Стеклянная валюта.
taraz1974 01 Мая 2011 в 21:27:45
Был такой позднесоветский анекдот:
Окраина города. Задворки магазина. Разбитые деревянные ящики, мятые картонные коробки, переполненные мусорные контейнеры. Жухлая трава едва пробивается сквозь трещины асфальта. Голуби клюют раскисший в луже хлебный батон. А посреди всего этого великолепия стоит деревянный сарайчик. В его стене проделано маленькое, полметра на полметра, окошко. Под окошком – широкий и длинный прилавок, обитый оцинкованным железом.
К сарайчику подходит мужчина с сумкой. Вынимает из сумки пустые бутылки из-под виски «Белая лошадь». Штук десять. Выставив их на прилавок, шумно двигает этот бутылочный строй к окошку.
Из окошка выглядывает небритая рожа и сипло говорит:
– Тары нет, сэр!
Наверное, сейчас никто и не поймёт, в чём тут дело. А кто поймёт, тот уже не станет смеяться. Потому что сейчас никто – или почти никто – не сдаёт пустые бутылки. Не сдаёт стеклотару.
Кстати, приёмщик из пункта приёма стеклотары, когда говорил, что у него нет тары – он имел в виду, что у него нет ящиков, куда ставить пустые бутылки. Нет тары под тару.
Любой бывший советский человек хоть раз, да натыкался на это ужасное «тары нет», кривыми фиолетовыми буквами на клочке бумаги, пришпиленном к закрытому окошку. Тащил кошёлку через два квартала, уже считал в уме – двенадцать пивных бутылок это рубль сорок четыре, десять винных ноль семь это рубль семьдесят, итого три с копейками, можно бутылку водки взять! Или какой-никакой еды прикупить. А тут на тебе! Тары нет.
Самое время рассказать о ценах. Бутылка 0,5 л, водочная или пивная, приземистая коротышка из-под «Московской» или «Зубровки», а также стройная красотка из-под «Столичной» или коньяка – 12 коп. Бутылка винная 0,7 л – «бордосская» (то есть с плечами), «рейнская» (то есть вытянутая) или «шампанская» – 17 коп. Бутылка из-под кефира – 15 коп. Это самые популярные варианты. Ещё были бутылки из-под четвертинок или пива «Золотого» 0,33 – 9 коп. Банки майонезные – 7 коп. Банки простые литровые – 10 коп. И, наконец, царь-банка емкостью 3 литра, мечта хозяек, которые всю весну и лето каждое воскресенье ездили окучивать и поливать свои огурчики и помидорчики, а осенью их «закатывали», то есть консервировали – такая банка стоила целых 40 коп.
Итак, тары нет. Все финансовые планы шли прахом.
Но тут же откуда-то сбоку вылезал старичок со слезящимися глазами и предлагал взять бутылки «опытом». Оптом, то есть. Возмущало даже не то, что на этом деле терялось копеек тридцать-сорок. Закрадывалось ужасное подозрение: этот старичок на самом деле не от себя работает! Он – эмиссар приёмщика! На самом деле тара есть, но гнусный приёмщик хочет подзаработать на моих бутылках! Это было неприемлемо. Стойкий сдатчик волочил бутылки обратно домой. Утешало то, что приёмные пункты были в каждом микрорайоне. А одну-две-три бутылки можно было всегда сдать в магазине. Но не просто так, а на обмен. То есть заплатить за вино, пиво или кефир без стоимости посуды.
На этикетках вина и водки было обозначено: цена без стоимости посуды. Но вот что замечательно: про классическую «Московскую особую» водку, до всех подорожаний (то есть до середины семидесятых) было известно, что она стоит 2 руб. 87 коп. «Два восемьдесят семь» – это были заветные слова, пароль, «мем», как сейчас говорится. Но это была цена с посудой. А про пиво «Жигулевское» говорили, что оно стоит 25 коп. Но это была цена без посуды. Почему так? Один сильно пьющий мужчина говорил мне, что водку неудобно, как-то неловко покупать, протягивая бутылку на обмен. Потом сдадим! А пиво, наоборот, глупо покупать, не протягивая бутылку на обмен. Такой вот этикет тогдашних пьяниц.
