуры в Казахстане уж точно пожаловаться не могут, да и казахстанские власти, вроде как, понемногу рубят свое окошко в Европу. Однако подобные впечатления не более чем видимость.

К чему, спрашивается, необходима вся эта бесполезная демагогия о необходимости интеграции Центральной Азии, если реально в регионе никто, кроме Казахстана, ни с кем объединяться не желает? Конечно, в Евросоюз на данный момент нас тоже никто пускать не собирается, но ведь можно было бы уже выстроить особые отношения с Европой так, как это сумели сделать Турция и Россия. Аргумент в виде солидной части европейской территории для этого есть. Но политика казахстанских властей четко иллюстрируется международным положением отечественного спорта, когда в европейских чемпионатах играют только наши футболисты, а представители всех других видов спорта остаются в азиатских федерациях. Причем объясняют этот поразительный факт чиновники тем обстоятельством, что на мировые чемпионаты или на олимпийские игры казахстанским спортсменам легче пробиваться из Азии. Но ведь согласно такой логике в Азии надо было оставлять и футболистов, которые с переходом в Европу лишились и призрачных шансов поиграть на мундиале.

Несмотря на все скандалы и прочие казусы даже самые заядлые пессимисты и критики, вероятно, согласятся с тем, что после перехода в УЕФА казахстанский футбол стал значительнее интереснее как болельщикам, так и самим игрокам. То же самое без сомнения произойдет и с остальными видами спорта. Численность олимпийских делегаций от Казахстана, вероятно, существенно уменьшится, но вот количество медалей, может быть, даже увеличится, поскольку все лицензии будут завоеваны в противоборстве с лучшими спортсменами мира, которые в большинстве своем сосредоточены опять же в Европе.

Точно так же дело обстоит и со всеми остальными отраслями общественной жизни. Обучать ничтожную часть казахстанской молодежи в лучших европейских университетах тоже дело хорошее, но еще лучше было бы шире преподавать европейскую историю, литературу и особенно языки в своих школах и вузах. Только так на сегодняшний день можно создать базу для появления в дальнейшем реальных кандидатов на звание нобелевских лауреатов из Казахстана.

Отказ от движения в Европу и поиски своего собственного пути могут привести в итоге к самым печальным последствиям. Тогда у казахов будет действительно только одна дорога – дорога к исламу. А этот маршрут грозит расколом этнического единства казахского этноса, как уже упоминалось, не готового целиком и полностью принять идеи шариата. В то время как в обществе и государстве, устроенным по европейским стандартам, всегда найдется место и для мусульман, и для тенгрианцев, и даже для кришнаитов.

Казахский вариант. «Потомки номадов нашли себя в пространстве христианской культуры…»

Радик Темиргалиев
http://www.zonakz.net/articles/24792