Культура

Белгер Герольд
Гармония духа. - М.: Русская книга, 2003. -288 с.
Переводчик, прозаик, публицист Герольд Бельгер (1934) родился в России, в семье поволжских немцев, однако с малых лет и поныне живет и трудится в Казахстане. Он вырос в казахском ауле, окончил казахскую среднюю школу, проникся казахской ментальностью, работая в сфере трех куль-тур -казахской, немецкой и русской.
Духом казахов пронизано и все его творчество. В данный сборник Г Бельгера включены его очер-ки-эссе о духовном родстве и единстве разных культур, о перекличке исполинов Духа, о самобытности и богатстве казахского речестроя, о нравственных устоях казахского аула. В потоке вечной гармо¬нии автор настойчиво ищет и находит незыблемые основы духовного бытия.
ISBN 5-268-00525-I УДК 82/89 ББК 84-4
(с) Аким Тарази, 2003.
(с) Оформление Объединение художников - книжных графиков Казахстана, 2003.
(с) Издательство «Русская книга», 2003.

Разрешение Герольда Бельгера получено 20.09.2004
Сканировал Вячеслав Щекунских, slava_kncc@bk.ru - 05.10.2004
Вычитывал Ерболат Туратайулы yertur2030@mail.ru - 14.12.2004

КАЗАХСКОЕ СЛОВО

Тiл — көңiлдiң кiлтi
Язык— ключ к душе человека

Жақсы сөз — жарым ырыс.
Доброе слово — половина блага.
Казахская поговорка

Поводом для написания этих беглых заметок послужила давняя потребность поделиться с так назы-ваемым русскоязычным читателем своими многолетними наблюдениями о некоторых качествах, свое-образиях и достоинствах казахского речестроя.
Уже несколько лет не выходит у меня из головы одна, не очень приятная, встреча с эмиссаром из ЦК КПСС по фамилии Мищенко (а, может, Тищенко или даже Нищенко, точно уже не помню), который, прибыв по горячим следам декабрьских событий 1986 года из Москвы, пригласил меня на конфиденци-альную беседу в ЦК КП Казахстана, чтобы я — как человек нейтральный {«ара ағайын») и имеющий определенные представления о казахском языке (как-никак переводчик казахской художественной прозы) — просве¬тил его по части лексического запаса казахов, так как накануне некий доморощенный «зна-ток» языка довери¬тельно сообщил ему, что казахский язык состоит всего из 200 слов (ни больше, ни меньше). Чувствовалось, что Мищенко (кстати, вел он себя как хозяин Казахстана) очень хотелось, что-бы я это авторитетно подтвердил: да, так и есть, казахский язык, о котором вдруг стали так обостренно и много говорить, состоит именно из 200 слов.

Я это утвердить не мог и тем самым не оправдал надежд и доверия высокого гостя. Более того, пустился, помимо воли, в длинные рассуждения о природе казахского языка, ссылался на суждения и ав-торитеты академиков Бартольда и Радлова, помянул и Янушкевича, обрушил на голову рассеянного слушателя поток примеров, и разочарованный, раздосадованный представитель-инспектор ЦК КПСС, оборвав меня и сдержанно поблагодарив, отправил восвояси.
Легенда (лживая и унизительная) о бедности и скудости казахского языка внедрялась в сознание общества десятилетиями (если не столетиями). Она пустила очень глубокие корни даже среди вполне по-рядочных, образованных, либеральных людей. Помню, как примерно в то же время один известный москов-ский критик-литературовед, знаток европейских языков, в перерыве на одном из переводческих семинаров отвел меня в сторонку и поинтересовался: «Скажите, только честно, казахский язык действительно язык или скотоводческий диалект узбекского?»
Я растерялся от такого вопроса.
Позже ГДР-овский журналист, общительный бородач, за дружеским застольем без подвоха, со-вершенно искренне спросил: «Есть ли слово «любовь» у казахов и соответствует ли это понятие у них европейскому?»
И ты, Брут?!
От удивления я, выражаясь по-казахски, схватился за воротник.
Поистине: невежество — бич разума.
То, что досужее мнение, будто казахский язык скуден и беден, — ложь и кощунство — еще не главная беда. Главная беда в том, что в эту легенду со временем уверовала и значительная часть так называемых носителей языка. Которые в сущности ими не были. Или не являются. Но которые эту леген-ду вольно или невольно, сознательно или несознательно всячески тиражировали.
Я всегда испытываю стыд и неловкость оттого, что иные казахи, по тем или иным причинам давно отлученные от этнических корней, от родного языка, с апломбом говорят о его скудности.

В последние пятнадцать лет (особенно!) языковая буря в Казахстане не утихает. Страсти бушуют повсеместно. Ищут виновных в бедственном положении языка. В печати теребят косноязычных мажилисменов и безъ¬языкое правительство. Ударяются в крайности. Раз¬облачают мнимых врагов и друг друга. Хватаются за палицу, которую поднять не в силах. Увесистые тумаки достаются нера-дивым. От «манкуртов» летят клочья. В пылу спора незаслуженно достается и русскому языку — выразителю «имперского» зла. Случается, щипают и неведомых, но якобы вездесущих «масонов». Косяками рождаются беспомощные концепции и беззубые про¬граммы развития государственного языка. Пишутся серьезные и не очень статьи в защиту его (от кого? от чего?).
Все понятно. Все логично. Все объяснимо.
Сказать, что воз и ныне там, что реальных сдвигов нет, было бы неправильно. Несомненно, есть позитивные результаты. Свидетельствую: аура казахского языка заметно расширилась именно в последние годы. Все больше говорят на казахском языке. Все более конкретно заботятся о нем. Рас-тет его востребованность.
И хотя все понимают: возрождение языка никак не произойдет в одночасье, нужны терпение, старание, условия, постоянные усилия, общественная, государ¬ственная, индивидуальная воля, нужна непроходящая, повседневная, взыскующая любовь к главному богатству народной души, все же сплошь и рядом, печатно и устно слышны нарекания, недовольства, ропот и отчаяние по поводу мед-ленного, слишком медленного восстановления и развития родной речи. Казахи, на мой взгляд, вообще максималисты, им выдай сразу все и в полной мере: и независимость, и свободу, и достаток, и расцвет по всем параметрам. Казах предпочитает хотя бы один день быть бурой (верблюдом-самцом), чем тридцать дней атаном (кастрированным рабочим верблюдом).
Увы, так не бывает.
Казахскому языку лишь сравнительно недавно придан государственный статус, и, понятно, государ-ственным в полном, желаемом смысле и объеме он пока не стал. Однако, если народ захочет, если народ, от мала до велика, в том заинтересован — станет.
Поэтесса и депутат Мажилиса Фариза Онгарсынова назвала его с болью «государственным си-ротой». Она, может, и недалека от истины, и пафос ее заявления, полагаю, разделяет большинство ее сограждан, однако, главную вину сиротства следует, убежден, искать прежде всего в самих носителях этого языка или, точнее, среди тех, кто по этническому происхождению должен бы быть носителем. Российских немцев, развеянных по городам и весям империи в недобрые времена, сурово преследовали за то, что они «шпрехали» на родных диалектах. Казахов же на их земле, в их независимой стране, слава Аллаху, за стремление к родному языку не преследует никто. И об этом следовало бы помнить везде и всюду. «Империя», конечно, большое зло, но в национальной нерадивости она виновата лишь отчасти.
В силу своего воспитания и профессии литератора-переводчика, по своей определенной прича-стности к культуре коренных казахстанцев я давно и принципиально ратую за развитие и расцвет казах-ского языка, ибо глубоко сознаю, что он того достоин. Но смотрю на эту проблему более радужно, уве-ренный, что за последние годы заложен совсем неплохой фундамент для достижения вожделенной цели и полагаю, что если не упустить, не пригасить инерции возрождения, восстановления, то со временем, через, скажем, два-три десятилетия можно будет говорить о серьезных результатах на этом пути.
Не нужно только постоянно — извините — скулить, скорбеть, нудить, разводить вселенский плач, убиваться, сетовать, кого-то обвинять и проклинать, а методически, шаг за шагом, целеустремленно, изо дня в день, на всех уровнях добиваться желаемого. Абаевское кредо «ақырын жүріп, анық бас» («идя медленно, ступай уверенно») в этом случае весьма кстати. Для этого есть все основания и все воз-можности. О том, на мой взгляд, красноречиво свидетельствует недавно обнародованная «Государст-венная программа функционирования и развития языков на 2001-2010 годы». Главное достоинство этой программы в том, что она не ущемляет множества языков в Казахстане, а настроена на оказание под-держки казахскому языку, чтобы он мог в полной мере выполнять функции государственного.
Своими скромными разрозненными заметками, наблюдениями, замечаниями по поводу и без повода хочу также внести свой посильный вклад в решение этой сложной и ответственной пробле-мы.
Хочу поведать своим гипотетическим читателям о своем понятии, представлении, ощущении от-носительно особенностей и богатства казахского речестроя, надеясь, что это может быть интересно и для русскоязычных, и для тех, кто не совсем в ладу с родным языком.
Хотя я и вырос в казахской среде и живу в Казахстане 60(!)лет, но все же по происхождению являюсь российским немцем, то есть, в какой-то мере как бы наблюдателем со стороны, а со стороны, говорят, все виднее, человек со стороны, иного рода-племени, случается, подмечает то, что не всегда видит тот, кто повседневно варится в своем национальном казане.
Я не стану придавать своим запискам строго систе¬матический, научный вид, это не учебник, не пособие, не путеводитель, не «методичка», это именно записки, вольное изложение своих наблю-дений, родившихся в течение многих лет. Нередко это — разрозненные заметки из записных книжек разных лет или пометы на полях прочитанных книг, и буду излагать свои наблюдения абсолютно вольно, как Бог на душу положит, а читатель вправе их читать, если охота, как ему за-благорассудится — с начала, с конца, соглашаться или оспаривать, дополнять и расширять их по ме-ре своих познаний.
Словом, это непритязательная, вольная беседа с неравнодушным читателем.
И еще: я постараюсь быть лаконичным, дабы не утомить уважаемого собеседника. Извест-но: веревка хороша длинная, а речь — короткая.

II
Was Hünschen nicht lernt, lernt
Hans nimmermehr
Что Гансик не выучил, тому
Ганс не научится.
Немецкая пословица

1941-й год. Война. Осень. Холод. Нужда. Неопреде¬ленность и страх. Мы, спецпереселенцы с Вол-ги, живем сиротливо при медпункте в казахском ауле на берегу Есиля (Северный Казахстан).
Отец, фельдшер, обслуживает ближайшие населенные пункты. Мама обменивает свои городские «наряды», остатки былого благополучия, прихваченные при депорта¬ции, казашкам-соседям на моло-ко, пшено, ячмень, шерсть. Я играю с казашатами-сверстниками и запоми¬наю первые казахские сло-ва: бар, жоқ, кел, бер, жүр, нан, айран, eт, aт... Иногда в рифму: жол — дорога, сиыр — корова, жүген — узда... Далее нечто непотребное, непечатное, доселе неслышанное. «Либер Гот!» — поражается мама. Отец поощряет мои старания. «Пригодится...» Меня учат все охотно и увле-ченно. Все аулчане — от сорванца Аскера до подслеповатого дяди Тайшика — мои учителя.
Ежедневно хожу с солдатским котелком к соседям за молоком. Смешливые и приветливые сест-ры-погодки Кульшара и Кульбара Касымовы тоже учат меня казахским словам. Им это доставляет удо-вольствие. Они «крутят» мой язык и хохочут от души. Называют меня то «Гера», то «Кира», то «не-мыс-бала» и угощают сушеным кислым сыром и жареной на бараньем сале пшеницей. Ничего подоб-ного на Волге не ел. Вскоре я узнаю, что молоко по-казахски - сүт, а из коровьего молока готовят «ағарған» — «белую пищу»: айран, қатық, қаймақ, бал каймақ, ақ қаймақ кілегей, белый иримчик, крас-ный иримчик, койыртпақ, іркіт, сарысу, тасқорық, шалап, уыз, сірне, құрт, ежігей, сықпа, сүзбе; из ко-быльего молока — қымыз, из верблюжьего; шұбат, қымыран, которых тоже бывает десятки видов.

Ни в русском, ни в немецком языках не подберешь для всех этих названий адеквата. Приходится прибегнуть к описательному, разъяснительному переводу. И это открытие поражает.
Начинаю вникать в смысл названий близлежащих аулов, входящих в радиус обслуживания моего отца. Как метко и поэтично! «Көктерек» — зеленый тополь. « Терең сай» — глубокий овраг. «Қаратал» — чер-ная ива. «Жаңа жол» — новый путь. «Жаңа талап» — новое стремление, новая цель. «Өрнек» — узоры. «Алқа ағаш» — лес-ожерелье. «Ақ су» — беловодье. «Жаңа су» — новый источник. Видно, казахи — большие мастера по определению, характеристике местности. Точнее не скажешь. Точно и кар-тинно! И мне это интересно.
Годы спустя я узнаю, что многие русские, по фонети¬ческому обличью, названия местности — на самом деле неузнаваемо искаженные казахские слова. Ганюшкино — оказывается, «Қан ішкен» (ме-сто побоища, где про¬ливалась кровь), а ущелье «Комиссар» на самом деле «Кім асар» (буквально: «Кто одолеет?»). И таких казусов окажется в Казахстане — пруд пруди.
Название старинных казахских поселений раскрывает их биографически сущностный признак: «Қара өткел» — черный брод; «Ақмешіт» — белая мечеть; «Ақмола» — белый холм, белая возвы-шенность; «Қарағанды» — караганник, заросли караганника; «Жезқазган» — медь копали; «Екібастуз» — «две головки соли»; «Ақтау» — белая гора; «Қаратау» — черная гора; «Алатау» — пестрые горы: «Көкшетау»—синие горы; «Алматау» — яблоневые горы; «Қызыл жар»— красный яр и т.д. Ничего случайного! Точно, образно, исчерпывающе.
Несколько десятилетий назад, когда Аральское море было еще в силе, красе и могуществе, я бывал в тех краях, и мне рассказывали о гряде островков, которые назывались «Қыз қашқан» («девушка сбежа-ла»), «Қыз куған» («за девушкой погнались»), «Дамбал қалган» («штаны остались»). Целая карти-на. Пиши хоть повесть, хоть драму.
А какого смысла и красоты, значения и желания исполнены казахские собственные имена! Каж-дое имя — целый мир. Ну, какие имена были в немецких селах Поволжья? Сплошь и рядом: Ио-ганн, Иоганнес, Фриц, Петер, Вильгельм, Христьян, Хайнрих, Карл, Анна, Маг¬далина, Амалия, Марга-рита, Виктория, Ольга... Конечно, как я потом узнаю, и эти христианские имена имеют свое значение, свой смысл. Но выбор-то совсем невелик, и случалось, в многодетной немецкой крестьянской семье одного звали Иоганн, другого Иоганнес, третьего — Ганс, одного — младший Фриц, другого — большой Фриц. Все собственные имена вертелись вокруг двух-трех десятков. Даже Рейнгольды и Рейнгарды, как слишком интелли¬гентные, городские, встречались не так уж часто.
А у казахов имен столько, сколько и слов. А, может, даже и больше, если учитывать заимствования из араб¬ского, персидского, монгольского, тюркского и других языков. Казахи неистощимы в приду-мывании имен для своих детей. Все учитывается: род, местность, время года, предки, какой-нибудь знаменательный случай, желание, мечта, намек, традиция, созвучие, благословение, житейская деталь, даже какой-нибудь казус. Все грани бытия, все проявления и параметры человеческой жизни, все аспекты нравственного и духовного бытования, все оттенки поэтического восприятия беспредель-ного мира, история собственная и заемная, вплоть до звуко¬подражания и инородных, иноязыч-ных терминов, до сокращенных слов и аббревиатур, причудливых образо¬ваний — все, все находит отражение в казахских соб¬ственных именах. Казахская ономастика — удивительная, поразительная, ув-лекательная наука.
Если я начну приводить примеры, то моим запискам не будет конца... Тем более на тему казахской ономастики много писал профессор Телькожа Жанузаков. Блистатель¬ное эссе «У каждой эпохи свои имена» опубликовала несколько лет назад в «Казахстанской правде» Такура Жаксыбай. Разные справочные материалы о значении казахских имен можно найти в словарях. Будучи студентом, а позд-нее учителем, и я одно время сильно увлекался сбором казахских имен, собрал их в разных областях не¬сколько тысяч, систематизировал их, интересовался их этимологией, имел десятки корреспондентов, которые со всех сторон присылали мне списки имен родных и близких. Потом, став аспирантом, я узнал, что этим же более научно и серьезно занимается сотрудник Института языкознания Академии наук Ка-захской ССР Т. Жанузаков, к тому же мне почудилось, что тема эта беспредельна — все равно, что со-бирать все слова на свете, и я охладел к своему своеобразному хобби.
Чтобы не повторять известное, я ограничусь здесь лишь двумя-тремя случаями из моей личной прак-тики во время сбора казахских имен.
В пору моего учительствования в районном центре Байкадам Джамбулской области я квартиро-вал у вдовы по имени Кармеш. Я сразу записал это редчайшее (если не единственное) имя в свой фоли-ант и долго ломал голову: что оно означает, откуда пришло. Исчерпав свои познания по части этимоло-гии, я обратился к носительнице этого имени. И она поведала его историю. Родилась она в 1925 году в глухомани. На шильдехану (праздник по случаю рождения ребенка) пригласили русского гармониста из со¬седнего села. Братишка-несмышленыш новорожденной с удивлением тыкал в гармонь и все спраши-вал: «Бұл не?» («Что это?»). Взрослые отвечали: это гармонь, гармошка. «А-а, — возликовал мальчиш-ка, — кармошке, кармеш* кармеш!» Это слово в устах любимца-мальца так обрадовало взрослых, что они тут же нарекли новорожден¬ную небывалым именем —- Кармеш. Вот и вся этимология! И вся ис-тория!
Другой случай. В начале 50-х годов у преподавателя казахской литературы нашей школы, большо-го оригинала и выдумщика, родилась девочка. До нее появились в семье на свет двое мальчиков. Перво-го назвали Бейбит (Мир), второго — Омир (Жизнь). Я был на той шильдехане и помню затянувшийся спор: какое же имя дать девочке. Неожиданный выход нашел сам отец. Бейнегуль! Да, да, Бейнегул («Подобная цветку»). Красиво, звучно и — главное — со смыслом. Сложилась первая строчка стихотво-ре¬ния: Бейбіт Өмір — Бейнегүл, то есть, Мирная Жизнь подобна цветку. Ну, не красиво ли? Имена трех детей аульного учителя сложились в картину мироздания, в философию: Мир и Жизнь подобны цветку. Неразрывное триединство!
Я уже не удивлялся тому, что у казахов встречаются имена: Коммунар, Съезд {Сиязбек), МТС, Лениншил, Колхозбек, Совхозбек, Социал, Коминтерн, Маскеубай (сын родился, когда отец ездил на ВДНХ в Москву, вот и Мэскеубай), Маркс, Энгельс, Октябрь, МЭЛС, Марэлс (Маркс, Энгельс, Ле-нин, Сталин), Гегель, Идеал, Арарат, Гений, Меркурий, Генерал, Маршал, Берлин, Париж, Талант, Сунь-Ят-сен и т.д. и т.п.
Абдижамил Нурпеисов рассказывал мне, как в одном аральском колхозе в послевоенное время встретился ему мальчуган по имени... Сталин. Сидели как-то гости в какре (плоскокрышая мазанка) и вдруг слышат громкий вопль хозяйки: «Эй, Сталин, будь ты неладен! Куда ты прова¬лился, негодник?! Ох, задам тебе трепку! — Ста-лин-ай, ты что теленка отпустил? Он же все молоко выцедит! Ах, Ста-лин, Сталин, дурачок! Чтоб тебя...» Гости опешили, переглянулись. Усатый вождь был еще жив. И шутки с ним были плохи. Хоть и был он силен в языкознании, но в казахской ономастике разбирался сла-бовато. Придя в себя, гости посоветовали хозяевам срочно поменять имя своего непутевого отпрыска.
Но вот встретилось мне имя Полас, и я опять был в недоумении. Что сие означает? Выяснилось: со-кращение первых букв от Пушкин, Островский, Лермонтов, Абай, Сабит. Родитель, как видно, был книголюб и грамотей.
Словом, форма образования имен у казахов безгранич¬на. Казахские имена отражают быт, эпоху, социальные потрясения и высшие человеческие идеалы.
Элементы этого феномена открылись мне в детском возрасте, когда я впервые очутился в казах-ском ауле, а поражают, удивляют меня до сих пор, когда я уже благополучно преодолел возраст Пророка.