В те баснословные года цена содержимого была сопоставима с ценой стеклянной бутылки! Разумеется, чем напиток дороже, тем меньше была, так сказать, удельная цена посуды. Но тем не менее. Цена бутылки составляла 4 процента цены водки, около 10 процентов цены дешёвого креплёного вина, почти половину цены пива. А с кефиром ещё лучше: он стоил тридцать копеек с посудой. Широкогорлая кефирная бутылка – 15 коп, и сам кефир – столько же. То есть можно было принести две пустые бутылки и получить одну полную.
Особым шиком считалось выпить столько вина, чтоб на сданную посуду можно было купить еще одну бутылку. Это называлось «вторая производная».
Когда человек жаловался на безденежье, он говорил: «Прямо хоть иди бутылки сдавай». И это были не просто слова – на сданные бутылки можно было продержаться до зарплаты. Пустая пивная бутылка стоила 12 коп, а буханка ржаного хлеба – столько же (батон белого – 13 коп). Пакет молока – 16 коп. Проезд на метро – пятачок, в троллейбусе – 4 коп. Сдал три бутылки – день прожил. Не умер с голоду, по крайней мере.
С одной стороны, конечно, приятно. В самых крайних обстоятельствах не надо бежать работать за скудную подённую оплату, и даже не надо просить Христа ради. Можно просто сдать бутылки. Невыносимая легкость бытия. Но если хорошенько подумать, то становится ясно: буханка хлеба по цене пустой бутылки – это разврат. Люди отучались ценить трудовую копейку.
Но где их взять, эти бутылки?
Да где угодно! Стеклянная валюта торчала из урн, стояла на лестничных клетках, валялась под скамейками на бульварах и стадионных трибунах. Везде, где люди пили. Советские граждане были небогаты, но не скаредны. Опорожненную бутылку выбрасывали с легким сердцем. Особенно это касалось винных и водочных (они же пивные) бутылок; посуду из-под кефира и молока носили в молочный магазин на обмен. Понятное дело: спиртное пили легкомысленные мужчины, молоком распоряжались бережливые женщины.
Сдача бутылок была бизнесом. Особенно в праздничные, скажем, в те же майские дни, когда по аллейкам парков рыскали потертые граждане с рюкзаками и металлическими тросточками – чтобы легче нащупать пустую бутылку в траве или в куче бумажного мусора. Самым золотым дном были стадионы в дни матчей.
Говорили, что существует особая «бутылочная мафия», и что все самые урожайные территории тщательно поделены на сферы влияния и распределены между своими людьми, и что горе постороннему, который заявится с кошелкой в Петровский парк (около стадиона «Динамо»). Не знаю, как насчёт мафии, но ссоры между сборщиками бутылок наблюдал не раз – поскольку жил неподалеку от стадиона. Правда, эти конфликты были похожи не на мафиозные разборки, а скорее на скандал между Паниковским и Шурой Балагановым. Всё было жалобно, полупьяно и слабосильно.
Теперь бутылки практически не сдают. Невыгодно. Ни сдатчикам, ни производителям алкоголя. За бутылку дают от сорока копеек до рубля пятидесяти. Сами считайте, сколько надо сдать, чтоб наскрести на пиво. Пивным фабрикантам тоже морока – сданную бутылку надо отмыть, отодрать от неё этикетку. А новенькая, готовая к розливу бутылка со стекольного завода обходится не дороже двух рублей. Экономически всё понятно.
Хотя с экологической точки зрения «оборотная бутылка» гораздо лучше, чем пластик и горы битого стекла. Наверное, какой-то выход будет найден. Но явно не завтра.