* * *

И еще одно открытие моих детских лет: как поют в аулах! Самозабвенно, задушевно, охотно, подзадоривая, поддерживая, вдохновляя друг друга, восклицая: «Уа, де», «Ой, жаса», «Ай, дегенің-ай», «Ай, азамат». Песни раздольные, широко льющиеся, проникновенные, протяжные, то печальные, то ликующие. Не у всех есть голос, но поют все. Поют в одиночку, иногда попарно, втроем, даже хо-ром — но в унисон. На Волге, в немецких селах, тоже охотно пели, но там культивировали много-голосье. Заранее, бывало, распределяли: ты ведешь первую партию, ты — вторишь, ты подпеваешь третьим голосом. Получалось удивительно многоцветно. А в аулах поют главным образом в унисон. Поют при каждом удобном случае и даже в одиночку, когда человек едет верхом или на телеге, па-сет скот или прядет шерсть. Многие годы спустя прочту у Г.Н.Потанина, друга Чокана Валиханова, большого знатока казахской культуры: «Мне чудится, что вся казахская степь поет». А в школе за-учиваю наизусть абаевские строки:

Тұганда дүние ecігін ашады өлең,
Өлеңмен жер койнына кірер деген...

В переводе П. Карабина это звучит по-русски так:

Двери в мир открыла песня для тебя.
Песня провожала в землю прах, скорбя.

Об этом я узнаю позже. А пока в родном ауле я начинаю различать «Ләйлім шырақ», «Сырымбет», «Ақ сиса», «Қамажай», «Құлагер», «Ғалия», «Қаракесек», «Паровоз». В смысл, в слова этих песен не вни-каю, но мелодию улав¬ливаю и стараюсь ее воспроизводить на мандолине. А однажды мы трое — отец на скрипке, мать — на гитаре, я — на мандолине — сыграли в школе «Қамажай». Боже, какая буря вос-торга обрушилась на нас! Мы сразу и бесповоротно завоевали расположение аулчан. Красивы казах-ские песни. Жаль, что не понимаю слов. Но понимание скоро придет. Лица аулчан светлели, когда они пели. Глаза сияли. А ведь шла война, жили скудно, и радость была редкой гостьей.

... В аспирантуре мне попадется на глаза статья востоковеда и педагога А. Алекторова «Киргиз-ская песня». И я удивлюсь, как зримо и точно воспроизвел он свои впечатления от слушания казах-ской песни и как это созвучно моим детским ощущениям.
«На дворе шумела буря, а я сидел в теплой зимовке и слушал пение. Певец расположился на ба-раньей шкуре и перебирал струны своей домбры-балалайки. Тихое дребезжание струн, легкий шелест приближающихся к певцу слушателей, его глухие, заунывные звуки настраи¬вали душу мою на особый лад. И сколько может быть поэзии в этой дикой песне, в этой дикой музыке! Я никогда не пове-рил бы, что на двухструнной, почти самодельной домбре можно извлекать такие нежные и приятные звуки, я не поверил бы, что его песня может гармонировать с бушующей природой, если бы сам не слышал этой дикой, за душу хватающей песни! Он пел. С певца катился пот, воодушевление росло, а слушатели все плотнее и плотнее сдвигались около него и в такт качали головами. Певец снял платок, вытер пот с лица и снова запел, вторя музы¬кальным переливам бушующего ветра, и не один вздох вы-летал из груди слушателей, у которых, как говорится, начинали ходить нервы».
Очень верное описание песеннего торжества.
Тогда же я вычитал у Григория (Ахмет Байтурсынов говорил уважительно: Гереке) Потанина: «Слышу, как прекрасно поет казахское небо».
Увы, в наше время такое сказать уже сложнее...

III
Жақсы сөз — жан азығы.
Хорошее слово — душе опора.
Казахская пословица

Осенью 1944 года я пошел во второй класс казахской средней школы. Русской школы в ближайшей окрестности не было. О немецкой школе — после тотальной депортации российских немцев в Си-бирь и Казахстан — Даже мечтать воспрещалось. «Ничего, — утешал отец меня и себя. — Таблица умножения везде одинаковая. У всех народов дважды два — четыре. А знание других языков нико-гда не помеха». По первоначальным навыкам (родители занимались мною дома) я мог бы пойти и в четвертый класс, но был все еще слабоват по казахской части. Я уже многое понимал и сносно го-ворил, но некоторые казахские звуки — қ, ғ, ө, ұ, ү, ы, і, ә—упорно не давались, да и словарный запас был беден. К тому же сходу засорил язык ненормативной лексикой, от чего отвыкал очень трудно.
В познаниях казахского языка я сравнялся со своими сверстниками-казахами лишь в пятом классе, а по грамот¬ности и грамматике даже превзошел многих (не сочтите за хвастовство). Морфологиче-ские и синтаксические понятия {жіктеу, септеу, жалғау, жұрнақ, жай сөйлем, сабақтас, салалас, аралас, кұрмалас сөйлем и прочее) сами лезли мне в рот. И поныне с благодарностью вспоминаю первую мою учительницу Кульшару Касымову и учи¬тельницу по казахскому языку в 5-7 классах Мисалым Сады-кову. Именно в этих классах формируется грамот¬ность по грамматике. (Я знаю казахских писате-лей, совершенно беспомощных по части грамматики, и этот пробел заметно отражается на их творче-стве, при всем таланте и прочих достоинствах). Казахский язык все более естественно и активно входил в мою душу. Примерно с 8 класса повадился кропать стишки на казахском языке —беспомощные, спо-тыкливые, вымученные. Писал лесен¬кой, подражая Маяковскому и по незнанию ломая версифика-ционные традиции. Что стишки мои никчемные, понял лишь студентом первого курса литфака и тотчас излечился от зуда рифмовать. Теперь радуюсь, что вовремя опомнился и не стал мучить ни себя, ни других.
Единственный орыс в нашем ауле (обычно говорили тогда: «представитель великого народа») по фамилии Пассажирцев, добродушный, бородатый увалень, с любопытством следил за моими успехами в казахском языке, но время от времени внушал мне, что казахский язык беден. И при этом уко-ризненно тряс кудлатой бородой. Сам он на русский лад произносил десятка два казахских слов, но был абсолютно уверен в своей правоте. «Почему беден? -— возражал я робко.- Ведь в нем столько слов, ко-торых нет в русском языке». Для меня же в ту пору бедными были и немецкий, и русский, и казахский языки, ибо беден был сам. Я пытался что-то объяснить моему бородатому оппоненту, но тщетно. «Нет, не говори, Гера. Бедный язык, — упорствовал дядя Пассажирцев. — Вот у русских есть топор, то-порик, топорище, а у казахов «балта» и все». Ввязаться с ним в дискуссию я тогда не мог: мало было аргументов. Да и кто станет дискутировать с пацаном.

* * *

А как ладно-складно, без запинки, образно и афори¬стично говорят (или говорили) простые ауль-ные казахи. Нередко в рифму, речитативом, с аллитерационными фигурами, пересыпая беглую речь пословицами, поговор¬ками, устойчивыми фразеологическими выражениями и сравнениями, образными оборотами, живописно, не «тақ, тұқ», суконно, топорно, а с намеками, иносказательно. Заслушаешься! Поистине речь шешена-златоуста.
Школьником я упоенно повторял отрывок из драмы Габита Мусрепова:

Бір қарамас —
бір қараса,
қыз да көзін ала алмас,
Отпен ойнап,
күйсе өкінбес.
Іші күлсе — көзі жылап,
Қуанышын бip білдірмес
Қыздар-ай!..

Каков, однако, синтаксис! Каков склад речи! Это вам не обыденный воляпюк!
А сколько энергии, ярости, необузданной страсти в речитативах мятежного Махамбета:

Мен — мен едім, мен едім,
Мен Нарында ж.үргенде
Еңіреп жүрген ер едім.
Исатайдың барында
Екі тарлан бөpi едім,
Қай қазақтан кем едім?
Бip қазақпен тең едім.

Какой-то неукротимый поток раскаленных слов. Внутренняя энергия казахского поэтиче-ского слова сквозила даже в переводах с русского.
Вот известные строки Тараса Шевченко:

Ой, ты, доля, моя доля,
Никакой не чую.
Если доброй жалко, боже,
Дай хоть злую, злую.

Мне эти стихи кажутся несколько размягченными, смиренными, жалобными. А как они звучат по-казахски в переводе Касыма Аманжолова:

Сыбағам кайда, сыбағам,
Жоқ па, cipә, ешқандай.
Жақсылық менен аясаң,
Жамандық бер, я, Құдай!

Упруго, мускулисто, напористо, дерзко. Есть необъясни¬мая магия в казахском речестрое.
Таков склад характерной казахской устной речи.
Сколько таких примеров в казахских сказках, сказах, батырских дастанах, эпических поэмах, драмах на фольклорной основе! Россыпь жемчужин! Европейцу это почти недоступно.
Василий Васильевич Радлов (собственно Фридрих Вильгельм), знаток народной литературы тюрк-ских племен, за восемьдесят лет до того, как я узнал казахов, верно заметил: «Киргизы отличаются от других своих сопле¬менников особенной ловкостью в выражениях и заме¬чательным красноречием».
В наше время это качество, это свойство казахской устной речи заметно обеднело, потускнело, стерлось. Но мне еще доводилось слушать настоящих виртуозов, мастеров подлинного красноре-чия, которые грациозно владели риторикой.
Редчайшие образцы шешенской речи (о том речь впереди) мы находим у казахских биев-златоустов. Я однажды сделал попытку передать колорит речестроя бия Айтеке на русском языке. Не могу сказать, что попытка получилась удачной, но намек на подобный речевой строй, думаю, все же есть.

* * *

Строптивый, язвительный старик Сеит-ходжа любит рассказывать мне, любознательному мальцу, сыну лекаря («лөктірдің баласы») разные байки и возбуждает мое любопытство.
«Эй, Кира, а у немцев бывают \"nip \" — покровители, защитники. Духи животных?»
Нет, мне такое слышать не доводилось. Спрошу у родителей.
«А у орысов?» — допытывается старик, ловко затачивая бруском литовку.
Тоже не слышал.
«А у казахов каждый вид домашнего животного имеет своего покровителя. Пір называется.
Запомни:

Қамбар ата — покровитель лошадей.
Ойсыл қара — покровитель верблюдов.
Зеңгі баба — покровитель крупного рогатого скота.
Шопан ата — покровитель овец.»

Рядом с любопытством взирал на нас наглый, драчли¬вый, бородатый козел.
«А у коз тоже есть покровитель?»
«Есть, — отвечает Сеит-ходжа. — Покровителя коз зовут Шек-шек ата».
«А у людей покровитель кто?»
«У всех людей покровитель один. Құдай!»
«Так разве? А я думал — Сталин».
«Э, брось, Кира, не пугай меня...»

* * *

Зайра-әже (бабушка) не расстается со своей отполиро¬ванной, потемневшей от времени прялкой-юлой (ұршық). Из одного кармана ее выцветшего камзола вечно торчит клок тщательно растеребленной шерсти — то овечьей, то вер¬блюжьей, из другого высовывается прялка-юла. И в шошале возле очага, и в гостях, и на лужайке перед домом, подстелив под собой шкурку, она кругит-кругит привычным движением свою миниа-тюрную прялку и тонкая шерстяная пряжа без устали накручивается на нее. Только что прялка была пуста, худа, а через некоторое время глядишь — пузата, округла, и ёже сворачивает, сматывает с нее клубок черной, серой, белой, пегой шерсти. Работает әже, как фокусник, и я зачарованно смотрю на ее ловкие, смуглые пальцы, между которыми вьется-тянется нескончаемая нить. Мой друг, Ойрат, на это священ-нодействие и не смотрит — привык, а мне любопытно. Прялка у моей мамы совсем другая, она крутит ее ногой, ритмично нажимая на деревянную педаль и вращая большое, как колесо, веретено и обеими рука-ми сворачивая, накручивая на шпиндель нить.
Зайра-оже мне объясняет. Оказывается, жүн (шерсть) бывает разных видов:

Жабағы жүн — шерсть весенней стрижки.
Күзем жүн — шерсть осенней стрижки.
Өлі жүн — «мертвая» шерсть, когда животные линяют.
Биязы жүн — тонкая, нежная шерсть.
Ұяң жүн — шерсть без щетинок.
Мамық жүн — мягкая шерсть, пух.
Қылшық жүн ~ грубая, с шерстинками.

* * *

Вот градация, родственные связи поколений.
По-русски (по восходящей): сын — внук — правнук — праправнук, прапраправнук и т.д.
По-немецки: Sohn-Enkel-Urenkel-Ururenkel-Urururenkel usw.
По-казахски: бала — немере — шөбере — шөпшек — немене — туажат — жүрежат (седьмое поколение). Далее жұрағат (с этого поколения можно вступать в брачные отношения); до этого поколения брачные от-ношения строго возбраняются, ибо ведут к кровосмешению. У казахов — в отличие от многих наро-дов, как европейских, так и азиатских, — это строгий генетический закон, нравствен¬ная основа разви-тия и размножения народа. По-научному это называется ЭКЗОГАМИЯ — запрет брачных отноше¬ний между членами родового объединения до седьмого поколения. Далее — жекжат, близкие отношения сватов. Затем — жамағат (миряне, общий народ). Не только познавательно, но и поучительно, не так ли? Такой порядок строго регламентирует родственные отношения.

* * *

Внук от сына — немере; внук от дочери — жиен. Городские казахи нередко путают эти понятия, подражая русским: все внуки, немере. С точки зрения казаха это некорректно. Кстати, племянник тоже жиен. Выходит, у внука от дочери и у племянника примерно равный обще¬ственно-социальный статус.

* * *

Сухопарый, козлинобородый старик Ергали имел обыкновение собирать аульную малышню и устраивать экзамен. А ну, скажи, как зовут отца? А деда? А прадеда? А прапрадеда?
И так до седьмого колена. Большинство моих сверстни¬ков-казахов отвечали без запинки. Экзамено-вал Ергали-ата и меня. Я отвечал:
- Отец — Карл. Дед — Фридрих. Прадед — Хайнрих. Далее я не знал. Не знаю и поныне. Ерга-ли-ата снисходи¬тельно гладил меня по голове:
— Э, жарайды. Для немца и этого достаточно.
Знание своих предков до седьмого колена для казахов свято. Мой друг Шотаман Уалихан, чинги-сид, знает своих предков — от Чингисхана до себя — в двадцать три поколения. Конечно, род его знат-ный, именитый, все зафик¬сировано в истории, летописи и в памяти народной. Но вдумайтесь: два-дцать три поколения. У русских так глубоко в родословное древо вошел, кажется, один Пушкин. Другой мой знакомец, писатель и журналист, ныне покойный Балгабек Кыдырбекулы уверял меня, что знает своих предков аж до 34 колена. Уму непостижимо! Вот это экскурс в генетические дебри. Но я не удивляюсь: у казахов знание предков — культ.

IV
Көз жетпеген жерге сөз жетеді.
Куда глаза не доходят, туда слова приведут.
Казахская пословица

Своеобразие, богатство казахского языка проявляются иногда даже в казалось бы самых про-стых, обыденных обстоятельствах.
Возьмем, к примеру, наименования временных отрезков суток. По-русски мы говорим: утро, обед, вечер, ночь. Можно еще сказать: рассвет, раннее утро, позднее утро (все равно утро); ранний обед, поздний обед (все равно обед); ранний вечер, поздний вечер (все равно вечер). Еще: после по-лудня, полдник, сутемень, сумерки. Дальше — не сразу и придумаешь.
Как же различают время суток казахи? Какие в казах¬ском языке имеются названия для наимено-вания отрезков времени?
Пожалуйста, вдумайтесь:
I. Таң ертең — утро.
а) елең-алаң — предутренние сумерки, перед рассветом. Все еще неопределенно, неясно.
б) құланиек, құлансәрі — когда, начинает светать и уже можно различать очертание предметов.
в) таңсәрі — пора, когда на землю падает свет, но солнце еще не взошло.
г) таң — пора, когда показывается, встает солнце.

II. Сәске — пора, когда солнце всплыло над горизонтом,
а) сиыр сәске — пора, когда солнце поднялось на длину аркана.
б) сәскетүс — примерно около 12 часов дня.
в) ұлы сәске — полдень, перед обедом.

III. Түс — обед.
а) тал түс, талма түс, тапа-тал түс—примерно около часа дня, верхушка дня, пик дня, разо-млевший день.
б) шаңкай түс — время дня, когда тень самая короткая, примерно около 2-х часов дня.

IV. Бесін — после полудня, солнце перевалило зенит.
а) ұлы бесін — солнце начинает клониться к закату.
б) кіші бесін — солнце склонилось заметнее.
в) құлама бесін — еще более склонилось.
г) екінді — приближается вечер, солнце совсем уже низко.
д) намаздыгер — солнце готовится к закату, склонилось над своим «гнездом».

V. Ақшам, ымырт — вечер, сумерки.
а) алагеуім — солнце вот-вот зайдет, ранние сумерки.
б) кеугім, кеуім, ымырт — солнце зашло, сгущаются сумерки.
в) кешқұрым, намазшам — время вечерней молитвы.
г) кеш — все окутано сумерками, начало ночи.

VI. Түн — ночь.
а) іңір — пора перед наступлением ночи, природа готовится ко сну.
б) қызыл іңір — начало ночи.
в) жарым түн — полночь.
г) таң қараңғысы — густая мгла, пора перед рассветом, близится рассвет.

Разумеется, это не прихоть номада, не забава кочевника. А потребность, нужда, необходимость. Так тонко и точно чувствовали и определяли время кочевники-скотоводы.
У казахов много праздников и соответствующих ритуалов. Их подробное описание заняло бы слишком много места. Да это и не входит в мою задачу. Сфера моих записок — язык. К тому же праздников и ритуалов много у всех, без исключения, народов и племен. Однако, отмечу те казах-ские праздники, которые строго соответствуют временам года.

I. Наурыз — праздник обновления, благоденствия, весны, начала года. В эту пору очищают родники, источники, сажают деревья, совершаются добрые деяния.

ІІ. Қымызмұрындық — праздник лета, проводится в промежутке месяцев мая — июня. Пора доения кобылиц, изготовления кумыса; близкие и дальние родичи пригла¬шают друг друга в гости. Проводятся разные нацио¬нальные игры, состязания.

ІІІ. Мизам (сабан той) — праздник в честь земледельцев и животноводов, праздник урожая.

IV. Соғым басы — праздник зимы. Проводится после выпада снега и наступления холодов. Пора повсеместного забоя скота на зиму. Угощают друг друга убойным мясом. Долгими зимними вечерами акыны, певцы, сказители, музыканты забавляют народ своим искусством. Сочиняют¬ся ска-зы, киссы, дастаны, сказки. Праздник отдохновения.

* * *

По-казахски следует говорить:
«Әйел босанды» — женщина разродилась, «освобо¬дилась», разрешилась от бремени.
«Сиыр бұзаулады» — корова отелилась. «Бие құлындады» — кобыла ожеребилась. «Қой қоздады» — овца оягнилась, не окотилась, как иногда выражаются неправильно.

* * *

На одну тонкость казахского языка указывает доктор филологии Жумагали Исмагулов. Нельзя говорить: «өкінішке орай» (калька русского выражения «к сожале¬нию»). Правильно: «өкінішке қарай». И неверно говорить: «домбырада ойнайды», надо: «домбыра тартады».

* * *

Много лет назад, на одном из собраний в Союзе писателей Казахстана, Акселеу Сейдимбеков обратил мое внимание на то, какие глаголы употребляют казахи при смене времен года.

Қыс келді. Зима пришла.
Көктем туды. Весна родилась.
Жаз шықты. Лето вышло, наступило.
Күз түсті. Осень упала, свалилась.

Менять глаголы, по мнению Акселеу, неверно, безгра¬мотно. И если, случается, говорят «көктем келді» (весна пришла), то это от глухоты к чуткой природе языка: весна не приходит, она рождается, а осень не рождается, а сваливается, обрушивается на голову, падает.
Любопытно, не правда ли?
Иные казахские глаголы однозначно и однословно на русский язык никак не переводятся. Вот, например, широко распространенный глагол «қаңтару». Вот что точно это означает: «привязать по-водья к передней луке седла». Вот и спотыкаешься каждый раз при переводе на русский язык об этом «қаңтару».

* * *

Давным-давно, еще в свои студенческие годы, Абдижа-мил Нурпеисов раздобыл в Книжной па-лате «Русско-киргизский словарь» проф. М.Машанова, изданный в 1899 году в Оренбурге. Словарь весьма толковый (в смысле: интересный, поучительный). Сразу видно, что проф. Машанов велико-лепно чувствовал тонкости казахского языка, владел его богатством, умело выстраивал к каждому русскому слову целый синонимический ряд объяснений. Нурпеисов не поленился, переписал из сло-варя — на свой выбор — несколько сот слов и много лет спустя передал эту изрядно потрепанную тетрадку мне. И теперь я ее нередко листаю с большим восхищением. Машанов приводит слова, ко-торых я в других словарях чаще всего вообще не встречал.

Напролом — бұза-жара.
Напраслина — нақақтан, ақтанақ күйдіру, жала.
Негодник, негодница — мұндар
Задарить — сый-сыя.
Закваска — ашыртқы, ұйтқы, іріткі, қор, қораба.
Костоправ — оташы, сынықшы.
Общество — қауым, жамағат, жұртшылық, халайық.
Ось — белдік, белағаш, кіндік.
Мыслитель — ойшыл, ойгер, білімпаз, білгір, зиялы, оқымысты, ғалым, дана, данышпан, кемеңгер, ақылман.
Құралай — киік лағы, в переносном смысле — ветреное, дождливое время около 10-го мая.
Приварок — көжеқатық.
Полба — борай видай.
Отава — шежік, шиін.
Жәдігөй — притвора, лицедей, ханжа, лицемер.
И т.д.
Обратите внимание на синонимы к каждому слову. В современном языке их не всегда встретишь. То есть, произошло явное сужение, оскудение, обеднение лексики.

* * *

К слову «вид» профессор М. Машанов в своем «Русско-киргизском словаре» приводит следующий си-нонимический ряд:
түр, кескін, сынық, сымбат, тұрпат, келбет, нобай, нұсқа, көрік, әлпет, шырай, рең, тұлға, ұсқын, ай-бар, пыс, кейіп, сұрық, ажар, мүсін, пішін, бейне, сын, өң, көрініс. И добавляет: «вот неполный перечень компонентов того синонимического ряда, который соответствует русскому понятию «вид».
Каково?! 25 казахских синонимов к одному «виду» и это еще неполный перечень! И после этого говорят о бедности казахского языка! Привет господину-товарищу Мищенко-Тищенко-Нищенко, ко-торого я помянул в предисловии к циклу заметок!

* * *

Еще одно доказательство о разборчивости казахского языка в классификации периодов человече-ской жизни.

Только что родившийся ребенок называется — нәресте,
От одного года до семи лет – сәби,
Девочка между годом и двумя годами – бөпе,
Мальчик такого же возраста — бөбек,
Мальчик в возрасте от двух до трех лет — бүлдіріп,
От трех до пяти лет — балдырған,
От восьми до двенадцати лет — ойын баласы,
От двенадцати до пятнадцати лет — сығыр,
От пятнадцати до шестнадцати лет — ересек бала,
От шестнадцати до девятнадцати лет — бозбала,
От двадцати до тридцати лет — жасжігіт,
Мужчина в возрасте от тридцати до сорока лет —кұржігіт,
От сорока до пятидесяти лет — ер түлегі,
От пятидесяти до шестидесяти лет — жігіт ағасы.

Теперь предлагаю носителям и знатокам других языков подыскать к этим понятиям соответствую-щие адекваты и аналоги.
У казахов есть единица измерения времени — «бие сауым». Отрезок времени - от дойки до сле-дующий дойки кобылицы. А вот время, от дойки до дойки коровы или козы, обозначения у казахов не имеет. Нет таких понятий, как «сиыр сауым» или «ешкі сауым».

* * *

Богатое, звучное, красивое казахское слово «Айналайын». Сколько в нем оттенков, от умиленной ласки до легкого укора и даже до язвительной насмешки. Бесконечная гамма чувств! Переводят обычно: «милый (ая)», «дорогой (ая)», «хороший (ая)» и т.д. Но все это лишь бледная тень мягко-го, звучного, нежного «айналайын».
Олжас Сулейменов своему известному стихотворению «Айналайын» предпослал объяснение:

«Обращение к дорогому человеку — айналайын.
«Кружусь вокруг тебя» — подстрочный перевод.
«Принимаю твои болезни» и «Любовь моя» — смысло¬вые переводы».
Поистине: слово одного языка не покрывает слова другого.

V
Сөз қадірін білмеген өз қадірін білмейді
Кто слов не ценит, сам себя не ценит.
Казахская пословица

Знакомый журналист из Берлина Вольфганг Сабат просит меня привести хоть один пример из казахского языка, который не имел бы аналога в немецком языке. Глаза его победно, испытующе по-блескивают из-за стекол очков. Он уверен, что не может быть такого слова у номадов, которому не нашлось бы адеквата в развитых европейских языках.
Я ему рассказываю о деталях юрты, выкладываю слова: кереге, шаңырақ, уық, түндік, туырлық, үзік, басқұр, бақан, уықбау и т.д. — добрая сотня сугубо этно¬графических, материально-бытовых понятий. Говорю, что писатель, ученый Акселеу Сейдимбеков посвятил описа¬нию юрты блистатель-ный историко-этнографический очерк, упомянув огромное число специальных терминов. А у исто-рика-этнографа А.С. Муканова есть основа¬тельный труд «Казахская юрта». И сколько там юрточных слов-понятий! И ни одно из них не имеет адеквата ни в русском, ни в немецком, ни в других европей-ских языках. А ведь и юрт бывает несколько: походная (жолама уй), то же — аблайша, еще — қос, шай-ла, күрке...
Ну, юрта — понятно, — не сдается Вольфганг. — Это нечто типичное для кочевников. Немцы ведь не кочевники. Им юрта не нужна. Ты приведи другой пример.
Ну, возьмем, к примеру, беркута.
Как, как? Беркут? Вас ист дас?
Ну, как бы тебе сказать? Птица, хищник, орел. Адлер.
Ах, зоо? Адлер, альзо! Ну и что?
Подожди. Я еще о юрте не все сказал. К теме «Юрта» можно отнести и различные предметы из войлока, тканные изделия, узорчатые циновки, настенные ковры, вышивки, домашнюю утварь, от-деланная резьбой по дереву, инкрустацией костью, росписью и т.д.
- Ладно. С юртой, допустим, ты меня сразил.
Перейдем к адлеру... как ты сказал... к беркуту.
Так вот, начнем с того, что этот самый беркут не встречается ни в четырехтомном академи-ческом «Словарь русского языка», ни в «Русско-немецком словаре». Нет и все! А как воспет беркут в казахском фольклоре! Сколько его разновидностей! Сколько специальных слов-терминов у беркутчи — охотников с беркутом! Сколько слов для беркута разных возрастов!
И ты это знаешь?
Кое-что знаю. Был в нашем ауле беркутчи — старик Абильмажин. Он нас, аульных шалопаев, просве-тил. А кое-что вызнал из доклада поэта Кадыра Мырза-Али.
—- Интерессант! Давай примеры!
Пожалуйста. Годовалый беркут называется у казахов балапан құс. Двухлетний - қан түбүт. Трех-летний —тірнек. Четырехлетний — тac түлек. Пятилетний —мұзбалақ. Шестилетний – көк түбіт. Десятилетний —барқын. Одиннадцатилетний — баршын. Двенадцатилетний – шөгел.

И все казахи знают эти слова? — любопытствует Вольфганг.
Все, наверняка, нет. Но важно, что эти понятия в казахском языке существуют. А в европейских языках их нет. Придется говорить: «трехлетний адлер», «адлер по пятому году» и т.д.
Но ведь можно привести и обратные примеры, — настаивает германский журналист. — В ев-ропейских языках есть, а в казахском — нет.
Конечно, — соглашаюсь я. - В казахском языке нет, например, понятия презерватив. Ну, не пользова-лись степняки этой штучкой. Приходится прибегнуть к описательному переводу: мешочек для мужского полового органа.
Мы оба хохочем.

* * *

Угощение у казахов — сложный ритуал. Бесбармак — это не просто гора мяса, дымящегося на под-носе-табаке. Так это кажется лишь несведущему человеку.

Приведу отрывок из повести «Купы джиды» Абиша Кекилбаева, попутно указав в скобках казах-ские названия частей бараньей туши.
«Всеведущие старики, зоркие стражи дедовских обычаев, внушавшие несмышленным маль-цам святость родственных уз с той самой поры, как они научились сидеть на коне и подавать гос-тям блюдо с мясом, неизменно твердили: «Запомните раз и навсегда: при угощении самому почет-ному гостю преподносят тазовую кость (по-казахски: жамбас). Затем наиболее ценным считается ло-патка (жауырын). Потом следует лучевая кость (кәpi жілік), потом — берцовая кость (тоқпан жілік), потом — асық жілік. Опаленную и сваренную баранью голову (бас) кладут на первый, глав-ный поднос. Курдючное сало {құйрық май) и печень (бауыр) нарезают тонкими ломтями и распреде-ляют по всем подносам. Десять ребрышек {сүбе қабырға) вместе с мясом на них кладут на первые четыре подноса, при этом шесть подкладывают к двум лопаткам, а четыре — к двум берцовым костям. К остальным восьми частям следует добавить по два ребрышка у ключицы (бұғана қабырға). Грудинка (төстік) полагается зятю, крестец (құйымшақ) — девушке, шейный позвонок (көтен-мойын) — пастуху, требуха (ішек-қарын), почки {бүйрек), голень {сирақ) — женам, служанкам, детям...»
Выходит, непростая наука у степняков — угощение. А главное — сколько слов, наименований, обо-значений!

* * *

Примерно тоже можно сказать и о кумысе. Кумыс — не просто напиток из кобыльего молока. Его готовят по-разному, заквашивают, выдерживают в разных кожаных бурдюках, напиток капризный, при-вередливый, и видов его не один десяток. Кто интересуется — рекомендую прочесть дивный, ли-рико-этнографический рассказ «Кумыс» Дукенбая Досжана. Рассказ этот переведен на многие язы-ки мира.
Кумыс надо уметь готовить на все случаи жизни. Надо знать, для кого и чего готовишь: для батыра, для влюбленного или косаря-пастуха. На свадьбу или для поминок. Для утоления жажды или для наслаждения, удовольствия гурманов. Знать, из какого молока, от какой кобылицы.
В рассказе Д. Досжана молодой казах спрашивает у мастерицы-кумысницы:
«А почему вы не доили смирных, старых кобылиц?»
«У старых молоко закисает скорее, и вся сила у такого кумыса наверху, вроде бы в сливках. А кумыс из молока молодых кобылиц обретает настоящий вкус и силу только на третьи сутки. Он и есть самый целебный. Какая кобыли¬ца — такой и кумыс. Если от молодой кобылицы — человек словно молоде-ет».
Готовить кумыс — священнодействие.

«Тихо стало в юрте. Даже молоко в турсуке не булькало. Ак-тате качала турсук на коленях так долго, что, я видел, начала уже задремывать. Потом, очнувшись, приподняла угол текемета-кошмы с узора-ми, положила турсук на сырую землю, на пожелтевшую редкую траву и тщательно укрыла сверху. Ку-мыс так и должен был выдерживаться, дозревать — согреваться сверху и охлаждаться земляной сыро-стью снизу».

А из какой посуды следует пить кумыс? Тоже ритуал.

«Уж так издавна повелось, что разным людям подают кумыс в разной посуде. Простому человеку — в кесе. Случайным гостям, путникам — тоже. Обжорам и торга¬шам наливают в большую деревян-ную чашу — тостақ. Ведь для них главное - залить толстое брюхо. А вот доро¬гим друзьям подают в расписанных, средней величины чашах — зеренах. Правда, и зерены бывают разные. Вот этот выточил из урючины и расписал золотом знаменитый мастер Акадиль. Влюбленным предлагают кумыс в изящных көзе — маленьком узкогорлом сосуде с золотыми каемками. Из отделанных серебром көзе пили акыны-певцы, тонколицые щеголи - сері. Батырам и борцам-палуанам обычно подносили кумыс в высоких кувшинах».
Этнография — этнографией, но за каждым этнографи¬ческим описанием стоит огромное лексическое богатство.

* * *

Напомню казахские названия оружия и доспехов. Несомненно, поучительный материал, свиде-тельствующий о лексическом многообразии.

1. Виды кольчуг: бадана, берен, жалаңқат, зере сауыт, көбе, кіреуке, кқаттама, торғауыт.
2. Шлемы: бетбейнелі дулыға, көбе дулыға, қаттама дулыға, кұрама дулыға, темір қалпақ, темір тел-пек.
3. Легкие защитные панцири (кежім): бөреңгілі кежім, зере кежім, көбеккежім, қаттама кежім, қияқ кежім.
4. Оружия стрельбы: мылтық (фитильное ружье), садақ (лук).
5. Режущее оружие: алдаспан, қылыш, сапы, семсер.
6. Колющее оружие: найза, cүңгі.
7. Секущее оружие: айбалта, селебе.
8. Бьющее оружие: шоқпар, сойыл.
9. Казахские нагайки: құмшы, дойыр, дырау, дода.

Разумеется, все эти виды имеют русский адекват. И, разумеется, большинство ныне вышли из активного употребления.

* * *

Еще одна национальная особенность. Приведу сцену из романа Жусупбека Аймаутова «Акбшек»:
«Ну, а где сейчас твой муж?»
«По службе перевелся в другой город. Уже два месяца, как нет от него вестей».
«Детей от него рожала?»
«Был выкидыш. Один ребенок умер по нашей вине».
«Как зовут мужа?»
«Грех ведь. Как скажу?»
«Какой грех, милая? Предрассудки все. Назови смелее!»
«Имя его — то, что надевают на шею коня». «Хомут, что ли?» «Нет, то, что выше». «Дуга?»
«Да, оно самое». «Ну, и наградили имечком!»

Такой вот разговор. А все дело в том, что по стародав¬нему обычаю казашка не имеет права называть по имени мужа, деверя, свекра. Это неприлично, предосудительно, грешно. Выйдя замуж, казашка вы-нуждена всех деверей называть описательно, придумывая ласковые, почтитель¬ные прозвища. Мужа она называет: «Хозяин этого дома», «человек этого очага» или «отец моего сыночка», «моей доченьки», или еще как-нибудь. Но ни в коем случае по имени.
Правда, сейчас эти правила далеко не столь строги. А в городских условиях и вовсе не соблюда-ются.
Многие полагают, что единственный казахский народный инструмент — домбра. Существуют уничижи¬тельные строки: «Одна палка - два струна, мұның аты -домбыра» (Сам слышал в Таразе и Шымкенте). Это одна из распространенных глупостей. Музыкальных инстру¬ментов у казахов множе-ство: домбыра (много видов — двуструнные, трехструнные, ширококорпусные, двухсто¬ронние, с полым грифом, шинкильдеки), уілдек, сазген, желбуаз, желқобыз, даңғыра, дабыл, дауылпаз, шындауыл, керней, дулыга, дүңгіршек, тоқылдақ, асатаяқ, адырна, шартылдауық, сақпан, сырнай, кепшік, жетіген, бұғышақ, шың, шаңқобыз, ауызсырнай, қамыссырнай. (См. Джанибеков У. «Эхо». С. 248).
Описание старинных музыкальных инструментов можно найти в трудах А. Левшина, Ч. Валиханова, И. Георги, Г. Потанина, С. Рыбакова, Р. Сазонова.

* * *

Истинно казахская речь похожа на причудливые узоры на домотканном ковре. Казах не говорит пря-мо, плоско, серыми ремарками, однозначно, в лоб, он предпочитает речь эмоционально окрашенную, многослойную, витиева¬тую. В «Пути Абая» Мухтара Ауэзова читаем: «По ста¬рому обычаю аксакалов, отец говорит иносказательно, намеками и кружит над целью своей речи, как ястреб».
Очень тонко подмечено.

Вслушайтесь в экспрессию устной речи героев «Пути Абая»:
\"Ел аузына қақпақ болып көршi. Bipaқ ол қолыңнан келмейді. Ендеше, не ер бол да, ақта! Немесе илан да жазала! Тек, жарыктығым, дүмбілезінді көрсетпе, былқыл-сылқылыңды аулақ әкет\".
Напористо, упруго, энергично.
А в русском переводе это воспроизведено так:
«Попробуй заткнуть рот всему народу! В силах ты сделать это? Так будь решительным до конца: осмелься оправдать его. Или оправдай, или осуди! Только, дорогой мой, не топчись на месте!»
Формально, может, и близко. Но нет ритмичности, динамизма, строя речи, характерных для оригинала.
Казах любит, чтобы в речи была «изюминка», некая загадочность.
Проиллюстрирую сказанное примером из сказки об Алдаре-косе. Помните, между ханом и Обманщиком состоялся такой диалог:
«С каких пор холм покрылся снегом?»
«Пожалуй, с четверть века».
«Двумя еще владеете?»
«Владею ныне тремя».
«Как относитесь к дали?»
«Даль мне близка».
«Как относитесь к ближнему?»
«Ближнее мне далеко».
«С сорока возьмете по одной?»
«Если на то будет ваша воля».
«Тогда берите заранее».
«Могу взять и потом. Надеюсь, не обманут, мой повелитель».
Нукеры ничего не поняли из этого разговора и попросили Алдара разъяснить его суть. И Алдар ска-зал:
«Хан поначалу спросил: «Давно ли холм покрылся снегом?» Это означало: «Давно ли побелела ва-ша голова?». И я ответил: «Уже четверть века». Потом хан спросил: «Владею ли я двумя?» Означало это: «Крепко ли я стою на двух ногах?» Я сказал: «Владею тремя», то есть, «Хожу с палкой». «Как от-носитесь к дали?» — спросил хан. Смысл: «Хорошо ли видите издалека?» Я сказал: «Даль мне близ-ка», значит: «Далекое вижу хорошо». Хан поинтересовался: «Как относитесь к ближнему?», то есть, «Как видите вблизи?» Я ответил: «Ближнее мне далеко». Означает: «Вблизи вижу плохо». Хан догадал-ся, что вы все из нашего разговора ничего не поняли и что потом все равно придете ко мне за разъясне-нием, а потому спросил: «С сорока возьмете по одной?», что означало: «Возьму ли с каждого из сорока нукеров по одной лошади?» Вот и вся разгадка».
Вообще передать подлинный казахский речестрой на других языках крайне сложно. Нередко — невозможно Это вам не слова перекладывать с языка на язык.