Окраина города. Задворки магазина. Разбитые деревянные ящики, мятые картонные коробки, переполненные мусорные контейнеры. Жухлая трава едва пробивается сквозь трещины асфальта. Голуби клюют раскисший в луже хлебный батон. А посреди всего этого великолепия стоит деревянный сарайчик. В его стене проделано маленькое, полметра на полметра, окошко. Под окошком – широкий и длинный прилавок, обитый оцинкованным железом.
К сарайчику подходит мужчина с сумкой. Вынимает из сумки пустые бутылки из-под виски «Белая лошадь». Штук десять. Выставив их на прилавок, шумно двигает этот бутылочный строй к окошку.
Из окошка выглядывает небритая рожа и сипло говорит:
– Тары нет, сэр!
Наверное, сейчас никто и не поймёт, в чём тут дело. А кто поймёт, тот уже не станет смеяться. Потому что сейчас никто – или почти никто – не сдаёт пустые бутылки. Не сдаёт стеклотару.
Кстати, приёмщик из пункта приёма стеклотары, когда говорил, что у него нет тары – он имел в виду, что у него нет ящиков, куда ставить пустые бутылки. Нет тары под тару.
Любой бывший советский человек хоть раз, да натыкался на это ужасное «тары нет», кривыми фиолетовыми буквами на клочке бумаги, пришпиленном к закрытому окошку. Тащил кошёлку через два квартала, уже считал в уме – двенадцать пивных бутылок это рубль сорок четыре, десять винных ноль семь это рубль семьдесят, итого три с копейками, можно бутылку водки взять! Или какой-никакой еды прикупить. А тут на тебе! Тары нет.
Самое время рассказать о ценах. Бутылка 0,5 л, водочная или пивная, приземистая коротышка из-под «Московской» или «Зубровки», а также стройная красотка из-под «Столичной» или коньяка – 12 коп. Бутылка винная 0,7 л – «бордосская» (то есть с плечами), «рейнская» (то есть вытянутая) или «шампанская» – 17 коп. Бутылка из-под кефира – 15 коп. Это самые популярные варианты. Ещё были бутылки из-под четвертинок или пива «Золотого» 0,33 – 9 коп. Банки майонезные – 7 коп. Банки простые литровые – 10 коп. И, наконец, царь-банка емкостью 3 литра, мечта хозяек, которые всю весну и лето каждое воскресенье ездили окучивать и поливать свои огурчики и помидорчики, а осенью их «закатывали», то есть консервировали – такая банка стоила целых 40 коп.
Итак, тары нет. Все финансовые планы шли прахом.
Но тут же откуда-то сбоку вылезал старичок со слезящимися глазами и предлагал взять бутылки «опытом». Оптом, то есть. Возмущало даже не то, что на этом деле терялось копеек тридцать-сорок. Закрадывалось ужасное подозрение: этот старичок на самом деле не от себя работает! Он – эмиссар приёмщика! На самом деле тара есть, но гнусный приёмщик хочет подзаработать на моих бутылках! Это было неприемлемо. Стойкий сдатчик волочил бутылки обратно домой. Утешало то, что приёмные пункты были в каждом микрорайоне. А одну-две-три бутылки можно было всегда сдать в магазине. Но не просто так, а на обмен. То есть заплатить за вино, пиво или кефир без стоимости посуды.
На этикетках вина и водки было обозначено: цена без стоимости посуды. Но вот что замечательно: про классическую «Московскую особую» водку, до всех подорожаний (то есть до середины семидесятых) было известно, что она стоит 2 руб. 87 коп. «Два восемьдесят семь» – это были заветные слова, пароль, «мем», как сейчас говорится. Но это была цена с посудой. А про пиво «Жигулевское» говорили, что оно стоит 25 коп. Но это была цена без посуды. Почему так? Один сильно пьющий мужчина говорил мне, что водку неудобно, как-то неловко покупать, протягивая бутылку на обмен. Потом сдадим! А пиво, наоборот, глупо покупать, не протягивая бутылку на обмен. Такой вот этикет тогдашних пьяниц.
В те баснословные года цена содержимого была сопоставима с ценой стеклянной бутылки! Разумеется, чем напиток дороже, тем меньше была, так сказать, удельная цена посуды. Но тем не менее. Цена бутылки составляла 4 процента цены водки, около 10 процентов цены дешёвого креплёного вина, почти половину цены пива. А с кефиром ещё лучше: он стоил тридцать копеек с посудой. Широкогорлая кефирная бутылка – 15 коп, и сам кефир – столько же. То есть можно было принести две пустые бутылки и получить одну полную.
Особым шиком считалось выпить столько вина, чтоб на сданную посуду можно было купить еще одну бутылку. Это называлось «вторая производная».
Когда человек жаловался на безденежье, он говорил: «Прямо хоть иди бутылки сдавай». И это были не просто слова – на сданные бутылки можно было продержаться до зарплаты. Пустая пивная бутылка стоила 12 коп, а буханка ржаного хлеба – столько же (батон белого – 13 коп). Пакет молока – 16 коп. Проезд на метро – пятачок, в троллейбусе – 4 коп. Сдал три бутылки – день прожил. Не умер с голоду, по крайней мере.
С одной стороны, конечно, приятно. В самых крайних обстоятельствах не надо бежать работать за скудную подённую оплату, и даже не надо просить Христа ради. Можно просто сдать бутылки. Невыносимая легкость бытия. Но если хорошенько подумать, то становится ясно: буханка хлеба по цене пустой бутылки – это разврат. Люди отучались ценить трудовую копейку.
Но где их взять, эти бутылки?
Да где угодно! Стеклянная валюта торчала из урн, стояла на лестничных клетках, валялась под скамейками на бульварах и стадионных трибунах. Везде, где люди пили. Советские граждане были небогаты, но не скаредны. Опорожненную бутылку выбрасывали с легким сердцем. Особенно это касалось винных и водочных (они же пивные) бутылок; посуду из-под кефира и молока носили в молочный магазин на обмен. Понятное дело: спиртное пили легкомысленные мужчины, молоком распоряжались бережливые женщины.
Сдача бутылок была бизнесом. Особенно в праздничные, скажем, в те же майские дни, когда по аллейкам парков рыскали потертые граждане с рюкзаками и металлическими тросточками – чтобы легче нащупать пустую бутылку в траве или в куче бумажного мусора. Самым золотым дном были стадионы в дни матчей.
Говорили, что существует особая «бутылочная мафия», и что все самые урожайные территории тщательно поделены на сферы влияния и распределены между своими людьми, и что горе постороннему, который заявится с кошелкой в Петровский парк (около стадиона «Динамо»). Не знаю, как насчёт мафии, но ссоры между сборщиками бутылок наблюдал не раз – поскольку жил неподалеку от стадиона. Правда, эти конфликты были похожи не на мафиозные разборки, а скорее на скандал между Паниковским и Шурой Балагановым. Всё было жалобно, полупьяно и слабосильно.
Теперь бутылки практически не сдают. Невыгодно. Ни сдатчикам, ни производителям алкоголя. За бутылку дают от сорока копеек до рубля пятидесяти. Сами считайте, сколько надо сдать, чтоб наскрести на пиво. Пивным фабрикантам тоже морока – сданную бутылку надо отмыть, отодрать от неё этикетку. А новенькая, готовая к розливу бутылка со стекольного завода обходится не дороже двух рублей. Экономически всё понятно.
Хотя с экологической точки зрения «оборотная бутылка» гораздо лучше, чем пластик и горы битого стекла. Наверное, какой-то выход будет найден. Но явно не завтра.
|