VI
Піл көтермегенді тіл к өтереді.
Язык осилит, что и слон не поднимет.
Казахская пословица

Почему-то бытует мнение, будто казахский язык не особенно богат и разборчив в наименовании деревьев, трав, цветов, ягод, то есть флоры, а также животного мира, то есть фауны. Действитель-но, в художественной казахской прозе (сужу по опыту давнего переводчика) то и дело встречаешь общее наименование — деревья, травы и реже конкретное название конкретного вида деревьев, трав и птиц. Мелькают ағаш, терек, қайың, жиде, тал. Терек и терек. Иногда көк терек, қара терек, қара тал, сәмбі тал, ақ кайың, арша, емен. Зайдет разговор о птичках, так сплошь и рядом торғай: қараторғай, бозторғай и т.д.
И я знаю, у русских и немецких переводчиков это обстоятельство всегда вызывает недоумение. Те к по¬добным наименованиям более щепетильны и привыкли называть деревья и травы конкретно по разновидностям. Их раздражают фразы типа: «На холме росло одинокое дерево», или: «На верхушке дерева щебетала птичка», или: «Из камышовых зарослей выскочил какой-то зверь». Сразу возникает во-прос: «Что за дерево? Что за птичка? Какой зверь?»
В том, что иные казахские писатели по части флоры и фауны слабо вооружены, казахский язык не виноват. По этой части казахский язык никак не беднее других. В этом я убедился не однажды за свою многолетнюю перевод¬ческую практику. И для облегчения своей работы я завел целую рубрику в своей рабочей тетради, посвященной казахским словам по разной тематике. Приведу из разряда «Травы, де-ревья» десяток-другой примеров (больше не позволяет размер статьи). Вот некоторые названия ягод:

Қаpa жидек — черника
Ит бүлдірген — брусника
Көк жидек — голубика
Шырғанақ — облепиха
Бүлдіген — земляника
Мойыл — черемуха
Шие — вишня
Қара өpiк — слива
Бөрі қарақат ~ барбарис
Қой бүлдірген — костяника
Қожақат— ежевика
Таңқұрай — малина
Қарақат — смородина
Долана — боярка

Увы, на базаре казахи не всегда прибегают к казахским названиям, а довольствуются чаще всего русскими ана¬логами: «Малина бар ма?», «Смородина қанша тұрады?».
Вот казахские названия трав, наиболее часто встре¬чающиеся в художественной литературе:

Жусан (полынь),
ермен жусан (чернобыльник),
шайқурай (зверобой),
адыраспан (гармала),
жантақ (верблюжья колючка, иногда: янтак),
түйе жоңышқа (донник),
жоңышқа (люцерна),
беде (клевер),
ошаган (репей),
құзтабан (лапчатка),
қияқ елең (осока),
көде (пушица дернистая),
еркек (житняк),
бидайық (пырей),
арпабас (костер),
құзылот (костер безостый),
ажырық (прибрежница),
сұлыбас (овсец),
түлкіқұйрық (лисохвост),
құу (ковыль),
селеу (триостница),
құға (рогоз),
көкпек (лебеда),
жыңғыл (тамариск),
құзғалдақ (подснежники),
қурай (бурьян),
бақбақ (одуванчик),
тасшөп (габрец).

С неохотой обрываю перечисление. Продолжать можно еще долго. Мог бы на страницу-другую перечислять казахские названия деревьев.
Слова эти родились не сегодня и не вчера. Они встре¬чаются в «Русско-киргизском словаре» проф. М.Машанова (1889) и в «Кратком русско-киргизском дорожнике со словарем» Жумагула Кошербае-ва (1906, Омск) под редакцией А. С. Алекторова. Вот примеры из того «Дорожника»:

Дерево — ағаш;
сосна — қарағай;
осина, тополь — терек;
ель — шырша;
ива — үйіңгі тал;
липа — жөке ағаш;
куст — шоқы;
орешник — шеттеуін ағаұ;
черемуха — қара мойыл;
терновик — мойыл;
шиповник — ит мұрын;
сирень — мәйе;
малина — қажақат;
смородина — қарақат;
ракитник — шілік;
плод — жеміс, миуа;
ягода — жидек;
овощ — жеміс;
слива — қара алу;
груша — алмұрт (к слову: мой покойный друг Аскар Сулейменов утверждал, что алмұрт — невер-но, правильно: нок);
вишня — шие;
персик — шабдалы;
финик — құрма;
калина — бүргөз;
орех — шеттеуік жаңғақ;
подсолнечное семя — шекілдеуік;
урюк — өрік;
лук — пияз, сарымсақ;
чеснок — жуа;
репа — салқам;
редька — тырна салқам;
картофель— буулдық, бөреңгі;
капуста — керем;
горох — бұршақ;
земляника, клубника — бүлдірген;
клюква — қызыл жидек,
просо — тары;
гречица — қырлық қарамық;
крупа, пшено —тойтары, жарма,
сорочинское пшено — күрішсөк.

Таковы примеры из словаря столетней давности. Приз¬наться, некоторые наименования для меня внове. Морковь ныне по-казахски именуют – сәбіз (а не кешір); картофель называют просто картоп (а не буулдық, или бөреңгі); капусту называют қарыққабат, капуста, қоян жапырақ (а никак не керем).
И, завершая тему «Растительный мир», хочу привести названия в этой области, употребленные в своем поэтическом творчестве Ильясом Джансугуровым. Названия эти касаются флоры лишь одного Семиречья (Жетысу), воспетого поэтом. Их приводит критик и литературовед Сайдил Талжанов в сво-ем воспоминании об Ильясе Джансугурове. И названия эти красноречиво свидетель¬ствуют о широких познаниях и богатой словесной палитре убиенного классика казахской литературы. Вот эти наименова-ния (предлагаю неравнодушному читателю самому подбирать к этим словам соответствующий русский адекват).
Қарағай, тал, донала, ұшқат, шетен, ырғай, арша, ақсасық, қызыл қайың, барша, шынар, шырғанақ, сөңке, терек, сөгет, емен, үйеңкі, шырғай, балғын, тораңғы, сары ағаш, қойқарақат, жиде, тобылғы, түйеқұйрық, тауқонақ, шәйшөп, маңқа, құлынембес, cүтiгen, еңлік, мейіз, киізкиік, ақшалғын, бес, көкемарал, бетеге, раң, жапырақ теңге, бұйра, қисық иық, балдырған, уқорғасын, атқұлақ, желкеуір, шырыш, шытыр, биеемшек, мыңтамыр, жуа рауаш, жаужапырақ, балауса, сорғыш, cелдір, ермен, бақбақ сыбызғы, жалбыз, құлмық, қарақияқ, шоқайна, меңдуана, сора, шақпақ, құрай, шырмауық, кендір, қылша, жыланқияқ, қынжыға, қоға, сасыр, аққой, таусарымсақ, қымыздық, қызсаумалдық, калақай, ойылқияқ, усойқы...
Браво, поэт Ильяс! Я не знаю другого казахского писателя, который так глубоко знал и так щедро воспевал флору родного края.
Жаль, что в 1986 году я не мог опрокинуть на голову самоуверенного эмиссара из ЦК КПСС Ми-щенко (или Тищенко, Нищенко?), который в душе был расположен к тому, что казахский язык состоит всего из 200 слов. Неужели он искренне полагал, что грандиозная эпопея «Путь Абая» была написана таким скудным запасом слов? Хотя известно, что словарь «Пути Абая» (не всего Мухтара Ауэзова) со-ставляет 16893 слова.
А вот слова «тюрьма» нет в казахском языке. Нет и все тут! Как-то обходились вольные сыны сте-пей без этого атрибута цивилизации. А когда понадобилось, прибегли к искаженному «түрме». Также приспособили и другие слова: зауыт (завод), тауар (товар), самауыр (самовар), экуатр (экватор), кәмпеске (конфискация), пірканшык (приказчик), белесебет (велосипед), каменес (коммунист), аулнай (председатель аульного совета), бipгадір (бригадир) и т. д. и т.п.
Новая эпоха, общественно-социальные катаклизмы принесли в казахский язык огромный поток за-имствован¬ных слов. Появилась в них острая нужда, а достойного эквивалента впопыхах не нашлось. А время не терпело. Пришлось использовать иноземный лексический материал, мало-мальски приспособив его фонетически в соответствии с казахской артикуляционной базой. Проиллюстрирую сказанное при-мерами из произведений казахских прозаиков.У Беимбета Майлина: учитель (много раз), нәшәндік (на-чальник), көшір (кучер), стражник, пристап, делегат, милиция, пеш, мода, подлог, арыз, презден (прези-диум), сельсабет, піртөкел (протокол), «под сот», машина, закон, уез, пecip (писарь), кәндидәт (кандидат), камсомол (ком¬сомол), шинель, фуражка, солдат, поселке, бәлшебек (большевик), «тыбая — мая, мая — тыбая» («твое — мое, мое — твое»), губерне, үстел (стол), пакет, спесік (список), прабител, бөтелке, жалонжа (жалованье), слабода (свобода), конпеске (конфискация), пірешкі (бричка), телефон, охрана, партизан, кәләуния (колония), бығыбыр (выговор), контра, құлып (клуб)...
Кончаю перечень. В одном только сборнике рассказов и повестей Б. Майлина «Шұғаның белгісі» (1974) я встретил не одну сотню подобных заимствованных слов-реалий жизни в начале XX века.
Подобных заимствований я выписал из однотомника другого классика казахской литературы Жусупбека Аймаугова количеством в 163 слова:
Үшкөл (школа), періуатшік (переводчик), нашалнік, кінеге (книга), әтірет (отряд), пәуеске (повозка), ізбес (известь), дияла (дело), өшетіл (учитель), көріс (курс), әпесер (офицер), кемесер (комиссар), ділграм (телеграмма), мелитсе (милиция), субалыш (сволочь), безобразия, арестовайт, жәшейке (ячейка), шорнабай (черновик), самогон, ?ашаба (кошевка), пенжек (пиджак), секрет, декрет, кәтлет (котлета) и т.д.

Помню, учеником начальных классов я впервые наткнулся у Джамбула на стихотворение «Өстепкеде» и не сразу догадался, что это значит: «На выставке».
В пухлом довоенном, очень занимательном романе Сабита Муканова «Жұмбақ жалау» искажен-ных русских слов встречалось множество.
Но это — примеры из 20-30-х годов прошлого века. В них отразился колорит эпохи, своеобразие ка-захской речи в момент социального перелома. А вот аналогичные примеры из более близкого вре-мени.
Небольшой рассказ Шерхана Муртазы «Жалаң аяқ от кешу». В нем я встретил такие заимствован-ные слова: пәуеске, кожайын, фуражка, гимназист, мама, губернатор, казарма, полицей, крестер, кафедраль собор, түрме, револю¬ционер, бандит, камера. (Обратите внимание: заим¬ствованные слова фонетиче-ски редко искажаются).
Примеры из повести Саина Муратбекова «Жабайы алма»: жемпір (джемпер), маладес, гормон, монделен (мандолина), скрипка, пашис (фашист), казит (газета), жүншөлки (шерстяные чулки).
Примеры из повести Мухтара Магауина «Бip атаны\" балалары»: калхқоз (колхоз), дүкімет (доку-мент), біргәдір (бригадир), командир (командир).
Заимствования из рассказа Тынымбая Нурмаганбетова «Үшінші класты\" жетекшісі»:
педсовет, класс, директор, стол, докладтау, бәтеңке (ботинки), плащ, кереует (кровать), термос, шкаф, газет, совхоз, кадр, коллектив, нейлон, парта, бугалтер, әбизатілні (обязательно), шкүл (школа), костюм, сумка, мәгәзін (магазин), міністір (министр), пәпке (папка), коридор, үнстет (институт), перуай (пер-вый) и т. д., всего 60 слов.
Прошли годы. Казахстан стал суверенной страной. Национальное самосознание перешло в но-вую стадию своего развития. Заимствования из русского языка (что одно время было модным и даже как-то поощрялось) резко сократились. Писатели, языковеды стали искать и использовать другие ресурсы для обозначения новых реа¬лий жизни. Пошло повальное увлечение словесными новообра-зованиями. Иногда удачно, иногда — не очень. А случалось — и вовсе ни в какие ворота. Но о том раз-говор впереди.

VII
Өткен күн оралмас,
құнды сөз жоғалмас.
Прожитый день не вернется,
а мудрое слово останется.
Казахская пословица

Занимаясь не одно десятилетие переводами казахской прозы на русский язык, я, понятно, постоянно сталкивался с определенными трудностями. Всегда не хватало нужных слов при описании, скажем, аульного быта, обычаев и обрядов, реалий и обозначений для раскрытия тем «лошадь», «верб-люд», «животный мир», «травы», «истори¬ческие понятия». Словарей вечно не хватало, а те, что были под рукой, не всегда оказывались полезными. Словом, все, что было мне нужно, я редко находил в словарях. И я завел для личного пользования разные тематические словарики (своего рода шпаргалки), в которые вносил все необ¬ходимые детали и нюансы того или иного казахского понятия. А добывал я этот ма-териал из бесед, случайных разговоров, распросов и чтений художественной и специальной лите-ратуры.
Об этом своем излучистом пути расскажу чуть подробнее.
Сколько мне, например, приходилось собирать по крупицам (буквально!) русские слова для одной лишь темы «Лошадь»?! Трудно найти в казахской прозе произведения, где не описывалось бы с самых неожиданных сторон это любимое, веками почитаемое степняками благородное животное. Сколько, например, о лошади, о коне, о скакунах, об их стати, красоте, верности, о скачках, о погонях, о походах сказано в казахском фольклоре! В знаменитом абаевском стихотворении, посвященном описанию ко-ня, указаны и воспеты четыре десятка /!/ внешних примет. В моей переводческой практике до поры, до времени удавалось обходиться теми крохами, которые я знал или выудил из разных словарей, из русской прозы, из романов, описывающих казачий быт. «Холстомер», «Казаки» и «Хаджи Мурат» были читаны-перечитаны вдоль и попе¬рек. Но казахские писатели оказались по части описания лошади поистине неистощимы. Сын табунщика Дукенбай Досжан, питающий к тому же слабость к разного ро-да этнографическим деталям, рассказывал о лошади, о скачках, о сбруе-упряже, обрушивал на голову переводчика такие слова и понятия, о которых я доселе и слыхом не слыхивал.
Потом Абиш Кекилбаев написал повесть, где даже повествование ведется от имени гнедого ска-куна. Тут уже и вдохновенные слова, найденные для описания лошади Чингизом Айтматовым в «Про-щай, Гульсары!», оказались недостаточным подспорьем. Надо было каким-то образом разузнать, что под-копытная косточка называется по-русски козон, а пучок волос над копытами лошади — щеткой, что ре-мень, проходящий под брюхом лошади и скрепляющий стремена — скошевка, а полоска на местах, где перетяги¬ваются подпруги, — ленник и т.д. и т.п.
Потом уже из какого-то дореволюционного немецкого лексикона я почерпнул сведения и о породах лошадей, и о том, что скелет лошади состоит из пятидесяти шести частей-названий, а для характери-стики внешней формы коня необходимы сорок два слова, что есть еще десятки и десятки слов для опи-сания масти и стати лошади, стойки, очертания спины, хребта, шеи, крупа, ляжек, ног, добавьте сюда ви-ды аллюра (шаг, рысь, иноходь, галоп, карьер) с их разновидностями и с различными комбинациями, вроде того, что рысь с подскакиванием именуется тропотом, и еще добавьте не один десяток слов-названий разных частей и деталей конской сбруи, а также разные типы лошадников и их профессий и т.д., и вы поймете, что для раскрытия одной темы «ЛОШАДЬ» необходим внуши¬тельный словарь.
Братьям-казахам, однако, и этого оказалось мало: они расширили «лошадиный» словарь еще отдельными понятиями, характеризующими возраст коня. Просто жеребенок — құлын, или — нежнее - құлыншақ; если же жеребенку более шести месяцев, но менее года — жабағы, годовалый жеребенок называется тай (стригун); сосун на втором или третьем году — арда емген; жере¬бенок по третьему году — құнан; самец-трехлетка — дөнен; кобыла-трехлетка — байтал; лошадь по пятому году — бесті и т.д.
Приведу для любопытства еще ряд казахских слов, относящихся к теме «лошадь»: торы (гне-дой), құла (буланый), боз ат (сивый), бурыл ат (чалый), кер ат (мухортый), шабдар (игрений, игреневый), қара ат (вороной), кекіл (челка), құлақ (уши), мойын (шея), жал (челюсть), қабақ (веко), омыртқа (позво-нок, шейный столб), жал (грива), желке (затылок), сағақ, (изгиб, шея и подбородок), мұрын (нос), ерін (гу-бы), тic (зубы), қабырға (ребра), жота (хребет), омырау (грудь), төс (грудинка), бақай (бабка, козон), тұяқ (копыта), сіқір (сухожилие), аяқ (ноги), жауырын (лопатки), сауыр (круп), мықын (бок, маклок), құйрық (хвост), қыл (щетина, шерсть), көтендік (зад), ұршық (берцовая кость), сан (ляжки), ума (пах), тірсек (го-лень), көз (глаз), шаша (щетки), әуке (подгрудок)...
Вынужден остановиться: «лошадиные» слова, наверняка, займут несколько страниц. Мой покойный друг Аскар Сулейменов, большой любитель и знаток лошадей, просмотрев мой «лошадиный» сло-варик, сделал несколько карандашных пометок, пояснений в своем оригинальном стиле. Таралғы — кре-пление стремян; өмілдірік — нагруд¬ник: парыл — храп; текірек — трот; қаңтару, таң асыру — выстойка; үйір (ру) — косяк; тұлпар — вне конкурса; дүлдүл — конь Азрет-Али; саяқ жылқы — диссидент (мерин, па-сущийся особняком).
Справедливости ради следует сказать, что по части лошади и русский язык довольно богат. А вот там, где на страницах казахской прозы величаво возникает вдруг верблюд, у переводчика нередко бессильно опускаются руки. Если многие языки вполне обходятся словами «верблюд», «верблюди-ца», «верблюжонок», то казахи различают: нар (одногорбый), бура (двугорбый самец-про¬изводитель), үлек (породистый верблюд), қаспақ (метис одногорбого самца и двугорбой самки), желбая (верблюд- скакун), жалбай (с горбами в разные стороны), аруана (одногорбая), інген (дойная), атан (холоще-ный), арван (порода вьючных верблюдов), қайыма (первородящая), буыршын (молодой верблюд-самец), бота (верблюжонок), тайлақ (годовалый), азбан (холощенный), тұмса (молодая самка), жампоз (разновидность жалбая), майя (приплод аруаны) и др.
В зимнюю пору все верблюды называются — жүнді түйе; в летнюю пору — қара қайыс түйе; в осен-нюю пору — боздақты түйе. И верблюжья шерсть бывает трех видов: биязы, жабағы, шуда (остевой во-лос; длинная шерсть с нижней стороны шеи и на ногах выше колен верблюда). В свой черед и шуда бывает трех видов — желке шуда, тізе шуда, томақшы. И верблюжью шкуру делят на три вида: мойнақ тepi, бой тepi, жондық тepi. Все это я вызнал из разных статей, словарей, также из расспросов, когда коле-сил по Мангышлаку.
С добрым, покладистым верблюдом - я убедился у литераторов вообще сложные отношения. На какие только словесные ухищрения не идут переводчики, как только сталкиваются с верблюдом? У Махамбета Утемисова почти в каждом стихотворении встречаются породистые разновидности этого животного. Вот и читаем в русском переводе:

Не верится,
когда жампоз обычный
Сравняться может с наром-силачом,
Хоть и рожден двугорбым.
Не верится,
что может быть неумной
Совсем не схожей с матерью ни в чем
Дочь аруаны гордой».
(перевод А. Устинова)

Или:

Ведь знают люди,
что ты — ублюдок хилого верблюда.
Коспаком лучше назовись.
(перевод А. Устинова)

У другого переводчика — А.Б.Никольской — нередки такие выражения: «Бурый нар с могучей спиной», «день, когда, по льду скользя, падает крепкий бууршин», «день, когда в стаде бура покры-вает атана вдруг», «день, когда бурый нар привязи рвет», «приплод аруаны майей зовут», «на наше дело нужен черный нар, рожденный от улека черный нар», «бег выносливый аруаны», «верблюжонок тощий, больной, как атан ходил по пескам», «гордо ступает сарыатан» и т.д.
Тяжело читается, не так ли? Нелепо звучит, чужеродно. Очень уж неуклюже лезет в поэтическую строку верблюд. Но что делать? Вот и прибегают к сноскам и пояснениям, которые, как известно, всегда отягощают художественный текст.
В русской прозе то и дело встречаются такие выраже¬ния: «верблюд кричал», «жалобные молитвы верблюдов», «свирепо вопит», «раздраженно покрикивает», «осадили верблюдицу на подогнутые коле-ни», «пришлось уклады¬вать верблюда наземь», «шишь — деревянная заноза, продеваемая в верхние губы верблюда» и т.д. Звучит непривычно, конечно. А все оттого, что не находится дос¬тойного экви-валента для казахских слов «шөктipy», «боздау»,«мұрындық» и др.
Что делать... приходится как-то выкручиваться. Не выкинешь же благородного верблюда из контек-ста азийской реальности...
Заключая разговор о казахских словах, относящихся к животному миру, приведу для убеди-тельности еще несколько слов из этого разряда: ісек — холощенный баран (двухгодовалый); шыбыш — годовалая коза; бұзау — теленок; орда баспақ — годовалый теленок-сосун; құнан өгіз — бычок по третьему году; дөнежін — самка-трехлетка; тайынша — годовалый бычок; бағлан — ягненок ран-него расплода; құнан атан — верблюд-мерин по третьему году; тайлақ — годовалый верблюжонок.
Примечателен список слов, обозначающий мир зверей и птиц одного лишь Семиреченского региона и упоминае¬мых в поэзии Ильяса Джансугурова. Приведу этот список из статьи Сайдила Талжанова о поэте:

Сілеусін, ілбіс, аю, бұғы, бұлан, қасқыр, серек, қарақұлақ, шибөрі, қарсақ, сусар, бұлғын, жанат, таутеке, арқар, құлжа, қарақұйрық, марал, тазқара, балтажұтар, ақбас, құмай, жұртша, саржақ, су бүркіті, лашын, тұйғын, тұнжар, тынар, мықи, ителгі, бөpi, қ?рғи, құр, тұрымтай, бидайық, бүркіт, тығанақ, үкі, ақсары, құладын, қара, боз, суық, бұқпа, сіпті, шапшақай, майлық, маубас бұ??, шөже, тоқылдақ, сұр құркылтай, бұлбұл, шымшық...
Далеко не всем этим наименованиям я в состоянии подобрать русский адекват. Знаю, что не най-ду его и в известных или доступных мне словарях. Вполне возможно, что некоторых птиц и зверей из этого списка уже и не встретишь в благословенном Жетысу, а иные, вероятно, числятся в «Красной книге». А слова остались, и свиде¬тельствуют они об океане казахской лексики.

VIII
Сөз сөзден туады, сөйлемесе
қайдан туады?
Слово рождает слово: если
молчать, откуда ему взяться?
Казахская пословица

Огромный пласт казахского лексического богатства — архаизмы, слова, вышедшие из активного употребления. Жизнь течет, времена меняются, и слова — как люди: рождаются, стареют, дряхлеют, забываются, умирают. Последующим поколениям обветшалые слова-понятия уже не нужны. Другая эпоха — другие песни - иные нравы — другие потребности — новый быт. Все естественно. И это харак-терно для всех языков мира. И порою трудно определить, каких слов больше — активных или пас-сив¬ных, живых или мертвых.
Казахский язык в этом смысле не исключение. Архаических слов в нем — море. И не надо углубляться в далекие века, в общетюркские времена, достаточно вникнуть в фольклор, в батырские листаны. в религиозные киссы, в любовно-романтические поэмы, в исторические сказы, в творения Бухара-жырау, Дулата, Махамбета, Шернияза, Шортанбая, Суюнбая и многих-многих других пред-шественников Абая, да и самого Абая; стоит прочесть исторические романы М. Ауэзова, И. Есен-берлина, А. Кекилбаева, М. Магауина, Д. Досжанова, К. Жумадилова, выдающихся писателей на-чала XX века Ж. Аймаутова, Б. Майлина, И. Джансугурова, и вы убедитесь в неохватном богатстве ка-захской лексики, незаметно перекочевавшей в разряд архаизмов. Читая выше¬названные произ-ведения, а некоторых — переводя на русский язык, я делал для себя в блокнотах, в рабочих тетрадях, на разрозненных клочках бумаги, на полях книг выписки и примечания, которые просто недосуг со-брать воедино — получился бы словарь устаревших, редко употребляемых казахских слов. Мне неведомо, есть ли такой опыт или хотя бы попытка, но убежден: такой словарь был бы весьма це-лесообразен во всех отно¬шениях. Ведь архаизмы — достояние любой наци¬ональной культуры, ее прошлое, ее прочный фундамент. Отметать эти слова за ненадобностью — просто неразумно, кощунственно.
Рискую быть назойливым и скучным, однако не могу удержаться от нескольких конкретных при-меров.
Архаизмы из сочинений Бухара жырау (1693-1787): пұсырман (мусульманин), маһи (родовитая знать), мамыр (терпение, благоразумие), көрпелдес (краснобай-трепач), морты? (невзрачный, недоме-рок, малый), кәләм (слово судьбы), һоммәт (вялый, квелый, жалкий), шөншіт (кожаный мешочек для насыбая, кисет), талыс (из бычьей кожи), арсы мен құра (по мусульманскому поверью, не-бесная сфера состоит из семи слоев; два высших слоя, где решается потусторонняя жизнь усопше¬го, называются арсы мен күрсі), шадияр (четыре помощника-заместителя пророка Мухаммеда), кебе (кабаба) — обитель Творца.
Архаизмы, встречающиеся у Дулата (1802 -1887): ғақыл (ум, разум, нынешняя форма: ақыл), газиз (в смысле сожаления — қайран), ғафыл (неприметный, незаметный), ғаділ (справедливый, ныне — әділ), ғадет (привычка, ныне — әдет), қиямет (начало потусторонней жизни), жолан (джигит-пришелец, ино-родец), ғайып ирен қырық шілтен или Баба түкті шашты әзиз — мифические духовники-благодетели, заступники-защитники.
Неупотребляемые ныне слова в творчестве Абая (1845 — 1904): нәпіл (молитва после захода солн-ца); бергек (покрывало жаулыка женского головного убора); паруардигәр (Бог, Создатель); жықа — (по одной версии подзатыльник, по другой — навершие богатырского шлема); бадалық (хвастовст-во); сұхбат (задушевная беседа); өлекшін (самка собаки или хищного зверя); ғиззат (ува¬жение, внима-ние); райыс (наслаждение, услада); мәліш (мелочь); нәфрәтлі (примерный); серменде (гуляка); қатпа (проповедь); шардақ (беспомощный); бәһра (польза, пример, вклад), бәңгі (тупой, глухой) и т.д., а также множество арабизмов, фарсизмов, религиозных и философских терминов, не зная которых, Абая постичь невозможно.
Несколько слов из прозы Жусупбека Аймаутова, значение которых я так и не уяснил, хотя и обращался ко многим знатокам казахского языка: шығу, маңқа, мандам, бұқылама (по контексту, видно, болезни животных); шауқар, бөдес, дүкірт, құнтиыңқы, сұқым, салдаман, тәсiбі, нырай, ли-ке, жом, бейуаз, саңқал, ергенек, шайырқал, березе, мауқіл, мәзқар, шажа, мыршым, мүдуар, дәнекүс, мырсын, шүлеңгер и др. Вообще, язык Ж.Ай¬маутова поразительно богат, сочен, ярок, живописен, образен. Просто диву даешься! Кажется, М. Горький говорил о Лескове: «Язык знает до фокусов». То же можно сказать и об Аймаутове. Из всех казахских прозаиков, которых мне довелось читать, виртуозно владели родным языком Мухтар Ауэзов, Жусупбек Аймаутов и Ильяс Джансугу-ров. Бесподобно!
К древним казахским словам питал неизбывную тягу покойный журналист и писатель Балгабек Кы-дырбекулы. Во время прогулок возле памятника Чокану он обрушивал на меня старинные казахские сло-ва, испытывая тайную радость оттого, что мне они неведомы. Он мне втолковы¬вал: пәйкел ~ детеныш марала; нұғара — вид охотничьего барабана, обтянутого кожей; шүлеңгер — кузнец, железных дел мас-тер; күрік — круг, в который вводят лошадь для осмотра; мұрақ — высокий расшитый головной убор казахской знати.
Из разных источников я также узнал, что самка барса называется таутан, барсенок — алан, котенок —мәулен, а древнее название волчицы — қартқа.
Словом, архаизмами, этнографизмами казахский язык исключительно богат. И их круг употребле-ния из года в год все активнее, все стремительнее сужается. Из-за ненадобности тысячи и тыся-чи слов со временем выпадают из сферы употребления. Иногда раньше времени. Все меньше и меньше становится хранителей этих сокровищ. По себе знаю: многие слова, которыми мы, ауль-ные сорванцы, пользовались в наших играх-затеях, многие названия аульного быта — утвари, сбруи, ручных поделок, обиходной лексики — мои сверстники ныне и не упомнят. Далеко не все зафиксиро-ваны в словарях, в литературе. Несколько подобных слов привел как-то в «Ана тілі» читатель Олжа-бай Узакбайулы:
Астақта — низкий столик, на котором раскатывают тесто, готовят пишу;
Сыпыра — посуда, в которой хранят остаток муки и дрожжи;
Қамырбұрыш — один из видов дрожжей;
Рапида — специальные рукавицы, употребляемые при выпечке лепешек в раскаленном тандыре;
Шөрек — один из видов хлебного изделия;
Ақсыл — белок;
Kәyip — огненное дыхание раскаленной тандырной печки.
Все это и любопытно, и познавательно, и полезно. Не знаю, кому как, а меня лично казахские арха-измы волнуют, будоражат сознание и память. Хотелось бы поделиться с читателем большим количест-вом примеров, но надо ведь знать меру и вовремя остановиться.
Стерлись в народной памяти и много специальных слов-терминов. Приведу одну цитату из «Эха» У. Джанибекова:

«В наши дни, как это ни парадоксально, только отдельные знатоки танцевального фольк-лора могут назвать и показать такие характерные движения и жесты казахского танца, составляющие его основу, как «саяқ журіс» (осторожный ход), «сыпайы журіс» (изящный ход), «қымтыма» (пластика рук), «шынжара» (бегущие вол¬ны), «өкше алмасу» (ход с поворотом), «малдас» (приседание), «айналмалы-ауыспалы» (переменный ход с вращением), «өкшелеу» (ход с каблука), «сүйретпе» (скольжение), «сырма» (поземка), «дүлей» (вьюжные закручивания), «зырылдауық» (вихрь), «бұрқасын» (полет метели), «оралу» (наматывание), «ширатпа» (сучение), «бұраңбел» (гибкость талии) и др.» (стр. 269).

* * *

Хочу обратить внимание читателя еще на одну особенность казахского языка: это обилие и выразитель¬ность так называемых құс сөз — двойных, парных слов, слов-дуплетов. Без них не обхо-дится ни устная, ни письменная речь. И придают они речи особенный шарм: украшают, обобщают, дополняют, оттеняют основной смысл.
Переводить их адекватно на русский язык далеко не всегда удается. При этом второй, дополнитель-ный, элемент слов-дуплетов часто не имеет конкретного значения (или утерял его), он не самодостато-чен, но придает основному смыслу обобщающий, расширяющий смысл, ?те-м?те — очень-очень; дос-жаран — примерно: друзья-товарищи; бала-шаға — детки-домочадцы; ілік-шілік — примерно: дела-делишки. Или звукоподражательные қос-сөз: сарт-сұрт, тарс-тұрс, быт-шыт, дүрс-дүрс, күрс-күрс, арс-арсп т.п.
Разновидностей казахских қос сөз столько, что им следует, пожалуй, посвятить отдельное иссле-дование. Чем богаче язык у художника, тем больше и чаще встречаются у него қос сөз. С помощью слов-дуплетов можно выразить самые сложные философские, абстрактные понятия и раз¬ные психологические нюансы. В любом рассказе, в любой статье, в самой заурядной обыденной речи редко кто обходится без қос сөз. Они характеризуют природу казахского языка. Вот, к примеру, я сейчас взял в руки свежий но-мер «Қазақ әдебиетті (№ 10/2001) и наткнулся на памфлет Турсынжана Шамая «Как я поздравил акима». В этом небольшом по объему памфлете я насчитал 62 қос сөз: әpi-6epi, жылт-жылт, жуып-шайып, ұзын-сонар, үйме-жүйме, кәкір-шүкір, қaдір-қасиет, ұсақ-түйек, бет-пішін, ішкен-жеген и т.д. Или вот в статье Аманхана Алима «Еще раз о том же западничестве» («КЭ», 16.03.01): 77 қос сөз.
В русском языке хоть и значительно реже, меньше, но подобные словообразования также встречают-ся, особенно в сказках, былинах, просторечии. К ним прибегают и писатели. Меня поразило обилие таких слов в романе «Шахта» А. Плетнева: знай-ведай, думай-соображай, раз¬мазня-тесто, чувство-знание, цепи-скрепки, тварь-крыса, дурак-дурачина, едва-едва, желоб-рештак, доска-семерка, жива-здорова и т.д.
Так что, қос сөз — отнюдь не привилегия тюркских языков. И все же русские парные слова, слова-дуплеты по смысловой окраске, по разнообразию, по эмоциональной выразительности не идут ни в какое сравнение с казахски¬ми қос сөз.

* * *

Понятно, что в рамках «Записок» я лишен возможности обстоятельно говорить о своеобразиях казахского поэтического языка и поэтических форм. Это увело бы меня в такие специфические, уз-ко профессиональные дебри, из которых читателю было бы мудрено выбраться. Но на одно свойство казахского стихосложения все же обращу внимание, а именно на богатство рифмы. По многолико-сти и звучности рифмы казахский язык дает ощутимую фору и русскому, и западноевропейским, и многим другим азиатским языкам. Дело в том, что природа рифм, их качество и содержание в русском и казахском языках совершенно различная. Это и понятно: разность рифм предопределена силлабиче-ской и тонической структурами стихосложения. Русская рифма в один ударный слог для казаха звучит скудно, бедно, примитивно.

Казах любит рифму звучную, полнокровную, где созвучны не один слог, а минимум два, а лучше — три, четыре и более слогов. Как у Абая: «ән бе екен» — «сән бе екен». Как у Маяковского: «носки по-дарены» — «наскипида¬ренный». Как в известном трехстишии, пришедшем мне сейчас на память: «Не вы, но Сима, страдала невыносимо, рекой Невы носима». Вот подобная составная рифма звучит со-вершенно по-казахски. Вот такую игру слов, где слоги в строчках перекликаются, как бубенцы, казах обожает. И Создатель щедро одарил казахский язык риф¬мами. Это поистине поэтический язык.
Русский язык на рифмы значительно бедней, на что сетовал в свое время еще Пушкин, высмеивая набившие оскомину рифмы типа: «любовь — кровь — вновь», «младость — радость», или, добавлю я, немецких»: «Herz-Schmerz», «Nur-Natur», «Sonne-Wonne». Казахская поэзия по части рифм — счаст-ливица.
Уместно здесь вспомнить Ильяса Джансугурова. Читая его, чувствуешь: он вскормлен, вспоен казах-ским вековым фольклором, насыщен дастанным духом, поэтикой нома¬дов, и находить рифму в син-гармонической стихии казахского стихосложения ему не представляло никакого труда. Он мыслил стихами, рифмы водопадом исторгались из него, и ему — так кажется — приходилось даже обузды-вать себя, чтобы не впасть в шешенский (оратор¬ский, риторский) раж. Впрочем, это можно сказать о мно-гих выдающихся казахских поэтах.
Какие рифмы, какую игру слов и созвучий можно встретить в поэме «Күйші» Ильяса Джансу-гурова:

«жүгірмейді — күй білмейді — мәүілдейді»;
«дүрілдетіп — дірілдетіп — жір-жүрлетіп»;
«бипындады — құйтындады — сылқылдады»;
«сарқ-бұрқ етті — жарқ-жұрқ етті — сарт-сұрт етті»;
«былкылдаған - ыңқылдаған -сылқылдаған»,

т.е. сплошь и рядом рифмуются по четыре слога. И это вообще характерно для казахской поэзии. Можно найти примеры, где рифмуются по пять-шесть слогов, а то и все строчки традиционного одинна-дцатисложника («Витязь в тигровой шкуре» в переводе X. Абдуллина или поэма «Туркестан» Ж. Аб-драшева).
Говоря о природе казахского языка, невозможно пройти мимо этого уникального свойства националь-ной поэтики.

IX
Жүздің көркі - көз, ауыз көркі - сөз.
Глаза украшают лицо, слово
украшает уста.
Казахская пословица

У каждого народа своя ментальность — своеобразный склад ума, свое мироощущение, миропонима-ние. Казаху, например, не свойственны точность, четкость в европей¬ском понимании. Он предпочитает речи иносказательные, метафорические, с намеками, с красочными образами, витиеватые. Душа у него широкая, вольная, как степь. Мыслит он космическими категориями. Он с презрением относится к мелочам жизни, к мышиной возне, к муравьиной суете. Он щедр, дорожит днем сегодняшним, по-читает предков, уважает традиции. На вопрос: «Сколько у тебя детей?» казах редко ответит точно: «двое, трое». Он скажет: «Э, слава Аллаху, бегают тут пятеро-шестеро». Спросишь: «Сколько километ-ров до следующего аула?», он ответит, почесав затылок: «Э, кто твои километры считал? Кто бо-жью землю мерял?», и скажет: «Иек астында», то есть, «под подбородком». Или: «Два ягнячьих пере-гона». Или: «Один скок на стригунке». Или: «За время, пока вскипятишь молоко, доедешь». Или: «За вре-мя, пока сваришь мясо... пока подоишь кобылицу... верблюдицу...» Если уж совсем рядом, то «на рас-стоянии крика», «на расстоянии брошеной палки», «на длину аркана». И даже «на расстоянии струйки мочи» («сідік шаптырым»). Если далеко, то «на расстоянии двух-трех ночевок», или «двух-трех-дневного пути». Спросишь возраст, тоже не всегда точно ответит. Скажет, подумав, со значением: «Одолел перевал жизни», «Полпути достиг», «Взобрался на вершину мудрости», «перевалил за шестой десяток», «добрался до возраста Пророка», «уж недалек аул семидесятилетия», «дополз до ледяного пика восьмидесятилетия», «седьмой год седьмого десятка», «до тупика девяностолетия рукой подать» и т.д.
Вообще для казаха говорить прямо, в лоб, без вводных фраз, без слов приличия, так называемых ритуальных фигур, однозначно предосудительно, бестактно. Тот, кто говорит напрямик, в лоб, «ляпа-ет сходу» — человек «русского нрава», «русского характера». В понимании казаха это отнюдь не достоинство.

* * *

Есть такое старинное казахское выражение, устойчивое словосочетание — «үйіріңмен үш тоғыз». Буквально это переводится как «С косяком три девятки». Фразу эту говорят, как благожелание, как доброе напутствие. По смыслу: «Да постигнет тебя крупная удача!», «Возвращайся с отменной добычей!». Каждый раз, когда встречалось мне это выражение, я затруднялся его передать по-русски, ибо неясно было его первоначальное значение, его потаенный смысл. Что за косяк? Откуда девятка? Почему три?
Объяснение, наконец, я нашел в этнографическом этюде Акселеу Сейдимбека.
Оказалось, это выражение уходит корнями в глубокую древность, едва ли не в гуннские времена и связано с животноводческой практикой кочевых племен. Издревле считалось, что самцам четырех видов домашних животных - жеребцу, быку, верблюду-буре и барану-кошкару — «полагается» для опти-мального размножения и здравой селекции по девять самок. Самец и девять самок составляют одну «семью», один «yйіp», один «косяк». Отсюда определялись и разные степени награды, поощре¬ния, т.е. один «уйір» во главе с самцом-верблюдом, или девять коров с бугаем, или девять овец-маток с бараном-производителем. Это было одновременно и мерилом штрафа, наказания за какую-нибудь провинность. Плата за жизнь человека («құн») определялась до «девяти девяток», т.е. до девяти «yйip», «косяков» по девять (с самцом десять) голов скота.
Вот что означает формула удачи или добычи — «үйіріңмен үш тоғыз» — с косяком три девятки.

* * *

Малоизвестные слова в романе А.Нурпеисова «Послед¬ний долг», которым я так и не нашел русско-го адеквата при переводе:
аласат лаң, жұмбаздап, тағдыр кесігі, үзір көбейіп, жабдан біреудей, айбықадамданып, тұғыжым, мартудай, беренауыз, күпсер бойы, жетішкі әйел.
Смысл в контексте мне понятен, но точного перевода этих слов на русский пока не нашел.

* * *

Известно, что число семь у казахов (как и у многих других народов) относится к священному, ма-гическому. Этнограф и писатель Сеит Кенжеахметулы обыгрывает это число, конкретизируя разные этноэтические понятия, связанные с этим числом. Вот его примеры:

Жеті шәріп (Семь святых мест или предметов)

1. Мекке
2. Медина
3. Бұхара
4. Шам
5. Қатым
6. Құддыс (Мысыр)
7. Кэләм (Құран)

Жеті ру (Семь родов Младшего жуза)

1. Кердері
2. Tілеy
3. Жағалбайлы
4. Рамадан
5. Табын
6. Тама
7. Керейіт

Жеті казын (Семь благ, богатств)

1. Ер жігіт (Храбрый джигит)
2. Сұлу әйел (Красивая женщина)
3. Ақыл, білім (Ум, образование)
4. Жүйрік am (Быстрая лошадь)
5. Қыран 6үркіт (Сокол-беркут)
6. Берен мылтық (Охотничье ружье)
7. Жүйрік тазы (Гончий пес)

Жеті жұт (Семь бед)

1. Құрғақшылық (Засуха)
2. Жұт (Бескормица, падеж скота)
3. Өрт (Пожар)
4. Оба (Холера)
5. Соғыс (война)
6. Топан су (Потоп, наводнение)
7. Зілзала (Землетрясение)

Жеті су (Семь рек, Семиречье).

1. Іле
2. К,аратал
3. Ақсу
4. Көксу
5. Басқан
6. Лenci
7. Сәрк,ант

Жеті ғалам (Семь частей Света):

1. Шығыс (Восток)
2. Батыс (Запад)
3. Oңтүcтік (Юг)
4. Coлтүстік (Север)
5. Аспан (Небесная — высшая — часть света)
6. Жер (Земля, серединная часть света)
7. Жерасты (Подземье, нижняя часть света)

Жеті жетім (Семь сирот):

1. Тыңдамаған сөз (Невостребованное слово)
2. Қиюсыз без (Несшитые лоскуты бязи)
3. Иесіз жер (Обезлюдевшая земля)
4. Басшысы жоқ ел (Народ без предводителя)
5. Аққу-қазсыз көл (Озеро без пернатых)
6. Жерінен айырылған ер (Храбрый муж, лишенный родины)
7. Замандасы қалмаған (Старец, лишившийся сверстников)

Жеті тозақ (Семь кругов ада):

1. Жаһаннам
2. Иази (Ләзи)
3. Жахин
4. Хатма
5. Саир(сағир)
6. Сахр (сықыр)
7. һауия (Хауиа)

Жеті қат жер (Семь сфер подземелья)

1. Тұңғиық (Пучина)
2. Жылан (Гадюшник)
3. Су (Вода)
4. Қос балық (Две чудища-рыбы)
5. Қара тас (Черный камень)
6. Көк өгіз (Сивый вол)
7. Жер (Земля, твердь)

Жетi қат көк (Семь небесных тел)

1. Ай (луна)
2. Күн (солнце)
3. Шолпан (Сириус)
4. Есекқырған (Меркурий)
5. Қызылжұлдыз (Марс)
6. Сатурн
7. Мүштәри{ Юпитер)

Жеті күн (Семь дней недели):

A)
1. Дүйсенбі (понедельник)
2. Сейсенбі (вторник)
3. Сәрсенбі (среда, день удачи, везения)
4. Бейсенбі (четверг)
5. Жұма (пятница, священный день)
6. Сенбі (суббота)
7. Жексенбі (воскресенье)

Б)

1. Бүгін (сегодня)
2. Ертең (завтра)
3. Бүрсікүні (послезавтра)
4. Арғы күн (после послезавтра)
5. Ауыр күн (тяжкий день)
6. Соңғы күн (последний день)
7. Азына (скорбный день)

* * *

Несколько историзмов:
Абыз - мулла, писарь и советник при ханах, султанах и родоправителях; грамотный человек.
Азям — верхняя одежда широкого покроя.
Аталық - дядька знатных казахов, воспитатель ханских детей.
Бек — бей, князь, феодальный владетель.
Көш - стоянка, стан.
Тархан — титул, пожалование которого освобождало от налогов.
Төре — господин, знатный феодал; чингисид.
Ұлыс - владение, удел.

Предметы, изготовляемые из обработанной кожи:
ішік, тымақ, тайжақы, тоң, шалбар, бөстек, шоншік, талыс, саба, торсық, тұлып, көнек, малақай, қолғап, тулақ, сыпыра, дастарқан, өң, терлік, өт, тоқым, тебінгі, ішпек, төсеніш.
Изделия из сыромятной тесьмы:
Таралгы, тебінгі, жүген, ноқта, айыл, құйысқан, өмiлдiрiк, шiдep, тұсамыс, тағабау, шеттік, канжыға, тiзгiн, шылбыр, шалма, арқан, таспа, көрік, cipi, cipгe, түйме, тұтка, тоқым, адырна, көк, ұлтан, құлақбау, шілия, божы, оймық, қамшы, бишік.

* * *

Казахское «көк» (как цвет) означает и серый, и сивый, и голубой, и — иногда — даже зеленый («көк шөп»).

У немцев тоже голубой и синий цвета обозначаются одним словом — blau.

* * *

Вот слова, которые понемногу внедряются в современ¬ный казахский язык:
Дәлелдеме — аргумент
Дәйектеме — обоснование
Уәж — мотив
Уәждеме — мотивация
Тәлімгер — наставник
Тағылымдама — стажировка
Бәсіре стипендия — именная стипендия
Еншілес компания - дочерняя компания
Сары басылым — желтая пресса
Не помню, кто автор этих нововведений, но в них, на мой взгляд, есть и смысл, и форма.

* * *

Коктебель... Этимология этого слова просматривается ясно: «Көк төбелі ел» - «Страна (край) голу-бых холмов». Поэтично!

* * *

Некоторые казахские пословицы переводятся на русский язык буквально, точь-в-точь, и при этом сохраняют свою смысловую и эстетическую значимость. Вот несколько примеров:
Коварство одной женщины — груз сорока ослов. Кто сорок бед вытерпел, тот и сорок первую вы-терпит. Чего нет, того и на скакуне не достичь. Яловая корова много мычит. Благодаря рису и сорняк воду пьет. Беркут состарится —мышковать начнет.
Впрочем, таких примеров много во всех языках.

X
Тауып сөйлесе\" — күміссі\",
таппай сөйлесе\" — мыссы\".
Уместное слово — серебро,
неуместное — медь.
Казахская поговорка

Мои записки о казахском слове были бы слишком неполны без упоминания структуры и осо-бенностей шешенской (ораторской) речи, фразеологизмов, пословиц и поговорок. Постараюсь дать, конечно, очень общие, краткие сведения об этих свойствах казахского речестроя.
Говоря о шешенской речи, нужно еще раз подчеркнуть особенное, культовое отношение номадов к Слову — отточенному, ассоциативному, яркому, афористичному, ритмизованному, хлесткому, метафо-ричному, организован¬ному по канонам высокой риторики. Казах-кочевник воспи¬тывался веками на культи-вированном, поэтическом слове, оно вошло в его кровь и плоть, он знал цену ему, неизменно восторгался (восторгается) словом самобытным, незатертым, с подтекстом и намеками, уместным, попа-дающим точно в цель, сражающим наповал, вдохнов¬ляющим на подвиги, запоминающимся, как на-скальная надпись.
Словесные поэтические ристалища, состязания — айтысы предполагают не только умение гово-рить в рифму, красноречиво, но и ощущение тонкого чувства меры, когда участники не просто «перегова-ривают», «перебалтывают» друг друга, а по достоинству ценят меткость, яркость и выразительность истинного слова и вовремя останавли¬ваются, умолкают, признав преимущество соперника.
Такова общепризнанная культура, таков общеприз¬нанный статус высокой шешенской речи подлинных златоустов-биев.
Впечатление от словесного состязания поэтов-шешенов хорошо передал ссыльный поляк Адольф Янушкевич:
«Несколько дней тому назад я был свидетелем столкновения между двумя враждующими пар-тиями и с удивлением рукоплескал ораторам, которые никогда не слышали о Демосфене и Цицероне, а сегодня передо мной выступают поэты, не умеющие ни читать, ни писать, однако поражающие меня свои-ми талантами... Народ, который одарен Творцом такими способностями, не может оставаться чу-ждым цивилизации: дух ее проникнет когда-нибудь в казахские пустыни, раздует здесь искорки света, и придет время, когда кочующий сегодня номад займет почетное место среди народов, которые смотрят на него сверху вниз, как высшие касты Индостана на несчастных париев». (А.Янушкевич. «Дневники и письма из путе¬шествия по казахским степям». А., 1966. С. 71).
Образцы шешенской речи мы встречаем в казахском фольклоре, в заповеданных потомкам мудрых сентенциях прославленных биев трех жузов — Толе, Казыбека и Айтеке, в драмах М. Ауэзова и Г. Мусрепова, в истори¬ческих повествованиях многих казахских прозаиков. Эле¬менты, россыпи шешен-ской речи сохранились и в устных, импровизированных выступлениях иных современных обществен-ных деятелей, звучат они порой с политических трибун, из уст деятелей культуры, во время дастархан-ных словоизлияний и задушевных разговоров. Увы, шешенская речь осталась в прошлом, в той поре на-родного сознания, когда Слово было единственным и главным богатством казахов.
Перекладывать на иные языки шешенский строй речи в полном смысле невозможно. Можно только попытаться дать намек, передать тень, воспроизвести «изнанку ковра». Для иллюстрации этого утвержде-ния приведу отрывок из речи Айтеке би. Сначала в оригинале, потом — в моем посильном изложении по-русски.

\"Пәлі жөн-ақ сөз! Ендеше, мен атадан балаға қалар мұрадан бастайын сөзімді. Бата — құранның анасы. Айтады ердің данасы. Атадан бота қалмасын, бата қалсын. Ботаның кұны — бір-ақ жұт, батаның кұны — мәңгі құт. \"Жаңбырмен жер көгepeдi, батамен ер көгереді \" деп отыратын баяғының данагөйлері... Адамға тәттінің жақыны — туыс. Туысыңмен әуелде туыспау керек, туысқан екенсің, сөз қуыспау керек. Туысыңнан кетіссең, басың азаяр, құрмет тұтып, сыйлассаң, қасың азаяр.
Ағайынмен той-тойлас, саудаласпа, жауыңмен саудалас, той-тойласпа \".

Прошу обратить внимание на строй речи, на ритм и метрику, на рифмы («анасы — данасы», «бота — бата», «кұт — жұт», «жер — ер», «жуыспау керек — қуыспау керек», «басың азаяр — қасың> азаяр»), на параллелизмы («той-тойлас — саудалас», «саудаласпа — той-тойласпа!»), на внутреннюю динамику.
В русском переводе все эти элементы, рифмы, игра слов безнадежно блекнут, исчезают, умирают.
«Уах, истинная правда!.. Коль так — начну со слов, заповеданных предками. Благословение — милость. А милость — матерь всего сущего. Сердцевина священного Корана. Сказано муд-рецами: не табуны отцовские благо потомкам, а истинное благо— милость предков, переданная в наследство. Один лишь джут, бескормица-зима — и нет табуна. А благословение предков — не-иссякаемая казна. Как весенний ливень степь обновляет, так благословение старших жигита вдохновляет. Близкий сородич — сердцу услада. Не всякого к сердцу своему подпускай, а уж коль породнился - кривотолков избегай. С сородичем поссорился - накличешь беду, не да-вайте повода злорадствовать врагу. Не торгуйся с родичем, торг устраивай с врагом, с собратья-ми пируй, гуляй, с врагом держись особняком». Тот же Айтеке би рассуждает так: «А всем на свете верховодит, все в единый смысл сводит — ум. Мудрости краса подобна озеру прозрачному. Глупость - что тучи в день ненастный. Слово, сказанное глупцу, вода, ушедшая в песок. Слово, об-ращенное к умному, что стяг в руке народа. Красота взор ублажает, ум народ объединяет. Уменье наслаж¬даться красотой и восхищаться достоинством - признак ума. Внимать мудрым речам - удел благородства. Назойливые нравоучения оскомину набивают. Лживые наставления народ с толку сбивают. Ум питает сердце, облагораживает душу. Ум - надежная опора, верный спутник твой, од-нако не кичись и не умничай перед толпой. Быть умным - красота. Казаться умным – уродст-во. Здоровая плоть, свободный ум, чистые помыслы воплощение счастья в жизни. Но нередко бывает, что все горести-напасти обрушиваются на достойного, а везенье-счастье достается ни-чтожному... На все воля Создателя, а человек слаб...»
И еще один пример:
«Нет такого человека, который желал бы себе зла. А коли желаешь добра себе — не делай худа другим! Нет большего греха, чем злорадство и враждолюбие. Там, где царит добро, в душах людских мед разливается, там, где расплеснулось зло, кровь проливается».
А вот как говорит Айтеке би о правде: «Не свяжешь нити без узла, без правды - речь твоя пуста. И обезьяну слушай, коль правду говорит. С правдой в бой иди без оглядки, коль дружить решил — рас-крой объятия».
Надеюсь, эти примеры дают некоторое представление о форме и содержании шешенской речи. Та-кие сентенции, мудрые высказывания, ораторские приемы мы находим в изобилии и у Толе-би, и у Ка-зыбек-би, и у многих других известных биев.

* * *

Известно, что в фразеологизмах отражается образность, затаенный дух живого языка. Именно фра-зеологизмы оживляют речь, придают ей особый шарм, то, что ласкает слух и что Абай называл «кра-сотой речений».
Фразеологизмы имеются в каждом языке. «Немецко-русский фразеологический словарь» Л.З. Биновича и Н.Н.Гришина содержит 14 тысяч фразеологических единиц. Во «Фразеологический словарь казахского языка» (акад. С.Кенесбаева), вышедший в 1977 г., вошло более 10 тысяч фразеоло-гических образований.
Каждый язык отражает сугубо индивидуальные мироощущение, мировосприятие, духо-устройство. Нейтральные идиомы, общие для нескольких языков, — редкость. Русские утверждают: у лжи короткие ноги. Точно так же выражаются и немцы: \"Lügen haben kurze Beine». И казахи в таком случае пользуются почти тем же фразеологизмом: «Өтіріктің құйрығы бір-ақ тұтам».

Казахские фразеологизмы самобытны, образны. О человеке жадном, ненасытном, о хапуге казахи, например, говорят: «Проглотит верблюда с шерстью, кобылу с вьюком». Это, согласитесь, сильней и образней, чем русская «ненасытная утроба». Попробуй, угадай, что это значит, если казах о ком-то говорит, что он «один день кобыла, один день верблюд». А это адекватно русскому «семь пятниц на неделе». Буквальный перевод казахского выражения «Жезөкше» — «медный каблучок». Несколько лет назад в центре Алматы появилась ненадолго обувная мастерская под этим названием, пока незадачливому хозяину не объяснили, что «жезөкше» по-казахски просто-напросто «проститутка». Там, где русский говорит: «врет, глазом не моргнет», казахи выражаются: «ақсақты тыңдай, өтірікті шындай қылады», то есть, «сделает хромого здоровым, ложь— правдой». Если по-русски говорят: «Не семи пядей во лбу», то казах прибегает к форме: «Не с небес он спустился». О беременной женщине принято по-русски го¬ворить: «в положении», казахи в таком случае употребляют выражение «аяғы ауыр» - букв.: «у нее ноги тяжелые». Буквальный перевод фразеологизмов из одного языка на другой, как правило, создает комиче-ский эффект. Помните расхожую фразу: «Я вижу солнце на твоей спине», означающую по смыс-лу: «Я живу благодаря тебе». Сопоставление фразеологизмов в разных языках, подыскивание наиболее точных аналогов — поучительное, познавательное и увлекательное занятие. Гиви Гачечиладзе в книге «Художественный перевод и литературные взаимосвязи» (СП, 1980) приводит одну гру-зинскую пословицу и ее эквиваленты в разных языках:
«Благослови брод, выйдя из него» (груз.)
«Не говори «гоп», пока не перескочишь» (русск.)
«Не свисти, пока-не вышел из леса» (англ.) «Не празднуй победы без боя» (франц.)
«Не хвали дня, пока не наступит ночь» (нем.)
«Не говори «четыре», пока орех не в мешке» (итальянск.)
«Не кончил дела, не хвастай» (испанск.)
Опытные переводчики с казахского нередко прибегают к калькам, смело вклинивая их в русский текст, тем самым передавая аромат казахской прозы. Вот как это, например, сделал Иван Щеголихин, озвучивая фразеологизмы в повести Дукенбая Досжана:
«Если ветер покачнет верблюда, то козу ищи в небе».
«Слова подталкивают слова, а мысль подталкивает мысль».
«Душа у него висит на кончике носа».
«У кого руки шевелятся, у того и рот шевелится».
«Наступать на хвост спящей змеи».
«Узор чаши со временем стирается, но достоинства ее остаются».
«Барыпкел умеет жирные слова говорить». «Не смогли сварить общий казан с директором». Хоть и скалькировано, а все по-русски понятно.
В 1988 году в издательстве «Мектеп» вышел «Казахско-русский фразеологический словарь» X. Ко-жахметовой, Р.Жайсаковой и Ш. Кожахметовой. Словарь содержит более 2300 фразеологических единиц и их вариантов. Труд, достойный внимания. Приведу из него несколько примеров, дающих представ-ление об образности казахских фразеологизмов:

Ақ түйенің қарыны жарылу — букв.: брюху белого верблюда быть распоротым — по смыслу: пир горой.
Ақшы алтыға, ойы онга бөліну — букв.: ум делится на шесть частей, а думы — на десять. По смыс-лу: голова идет кругом.
Бүйректен сирақ шығару — букв.: почку превратить в голень. Смысл: вкривь и вкось.
Ертеңгі құйрықтан бүгінгі өкпе артық — букв.: лучше иметь сегодня легкие, чем надеяться на зав-трашний курдюк. По смыслу: лучше синица в руках, чем журавль в небе.
Өз қотырын өзі қасу — букв.: каждый сам свою болячку чешет. Смысл: сам по себе.
Талағының биті бар — букв.: у него в селезенке есть вошь. Смысл: деловитый, энергичный.

* * *

Ну, а пословицами, поговорками казахский язык исклю¬чительно богат. Их народ накопил чудовищное количество на все случаи жизни. При этом нередко бывает, что посло¬вицы противоречат друг другу, что свидетельствует о диалектическом мышлении. Поражает и тематическое разнообразие казах-ских поговорок и пословиц. Утебай Турманжанов, например, в своем однотомнике «Пословицы и пого-ворки казахского народа» (А., 1980) классифицировал их на тридцать тем: «О Родине», «Об единстве», «О храбрости и трусости», «О народе», «Об одиночестве», «О человеке», «О доме, семье», «О языке», «О родителях», «О времени», «О богатстве и бедности» и т.д.
Еще школьником я прилежно собирал казахские посло¬вицы. Но потом понял: в мире пословиц можно утонуть. Да и разных сборников пословиц выходило немало. А Музафар Алимбаев не только собирал народ-ные пословицы, но и сам сочинял их в огромном количестве (острословы-шутники называют их музафа-ризмами, по аналогии с афоризмами) и переводил, искусно рифмуя, из других языков.
Последняя новинка, попавшаяся мне на глаза, — «Казахские пословицы и поговорки на казахском и русском языках», собранные журналистом Мадатом Аккозиным (А., 2001) .Он разделил пословицы на пятьдесят тем и перевел их параллельно на русский язык, стремясь это делать адекватно по форме и по содержанию, что, разумеется, очень не просто: ведь помимо лапидарности, упругости необходимо передать игру слов, рифму, синтаксические параллелизмы, аллитерации, созвучие гласных и согласных и прочие тонкости. Понятно, что при этом случаюся и удачи, и огрехи. Но речь сейчас не об этом. Я приведу несколько примеров из этой, несомненно, полезной книги, дабы подчеркнуть своеобразие казахских пословиц.
Көл толқыса — жар кұлайды, көп толқыса — хан құлайды.
Озеро разбушуется — берега размоет, народ подни¬мется—хана свергнет. (Смысл и ритмиче-ский строй пословицы переданы точно, но исчезло созвучие: көл — көп, жар — хан).
Елдің күші — селдің күші.
Сила народная могуча, как селевой поток. (Смысл— да, верен. Но исчезли рифма и лапидар-ность).
Білмегенді білдірмесең, білгіндігің бар болсын.
Что толку от твоих знаний, если не можешь незнающих вразумить. (Может быть по смыслу близко, но звукопись, аллитерация, столь свойственная структуре казахских пословиц, исчезли, оттого и форма передачи хромает).
Қылыштың міндеті — кесу, колдың міндеті - шешу.
Долг сабли — рубить, долг руки — ее остановить. (Не совсем так, но приемлемо).
Бәле қуған бәлеге жолығады, жала қуған жалаға жолытады.
Кто ищет беду — беду накличет, кто ищет ссору — ссору накличет. (Пожалуй, хорошо).
Переводить пословицы адекватно, т.е. сохраняя смысл и форму, — крайне трудно. Зачастую — не-возможно. Чем-то приходится жертвовать: или смыслом, или формой. И то, и другое - искажение.
Приведу пример из, так сказать, личной практики. Однажды в переводной редакции изда-тельства несколько джигитов мудрили над переводом казахской пословицы: «Қара арғымақ арыса, қарға адым жер мұң болар». Смысл: «Когда черный скакун отощает, ему и расстояние в вороний шаг печалью станет». Но как это передать точнее и более складно, упруго по форме? Ерлан предло-жил: «Загнанному вороному вороний шажок верстою покажется». Совсем неплохо. И смысл со-хранен, и фонетический рисунок воспроизведен (ар, ар, ар — вор, вор, вор). Бахытжан предложил свой вариант: «Одряхлевшему вороному в тягость расстояние в вороний шаг». Тоже приемлемо. Мы долго перекладывали пословицу и так, и сяк. В конце-концов получилось: «Одряхлел вороной — вороний шаг верстой покажется». Вроде бы прилично. Вероятно, можно сделать еще лучше.

XI
Көлді жел қозғайды, ойды сөз қозғайды.
Ветер озеро приводит в движение,
слово — мысль.
Казахская поговорка

С обретением независимости в Казахстане началась, можно сказать, тотальная борьба с варвариз-мами в языке. Вдруг обнаружилось, что родной язык ужасающе засорен заемными словами — интерна-циональной лексикой и руссизмами. Это оскорбляло национальное чувство, унижало язык, уроняло его престиж. И без того ограниченная сфера употребления казахского языка сужалась на глазах до уродст-ва, до пародии. И главное — это было просто несправедливо. Исконное богатство казахского языка, его исключительные возможности в словотворчестве, в словообразовании нарочито обеднялись. Варва-ризмы мозоли¬ли глаза, как сорная трава на неухоженном поле, и оскорбляли слух, как фальшивая нота в ме-лодичной песне. Заемные слова, сплошь и рядом употребляемые как в устной, так и в письменной речи, типа — коллектив, самолет, колхоз, творчество, салют, зоопарк, юбилей, космонавт, пенсионер, сумка, медсестра и сотни подобных варваризмов, стали набивать оскомину, вызывали откровенную неприязнь, аллер¬гию, их стали вытравливать из речи, им стали повсюду и активно подыскивать сугубо чистый казах-ский аналог. В ход пошли древние, забытые слова, арабизмы, тюркизмы, фарсизмы, неологизмы, искус-ственные образования—порою весьма удачные, порою сомнительные, спорные, порою неуклюжие, анекдотичные, подозрительные, откровенно экспериментальные. Какие-то новообразования прижились в живом языке сразу же, другие «прописались» временно, третьи отвергались сходу, как слова-ублюдки, чуждые природе языка. Об этом и поговорим подробнее на кон¬кретных примерах.
Для начала приведу несколько слов, введенных в казахский обиход литератором, переводчиком Ислямом Жарылгаповым. Он является автором не одной сотни неологизмов.
Балмұздақ — мороженое (бал — мед, мұздақ - ледок: «медок - ледок». Сравни узбекское: «мұзқоймоқ» — мұз – лед, қоймоқ — тугие сливки); аялдама — остановка; шеберхана — мастерская; сүреткер — художник; саяжай – дача; аққайнар — шампанское (ақ — белое, қайнар — кипящее, бур-лящее); теледидар — телевидение; басылым издание; қазанама — некролог (қаза — смерть, утрата); азагүл — венок (аза — скорбь, гүл — цветок); балабацша — детский сад; оқырман — читатель; көрермен — зритель.
Слова эти образованы естественно, убедительно, путем слияния двух корневых слов или корневого слова с искон¬ным казахским суффиксом. Именно потому, должно быть, слова эти легко прижились, прочно вошли в лексику совре¬менного устного и письменного казахского языка. А ведь каких-нибудь сорок-пятьдесят лет тому назад этих слов — даже страшно представить — вообще не существовало.

* * *

А вот слова-неологизмы Хайдоллы Тлемисова, которые, однако, не прижились в языке, хотя тоже ка-жутся ориги¬нальными:
Әуегер — космонавт (әye — воздух, гер — суффикс, определяющий причастность к чему-то, к ка-кой-нибудь профессии. По-русски как бы «воздухист», если б так можно было сказать).
Бейдауа — рак (болезнь) — («бей» — отрицательный префикс, дауа — снадобье. Как бы: «без сна-добья», т.е. «неизлечимое»).
Басжалбыр — капуста (бас — голова, жалбыр — кудлатый).
Қызанақ — помидор; сүр жер— пар (земля); дәмдеуіш — специи.
Балұя — пчелиная семья (бал — мед, ұя — гнездо); теңгерім — баланс; дыбысхана — фонотека; баспагер — издатель (баспа — издательство, гер — суффикс — «издающий»).
Придумано, кажется, совсем неплохо, хотя искусствен¬ность и бьет в глаза. Может, потому из этого разряда неологизмов и прижилось только баспагер.
В обогащении современного казахского языка новыми словами в духе времени посильно приложили руку многие казахские писатели.
С. Сейфуллин, к примеру, назвал цирк — атойын үйі (букв, «дом, в котором показывают лошадиные игры»); И. Джансугуров адекватом слова «демонстрация» употребил думан жүріс (думан — шумный праздник, торжество, жүріс — ходьба, шествие. Букв.: «торжественное шествие); а рельс назвал - табантемір (табан - подошва, основа, meмір — железо. Букв.: «железная подошва»); вместо «этикетка» Г. Мусрепов употребил құлақша қағаз — букв: «ушки-бумажка»; У.М. Магауина будильник — оятар («будящий»); А. Кекилбаев Снегурочку назвал — қар ханшайым («снежная барышня»); О. Сарсенбаев — глазок (в дверях) — тесіккөз (тесік — дырка, көз — глаза); А. Нысаналин — эпигон — дәлдүріш (этимо-логия мне неясна); Ж. Бектуров — некролог — мұнақып (не знаю, откуда он взял). Таких примеров можно най-ти у большинства казахских литераторов, но все подобные неологизмы остались авторскими, индивидуаль-ными.

* * *

Для понятия «паспорт» «неологисты» придумали казахский аналог «төлтұмар» (төл —основной, главный, исходный, тұмар — талисман, оберег), төлқұжат (құжат —документ, «основной доку-мент»), төлайғақ, (айғақ, — свидетельство, «главное свидетельство»). Но в массе своем народ про-должает говорить: паспорт. Удобнее и понятнее. Да и правильнее, пожалуй.

* * *

Вместо «класс» стали говорить «сынып» (искаженное фарси «синф»), вместо «процент» — пайыз (то ли тюркское, то ли арабское заимствование). Для «капуста» придумали еще «арамжапы-рак» (поганый лист) и «к,ырык,к,абат» (сорок слоев).

* * *

Зуд словообразования одно время был очень силен. «Выдумщики» предлагали в разных газетах целые серии неологизмов. Находились охотники заменить всю интернациональную лексику. Все это подавалось как акт очищения от ненавистной иностранщины, как возмездие постылому «имперско-му» языку. В газете «Ана тілі» была рубрика «Сөз сандық» («Кладезь слов»). Там часто печатались подобные предложения. Приведу примеры из одного номера (№ 40/1992):

Территория — уалаят <тюркск. велайет)
Провинция — аймак,
Поселок — к,аржа
Область - дуан
Урбанизация — кенттену (кент —узб. город)
Программа — низам
Газета — жариядат
Конфронтация - шептесу
Дислокация — жайғасу
Прогресс — алагаят
Мэр — уәли
Семья — жаран (есть варианты: «жанұя» — «гнездо душ», отбасы - «члены очага»).
Директор —мүдір
Публицистика — ғақлия
Минерал — арасан.

Я выписал лишь часть аналогичных проектов. Их было много. Прошло десять лет, но ни одно из этих предложений не внедрилось в жизнь. Ибо, на мой взгляд, теоретически сам посыл неверен. Любой це-ной подыскивать аналог интернациональной лексике — нонсенс. Ну, в самом деле, зачем непременно подыскивать казахский эквивалент, скажем, стюардессе, революции, гимну, гимназии, компью-теру и т.д., если эти слова употребляются в данном значении во всем мире? Куда еще ни шло, если к по-добным нововведениям прибегают в качестве пробы, эксперимента писатели в художественном тексте, но навязывать такие неологизмы, которые часто ни уму, ни сердцу, в форме обязательных терминов — это напоминает языковые потуги славянофилов в русском обществе XIX века.

* * *

Желающих любой ценой придумать казахский аналог спецтерминам и интернациональной лексике одно время было пруд пруди. В этих реформах посильно участвовали не только доморощенные знато-ки, но и зарубежные представители казахской диаспоры. Так, студент Бабакумар Кинатулы из Улаан-Баатора (именно так пишется столица Монголии) опубликовал в «Қазақ әдебиеті» свои варианты-предложения:
Радиус — шара; конверт — хаттыс («письмо + обложка»); аппарат — құрылғы (т. е. образова-ние, составляющее); компас — бағдарлы — «направитель»; медик — медицинашы; физик—физикашы; хи-мик — химикашы; биолог — биологияшы; (т.е. человек, занимающийся физикой, химией, медици-ной, биологией и т.д. по аналогии с трактор — трактор, тракторист — тракторшы); энциклопедия — мағлұтнама («сборник сведений, фак¬тов»); ресторан — сыйхана («место угощений»); рельс— шойын-сырык, («чугунные жерди»).
Кандидат химических наук Даулет Кияшев предлагал следующие адекваты:
Белок — ақ зат (букв.: белое вещество).
Экстракт — қайнақ (образование от «қайнау» — кипение; осадок, остающийся после кипения, выва-рок).
Таблетка — түйме дақ («пуговица» + «пятно»).
Ампула — тұйық түтік («замкнутая трубочка»).
Драже — қапташа («оболочка», «обертка»).
Технолог — жасалымгер («делатель»).
Пилюля — допшылар («мячики»).
Стоит ли говорить о том, что ни одно из этих предло¬жений не вошло в живой язык.

* * *

Давний знакомый математик Угубай возмущенно втолковывал мне: «Зачем переводить «функ-цию» (бернеме), «клетку» (агза) «хлорофил», «презерватив»?! Ведь не было этих слов-понятий в казах-ском языке! Не было! Так зачем же мудрить, голову пудрить себе и другим?! Ведь русский язык вби-рает в себе слова-термины из всех языков мира и ничуть от этого не страдает, не комплексует! Так и казахи должны поступать. Не так ли?»
В чем-то, полагаю, седой математик прав.

* * *

Подобные словообразования напоминают мне этнографизмы у Юрия Рытхэу. Для языка чукчей он предлагал: Баня — дом с горячей водой. Карандаш — пачкающая палочка. Вилка—маленькая остро-га. Часы — стукалка, похожая на глаз. Граммофон — замерзшее эхо. Письмо—следы речи на бумаге. Грамота— записанный разговор.

* * *

Возможности словообразования в казахском языке поразительны и беспредельны. И по этой части казахи неистощимы. Все это, разумеется, свидетельствует о богатстве и жизнестойкости ка-захского языка. Природная расположенность языка к словотворчеству открывает живому языку не-обозримые перспективы, и именно такая особенность речестроя позволяет ему достойно воспроиз¬водить на родном языке все великие творения писателей мира — Гомера, Данте, Шекспира, Гете, Толстого, Достоевского,Теккерея. Нет такой художественной, философской мысли, которую нель-зя было бы адекватно передать средствами казахского языка. Знатоки казахс¬кого языка, которым я ве-рю, не однажды доказывали мне, что по-казахски очень естественно звучат и Кант, и Гегель.
Казахский язык удивительно расположен и к разным филологическим, лингвистическим играм. Когда я учительствовал в школе (как давно это было!), в методи¬ческих целях я вовлекал учащихся в увлекательные игры: придумывать, как можно больше, односложных слов на определенные буквы, или, наоборот, составить самые длинные слова. Помню, самым длинным казахским словом полу-чилось: қанағаттандыраалмағандықтарыңыздан, составленное по всем законам агглютинативных языков, т.е. посредством нанизывания на корневое слово бесконеч¬ное число разновидных суффиксов. По смыслу это слово-сороконожка означает: «из-за вашего неумения удовлет¬ворить».
И еще была такая игра: взять одну букву и, присоединив к ней гласное или согласное, придумать как можно больше слов, имеющих смысл и значение. Скажем, буква «У». Получалось: у (яд), су (вода), бу (пар), ту (знамя), ту (яловая, ту бие), қу (хитрый, хитрец), қу (сухой), ру (род), гу (гул, шум), ау (сеть), жу (императив: мой!), зу (мгновенный звук), ну (заросли). Или: «Т» — am (лошадь), am (импе-ратив: стреляй!), от (огонь), ет (мясо, а также императив: сделай!»), ит (собака), үт (солнечный лу-чик, пробивающийся сквозь щель в юрту), ұт (императив: выиграй!), өт (желчный пузырь), өт (сквоз-няк), өт (импе¬ратив: проходи!). Или ряд словообразований из трех букв: тақ, (трон), тоқ (сытый), тұқ (дробный стук), түк (шерсть, пух), тұр (встань, стоит), тұл (одинокий), төл (плод, основной, корен-ной, изначальный), төк (вылей!), тіл (язык), тік (прямой), mic (зуб), түс (окраска, цвет), түс (направ-ление, сторона), mac (камень), там (плоскокрыший дом), тым (чересчур, излишне), тең (рав¬но), тоң (наледь, мерзлота), тон (шуба), том (толстая книга), тер (пот), тал (ива), тек (только, а так-же: происхождение, гены), түр (вид), тес (пробей!), төс (грудь, грудинка), төр (почетное место), тор (сеть, силок), тар (тесно, узко). Кто больше?..
Или односложные слова на букву «Б»: бал, бол, біл, бұл, бөл, бел, бүк,, бык, бақ, бок,, бас, бәс, бар, бор, бұр, бүр, 6ip, бек и т.д.
Очень увлекательная, заразительная и поучительная игра. Учащиеся были неутомимы на выдумки и заметно обогащали свой словарный запас.

XII
Отыз тістен шыққан сөз
отыз рулы елге тарайды.

Слово из-за тридцати зубов выходит
и до тридцати племен доходит.
Казахская пословица

До сих пор речь шла, главным образом, о самом казахском слове, о его природе, структуре, словарном богатстве и особенностях. Разумеется, я указал лишь некоторые его грани.
Теперь, думаю, необходимо поговорить о современном состоянии казахского языка. И эта наша беседа, к большому сожалению, окажется окутанной туманом тревоги.
Приведу несколько цитат.
«Казахский язык, благодаря «мудрой» языковой политике, на грани исчезновения. Нет толко-вых ресурсов на казахском языке ни в традиционных медиа, ни в Интернете. Казахскоязычная прес-са, ТВ и радио, кроме нытья по поводу непопулярности языка у «русскоязычных» казахов, жизнеописа-ний батыров, биев (как правило, родственников пишущих, акимов...), проблем выделки кож и валяния кошм, ничего не могут предложить, особенно молодому читателю (зрителю), слушателю, которого интересуют Интернет, шоу-бизнес, высокие технологии, международные финансы и т.п.»
(«Мегаполис», 28.03.01)

«... идею более широкого внедрения и развития казахского языка поддерживаю. Но при усло-вии, что это не будет насильственной мерой. Государство должно оказывать максимально возмож-ную финансовую поддерж¬ку любым разумным проектам его развития. И ни в коем случае не пытаясь зажать другие языки».
(Там же)

А вот что говорит заместитель председателя прези¬диума Всемирной ассоциации казахов писатель Калдарбек Найманбаев:
«Казахи сейчас живут в сорока трех странах мира... У всех живущих за рубежом свои проблемы. У российских, к примеру, главная беда — язык: молодые люди до 20 лет совершенно не знают родного языка. Дети узбекских казахов, которые вернулись на историческую родину, не могут никуда посту-пить учиться: там они обучались в школах, которые перешли на латинский алфавит. В Каракалпа-кии живет 350 тысяч. Недавно оттуда приезжала делегация стариков. Они плакали:.»Если нас не заберут оттуда, мы вынуждены будем незаконно перейти границу». Положение там страшное: не говоря о том, что нет возможности заниматься хлопководством и рисоводством, там нет даже питьевой воды.
В Китае, где очень много казахов, вопросами нацио¬нальной политики занимаются на очень высоком уровне... При всем при этом у тамошних казахов нет будущего. Через 40-50 лет два миллиона наших соотечественников растворятся среди полуторамиллиардного коренного насе¬ления. Европейские казахи, чтобы сохраниться, вынуждены жить в своем закрытом, похожем на остров мире».
(«Казахстанская правда», 29марта 2001 г.)

Таковы некоторые болевые точки проблемы.
Живя в атмосфере казахского языка, как устного, так и литературного, вот уже шесть десятилетий, я все же не позволю себе судить о нынешнем его состоянии однознач¬но. Нередко приходится читать в «Қазақ әдебиеті», «Ана тілі», «Алтын орда», «Туркестан», «Жас алаш», «Жас қазақ үні» и многих других казахских газетах отравленные горем и отчаянием статьи о тотальном упадке казахского языка, о катаст-рофическом сужении его сферы употребления, о потере его достоинства и чести, о пренебрежении к нему эшелонов власти, о нерадивости «козкуманов» и «манкуртов», напрочь отлученных от нацио-нальных корней, о нарочитом разрушении исконной природы родного языка, о разрушительном влиянии имперского поветрия в сознании иных граждан и т.д. и т.п. Этот «а-ляу-ляй», похожий на вселенский плач, слышится постоянно вот уже лет десять-пятнадцать. Более приглушенно он звучал и раньше. И признаемся: не без основания. Все вышеперечисленные мотивы имели (и имеют) место.
С другой стороны, бесспорно и то, что со времени обретения страной независимости, казах-скому языку повсеместно, сверху донизу, сплошь и рядом, системати¬чески и последовательно, насту-пательно, шаг за шагом уделяется все больше и больше внимания, ему придали статус государствен-ного, о его болях и тревогах говорят повсюду во всеуслышание, сфера его влияния рас¬ширяется, общественная функция укрепляется, на нем говорят (или стараются говорить) все больше и больше, его осваивают большие слои населения, он становится предметом любви и обожания, он обрета-ет функ¬циональную мощь, у него все меньше и меньше не¬доброжелателей, он звучит все чаще и больше в школах, вузах, на радио и телевидении, на хорошем уровне выходят сотни казахских газет и журналов, а сколько издано в последние годы словарей, учебников, разговорников, пособий, сло-вом, невозможно закрывать глаза на все эти очевидные благие тенденции, или, как выражаются казахи, не годится обтирать рот сухой травой, то есть при¬бедняться, и я, как немножко человек со стороны по своему этническому происхождению, вижу этот процесс совер¬шенно явственно и определенно.
И все равно тревога о судьбе языка и нынешнем его состоянии остается, неизменно присутствует, и просто отмахнуться от нее никак нельзя.

Язык (любой!) всегда нечто большее, чем средство общения, орудие коммуникации. Верно гово-рят, что язык душа народа. Язык — мировоззрение, миропонимание, духоустройство человека, племе-ни, нации, народа. Его ментальность. Вот почему народы так болезненно, с таким катастрофическим ощущением теряют родной язык.
Генрих Манн: «За свободу борются словом и мечом. Но удару меча борцов за свободу всегда предшествовала рана, нанесенная словом».
Казахские пословицы: «Алмазный клинок на войне товарищ, доброе слово и на войне и на пиру товарищ».
«Первое из искусств — слово».
«Слово валит верблюда в котел, а джигита в могилу».
Конечно, человек продолжает жить и после утраты родного языка; для общения с подобными се-бе он может прибегнуть к другим - даже не менее выразительным и богатым средствам. Но, лишив-шись родного языка, он теряет нечто значительно большее, чем средство общения, он теряет свои исто-ки, свою личностную субстанцию, свою изначальную суть, свое лицо, свою душу, которая если и не со-всем утрачивается, улетучивается, испаряется, исчезает, то, по крайней мере, сильно деформиру-ется, облачается в иную оболочку, обретает иную форму. Мож¬но, конечно, существовать в языковом инобытие (мало ли на свете людей, у которых язык и этническое происхож¬дение не соответствуют?), но это в сущности жизнь на чужбине, тягостное ощущение неприкаянности, угнетен¬ное состояние чуже-родности, душевного разлада. Вероят¬но, настанут времена, когда все люди на земле вынуждены будут чувствовать себя чужаками среди чужих, все будут чувствовать себя подшибленными, несчастными, как звери в зоопарке. Судя по всему, к этому идет. Языковеды пред¬рекают именно этот неизбежный путь. И вряд ли от такого пути человечество будет счастливо в подобной языковой унификации.
Языки, как и цивилизации, страны, государства, общества и люди, в свой роковой срок исчезают, отмирают, уходят. Инерция отмирания, как мы видим, убыстряется с каждым годом. Знатоки утвер-ждают, что в наши дни человечество говорит на 5651 языке и диалекте. Одна лишь Индия пользуется 845 языками диалектами. Камерун — всего 10 млн. населения, а разговаривают на 262 языках. Сколько было языков и наречий на территории бывшего Советского Союза и сколько осталось ныне? Сколько из них существуют еле-еле душа в теле? Страшно пред¬ставить! А рок, настигший быка, настигнет и теленка. И наоборот.
Вячеслав Иванов, крупный авторитет в области культурологии и языков, утверждает: «Из шести тысяч языков, на которых говорят на Земле, в будущем веке останется всего шесть сотен: ката-строфа не меньше, чем экологическая...» («ЛГ», П.09.1996).
Будущий век, о котором говорит ученый, это XXI век.
Приходилось читать, что лет эдак через сто вообще останется всего языков пятнадцать. Утеша-юсь тем, что я лично до этого скудного времени не доживу.
Поэтому надо воздать должное тем выдающимся, всяким национальным писателям, которые совершили подвиг, зафиксировав в своем творчестве язык своего народа, как главное его богатство, как символ, как пароль, как его живую душу. Потомки при всем старании могут и не сберечь это богатство в живом органическом действии или, точнее, действенности, но по крайней мере они обязаны стремиться к тому, чтобы сохранить это богатство как бесценный экспонат былой культу-ры. На худой конец, и это какое-никакое утешение на тропе тотального забвения.
Тема столь грустная, скорбная, что я вынужден сделать поневоле паузу и переключиться ненадол-го на более радужный предмет разговора.

* * *

Несколько голых фактов для размышлений: Считается, что в английском языке примерно 240 тысяч корневых слов.
Словарь Шекспира составляет 15 тысяч слов. Байрона—15 тысяч. Маяковского—около того. Пушкин употребил 21197 слов. Науаи — 26 тысяч. Ленин—31 тысячу.
Мухтар Ауэзов только в «Пути Абая» использовал 16893 слова.
Четыре тома «Словаря» Даля вместили 200 тысяч слов, бесконечное количество поговорок, толкова-ний. Над своим «Словарем» Даль работал 53 года.
В самом большом словаре — академическом 17-томном Словаре современного русского лите-ратурного языка зарегистрировано и объяснено 120 тысяч 488 слов. А узкоспециальных терминов, обо-значающих особенности производства, науки, культуры и других областей человеческой деятельно-сти, насчитываются миллионы, и сосчитать их хотя бы с относительной точностью невозможно. (См. Ф. Филин, «ЛГ» от 16.04.1975).
В тридцати четырех выпусках «Словаря говоров» оказалось больше 300 тысяч слов (а это еще лишь часть) — см. «ЛГ» N 10/2001.
В подготовленном в 1936-38 годах Садриддином Айни «Толковом словаре таджикского языка» со-держится 15 тысяч слов.
В 1953 году, когда готовили к изданию первый однотомник казахского толкового словаря, в фонде (картотеке) Академии наук Казахской ССР, насчитывалось 180 тысяч слов, а уже в 1972 году эта картотека состояла из 2 миллионов 550 тысяч слов (Картотека казахских слов берет свое начало с 1937 г.).
В 70-х годах был издан 10-томник казахского толкового словаря. Ныне планируется его 15-томное издание. Поистине титанический труд и монблан слов! Сокровище!

* * *

Одно лишь слово «ас» (белый), оказывается, имеет в казахском языке 130 значений.

* * *

В уже упомянутом выше словаре профессора М.Машанова, изданном более ста лет назад, вы не встретите объяснений типа «вид орла», «вид травы» или «семейство куликовых». Там все переведено точно: стрепет - безгелдек, кречет - сұңқар, сокол — лашын, кобчик — жағалтай, тұйғын, гриф — күшіген, чибис — кызғыш, пигалица — торғақ. Словарь при этом разъясняет: ворона и ворон не одно и то же. Ворона — шауқарға, ворон – кұзғын қарға. А вот в «Русско-казахском словаре», изданном казах-ской Академией наук девяносто лет спустя, ворон и ворона даже по родовым признакам не отличаются — оба оказываются мужского рода.

* * *

Вообще у меня такое ощущение, что нынешние словари в чем-то уступают старинным, дорево-люционным словарям. Когда-то, находясь в аспирантуре, я занимался изучением старых учебников, программ русских туземных школ, мектебов и гимназий, методических пособий, трудов методистов-просветителей, и должен признаться, что в них я обнаруживал больше шарма, живости, души, искренней заинтересованности и предприимчивости, нежели в нынешних изданиях. Ей-ей, в тех изданиях при всей очевидной примитивности заключалась некая магия высокого просветительства и позна-ния.
Не знаю, может, это заблуждение...

XIII
Сөз шынды табар.
Слово найдет правду.
Казахская поговорка

Давно замечаю: скудеют национальные языки. Это главная забота всех (без исключения!) на-циональных культурных центров. В иных, бывших республиках СССР, даже статус государственного не спасает язык. Писатели, языковеды — все бьют в колокола тревоги. Вот известная актриса Ада Роговцева пишет в «Известиях» (11.10. 2000): «В Киеве украинского языка тоже нет, здесь пользуются суррогатом, «суржиком».
С грустью констатирую: нередко «суржиком», суррога¬том пользуются вместо полнокровного ка-захского языка и у нас. И это одно из печальных явлений нашего времени.
Когда-то казахский язык был чист, промыт незамутнен¬ной родниковой водой. Теперь его загрязнили, засорили, и он прямо-таки на глазах лишается былой прозрачности, духовности, благородства и силы.

Ныне сплошь и рядом безобразно портится казахская речь. Особенно в быту, в повседневном общении. Общество к русско-казахской мешанине привыкает, не всегда замечает, как уродуются языки. Языки пре¬вращаются в воляпюк, в «шара-бара», в «шәлдүр-шүлдір», в жаргон примитивной коммуникации. Корреспондент «Азаттық» расспрашивает казахов на базаре о повышении цен. И тор-говцы говорят:
«Только үш-төрт сом қостық. И все».
«Ия, шумиха болды».
«Бағаны көтерген жоқпыз, потому что ешкім алмайды». Госчиновники из высшего эшелона и некоторые депутаты отечественного Парламента строят свои предложения так: «Мен ойлаймын, что положение жа-ман болмайды, өйткені бағытымыз реальный». Или: «Производство көтеріліп келе жатыр и мені» убеждени-ем айтады, что аллаға шүкір с колен тұрамыз деп».
Чуждый казахскому языку синтаксис. Абракадабра! Қойыртпа?!
По утверждению авторитетного писателя, в нашем Парламенте только семнадцать человек в со-стоянии мало-мальски изложить свои мысли на родном языке.
Поневоле задумаешься.

* * *

Вот типичный разговор, записанный в больнице с натуры:
«Мынау нағыз уйықтайтын погода екен».
«Иә, бірде қар, то дождь».
«Ау, телефондары\" не работает қой».
«Бүгін целый день снег жауад деген».
«Снег па, дождь ба?»
«Снег деп айтты».
«Холод болады деп айтты ма?»
«Холод бола қоймас. Временами деді ғой».
«Саулеша, анау үшінші палатадағы старушкаға укол салды\" ба?»
«Жоқ, ол пока система алып жатыр».
«Сахарға анализ тапсырып па еді?»
«Кеше сдавать еткен».
«Онда хорошо».

Такая манера разговора вошла в плоть. Многие того и не замечают.

«Ата, ребаксин саламыз».
«Давай, айналайын, сала ғой».
«Обязательно!»
«Мейлің, положено болса?»
«Конечно, положено, ата».
«Онда вперед. Светті жақ. Ой, больно!»
«Айттым ғой, «болючий» деп».
«Болючиің колючий болды».

* * *

Да, что есть, то есть. При всем отчаянном старании части национальных интеллигентов интерес к родному языку, скажем мягко, на недостаточной высоте. И не только в Казахстане. О том печалятся везде. В 90-х годах в Белоруссии был такой государственный деятель — Дементей. Родным языком он владел едва-едва. На открытии сессии Верховного Совета республики его попросили говорить по-белорусски. Он сказал: «Добрэ» и заговорил на такой тарабарщине, что все лежали. Тогда-то и ро-дился анекдот. « Как называется человек, который владеет многими языками?» Ученики отвечают: «Поли¬глот». «А как называется человек, который не владеет ни одним языком?» Дети задумались, а один мальчик встали сказал: «Дементей».
А сколько таких дементеев в нашем правительстве, в депутатском корпусе, в окружении Президен-та?! И пока таких дементеев большинство, о каком развитии и популяр¬ности казахского языка может идти речь?! В самом деле! И покуда по этой части не будет крутых перемен, государ¬ственный язык так и рис-кует остаться декоративным, бутафорским. Понятно, что в одночасье перелома не добиться, но и десятилетиями ждать его весьма рискованно: поезд может уйти в современном динамичном мире.

* * *

Тревога о неудовлетворительном состоянии родных языков звучит во всем мире. Все языки оказались замутненными, засоренными варваризмами, размытыми чужеродными элементами, лишен-ными первозданного вида и природной окраски. Сравните современный русский язык с тем языком, на ко-тором создана блистательная русская литература «золотого» и «серебряного» веков. Небо и земля! Современный русский язык — чудовищная мешани¬на акцентов всех народов и племен, воляпюк, ера-лаш, уродливая тень, «феня», жаргон. Носители подлинной, высокой культуры русской речи вымерли (или вымирают), как мастодонты.
Если бы воскрес в один прекрасный день Иоганн Вольфганг фон Гете, он мало что бы понял в со-временной немецкой речи. Сплошной молодежный сленг и адская смесь англицизмов и американизмов. Англичане жалуются на засилие «блэк-инглиш». Франция приняла закон о защите родной речи. За принятие такого закона все решительнее ратуют и в Германии. Необходимость такого закона горячо подтверждает Ассоциация немецкого языка и президент страны Иоханнес Pay. Могу засвидетельствовать: в иных гер-манских городах ныне и порядочной немецкой речи не услышишь, а в глазах рябит от американизмов в рекламе и СМИ.
Одно время я следил за руссизмами в казахском, узбекском, киргизском, татарском, башкир-ском языках. Половодье! Кошмар! Происходит тотальное огрубление, деформация, деградация язы-ков. И явление обретает зловещий глобальный оттенок.
На этом фоне тревога казахской общественности по поводу нынешнего состояния родного языка вызывает понимание и сочувствие. Если уж великие языки, на которых изъясняются миллионы, обеспокоенно бьют тревогу, то каково локальным языкам, очутившимся на неблагополучных по всем параметрам островках?..

* * *

О тревожном состоянии современного казахского языка казахские газеты интенсивно пишут из но-мера в номер. Пока я работал над этими заметками, я насчитал в газетах не один десяток статей, в кото-рых поднимаются насущные вопросы государственного языка. Обнародована «Государ¬ственная програм-ма функционирования и развития языков на 2001-2010 годы». Читаешь эту программу — вроде бы все прекрасно, научно, толково, все предусмотрено, комар носа не подточит. Однако, кажется, что этот серьезный документ больше декларированный и к реальной жизни имеет лишь весьма приблизитель-ное, косвенное отноше¬ние. Программа — благое намерение, а реальная жизнь диктует иные законы. И до этой Программы было принято немало программ, концепций, законов, заявлений, постановле-ний (к иным и я, грешный, приложил руку), однако, к сожалению, толк от них был невелик.
Журналист в «Алтын орде» констатирует: «Вот и новую программу, рассчитанную на десять лет, по развитию языка опубликовали, 3 миллиарда тенге выделено на нее... Хотелось бы надеяться, что спустя десять лет на почетном месте окажется все-таки казахский, а не иной язык».
«Мегаполис» (№ 10/ 2001) вопрошает: «Но готов ли казахский язык в нынешнем своем состоянии охватить все фундаментальные сферы жизнедеятельности человека и общества, производства и госу-дарства?» Газета подчерки¬вает основные мотивы «языковых» статей: «проблема размыва казахско-го начала, казахскости и рецептов остановки разрушительного процесса».
Писатель Куандык Туменбай в блистательном эссе, опубликованном в «Жас алаш» (№ 32/2001), с надрывом пишет: «Нужны ли вообще нашим властям «мамбеты», говорящие на казахском языке?»
Радиостанция «Азаттық» откровенно намекает на то, что немалые бюджетные деньги, выделяемые на развитие казахского языка, на самом деле становятся легкой добычей околоязыковых прохо-димцев и ловкачей.
Журналист Казне Тогузбаев беспощадно критикует «Государственную программу функцио-нирования и развития языков на 2001-2010 годы», обнаруживая в ней «самую настоящую эклекти-ку, то есть мешанину идеализма с самым грубым и примитивным мате¬риализмом».
Он пишет: «Налицо националистически окрашенное политическое подстрекательство». «Язык есть все! — ду¬мают сегодня национально озабоченные идеологи и поли¬тики, а также те, кто кормится за счет языка или с его помощью оттирает «своего» соплеменника от корыта, а «несвоего» как бы даже по-ложено ударить клыком, «...кажется, что казахский народ нужен разработчикам языковой Про-граммы лишь в качестве подопытного кролика, а самому казахскому народу, наоборот, подобные и разработчики, и Программа вовсе не нужны» («Мегаполис\", № 9/2001).
Писатель Смагул Елубай подчеркивает, что его коллеги по радиостанции «Азаттық», как правило, го-ворят на трех-пяти языках, но гордятся они не этим, а тем, что свободно изъясняются на родном («мате-ринском») языке. А огорчен, встревожен он тем, что, по последним данным, в Казахстане 440 ты-сяч казахских семей (около 2 млн. казахов!) совершенно не владеют родным (государ¬ственным) языком. Таких «новых казахов», которые горланят по-русски, пугая местных жителей, он встречает толпами и на улицах Праги. В таких «казахах» писатель видит огромную опасность для национального будущего.
Я очертил лишь некоторые мотивы неизбежной тревоги за судьбу родного языка.
И факты эти, как говорится, имеют место. Но утешает меня уже то, что передовая, чуткая сердцем и душой казахская интеллигенция не желает мириться с печальным положением родного языка, бьет в даулпазы-барабаны, будит честь и достоинство, ар-намыс единокровников, а не проявляет поражен-ческие тенденции, не равнодушничает. Это вселяет надежду.

* * *

О том, что делается в области развития казахского языка, очень емко сказал бывший ми-нистр культуры, информации и общественного согласия А. Сарсенбаев в одном из своих интервью: «Что касается академической грамматики казахского языка, то ее основы разработаны еще в 50-е го-ды. Сегодня этот многолетний труд, к которому были привлечены многие научные и педагоги¬ческие институты страны, обретает свое конкретное воплощение. Работа уже завершена: и книга объемом в 130 печатных листов, думаю, уже во втором квартале попадет к читателям. Кроме того, выпущены «Казахский литературный язык XX столетия», «Основы культуры языка», подготовлен к выпуску 1-й том четырехтомника «Казахи в мире родного языка», «Справочник казахского языка», «Орфография и пунктуация казахского языка», «Орфоэпический словарь казахского языка», создается компьютер-ный фонд казахского языка» («Казахстанская правда», 23.03.01).

* * *

Я горячо и убежденно ратую за возрождение и развитие казахского языка. О том неустанно поют ка-захские струны моей души. Но я категорически не разделяю мнения, будто в бедах казахского языка ви-новат русский язык. Знание русского языка для всех нас, инородцев, — великое благо. Без русского языка любой национальный коржын заметно опустеет, отощает. И тут нечего лезть в бутылку и напрасно сотрясать воздух. На все лады проклинать развали¬вающуюся «империю зла». Унижением русско-го языка казахский язык не возвеличишь, не спасешь, не обогатишь. Русский язык тут ни при чем. Русский язык следует только благодарить. Причину бед необходимо прежде всего искать в самих себе. «Почитай родной язык» — вот нравственное кредо любого человека.

* * *

Судьба казахского языка в настоящее время находится как бы между Сциллой и Харибдой, как бы зажата в тиски между накопленным веками несметным богатством, огромной жизненной силой и стойкостью, с одной сторо¬ны, и явственным пренебрежением нерадивых потомков к заповеданному аманату славных предков, к главному источнику народного Духа.
За многие века кочевой жизни на огромных простран¬ствах казахи терпеливо и методично создали и отшлифо¬вали две основополагающие ценности — язык и нравы-обычаи. И то, и другое является фун-даментом националь¬ного Духа. Ныне этот фундамент находится в опасности под всесокрушающим напором всеразмывающей и унифицирующей цивилизации. Устоять перед этим мутным потоком заб-вения сложно. Необходимы мощные усилия вкупе с единством всего народа, всех тех, кто чтит свою национальную культуру, свое национальное обличье и не желает рухнуть, свалиться в яму тотального манкуртизма.
Я же всем сердцем уповаю на то, что природная мощь казахского языка, накопленная веками, не истает, не затеряется, не развеется на излучистых и крутых дорогах грядущих веков.
И многонациональный Казахстан, и многострадальный, многотерпеливый казахский народ, и его своеобычный, самодостаточный язык достойны великой судьбы, как и его беспредельная ширь.

2001г.

В интернете впервые опубликовано на сайте www.kazakhstanets.narod.ru 15.12.2004