Культура

Несколько необходимых пояснений. Данное эссе - это результат многочисленных споров и бесед с моими друзьями, поэтому оно обращено непосредственно к ним. Хотя не исключаю того, что оно будет интересно и для других. Оно не претендует на научность, но содержит ряд критических стрел и в адрес официальной науки. Это даже не эссе, в строгом смысле этого слова, а отрывочные, разрозненные мысли. Абай, в моем понимании, является ключом к нашей ментальной «операционной системе», сбой и «зависание» которой очевидно. Чтобы запустить ее снова надо одновременно нажать на три клавиши на мыслимой клавиатуре (об этом в другой статье). Тогда «система» перезагрузится и позволит работать в нормальном режиме. Отсюда и такой заголовок...
Наши «сто лет одиночества»

Абая нет уже более ста лет, а поставленные им вопросы остались без ответа. Как тут не вспомнит гениального Маркеса! Казахская нация без Абая - это, если можно так выразиться, коллективный Аурелиано Буэндиа, который вместе со своим поселком Макондо выпал из потока Истории. Наверное, именно по этой причине шедевры великого колумбийца так популярны в нашей стране. Они прочитываются на уровне подсознания. И если для европейца они скорее очередной экзерсис и «поток сознания», то для нас - насущная, жестокая реальность. Жители великой казахской Утопии, которую я для удобства называю Казопия, любят читать про себя...

А вопросы остаются без ответов. Отечественное абаеведение еще не в состоянии на них ответить. Да и наукой она еще не стало. Между тем оно станет наукой только тогда, когда перейдет от текстов к формулам, от формул - к построению миров и концепций. До того времени ей предстоит оставаться в зачаточном состоянии. Оно будет оставаться банальным накоплением фактов (что тоже, безусловно, важно), число которых будет расти по мере роста количества абаеведов. Но абаеведение должно пополняться не за счет важничанья ученых, а за счет поиска ответов на абаевские вопросы. Не нужно любить себя в абаеведении или абаевдение в себе. Абая нельзя любить как прошлое, как массив знаний и текстов. Его надо любить как зеркало. Именно как зеркало, а не как свое отражение в нем...
Проклятие большого пространства...

В маленькой, уютной, обустроенной, ухоженной и чистой до полного цинизма и идиотизма Европе свойственна своя пустота. Она не пространственная, а личная, личностная. Она была в каком-то смысле была даже плодотворной. Поскольку рациональный европейский ум не терпит пустоты. Любая подобная пустота требовала наполнения ее смыслом и содержанием. Ее тут же стремились засадить газоном, благоустроить, сделать удобной и пригодной для жизни. И в этом смысле европейская пустота - это мотив, повод для творчества.

Казахское пространство иное. У нас совершенно иная почва и соответственно совершенно иные мотивы. Наши бескрайние степи беспощадно пожирали время, города и цивилизации. Не зря здесь пообломали рога Александру Макендонскому и еще целой куче больших и малых честолюбцев. И чужих, и своих - «кровных». В таком пространстве ни одно поражение не было смертельным, как ни одна победа не была окончательной. Это пространство всепоглощающей, всепожирающей энтропии, которая нивелирует и, в конечном счете, дискредитирует любую пассионарность, любую идею, любое созидание.

Большое пространство, которым мы гордимся, но которое мы еще не поняли, не осознали, не отрефлексировали (про обустройство я даже не говорю), это еще и большая пустота. Как ее освоить? Как превратить такую махину в «цветник»? «Что ты дурашка, неужели, ты и в правду думаешь, что такое пространство можно облагородить? К нему можно привыкнуть, его можно любить всем сердцем, можно отдать жизнь, но освоить... сомнительно. Живи и радуйся!» Быть может «знающие» именно так и говорили непоседам вроде Асан Кайгы - Асану Горемыке. К слову, тот и не пытался что-то обустроить, сделать «цветущим садом». Полагаясь на суфистскую доктрину Пути, он наивно думал, что можно найти «землю обетованную» - Жеруйык, куда можно отвести свой не менее горемычный, чем он сам, народ. Глупо это было: побег из одной Утопии в другую.

Заполнить такую пустоту мог только неординарный мыслитель. Им стал Абай!

У Осипа Мандельштама есть потрясающе кричащие строчки - «...язык пространства, сжатого до точки». Абай - это пространство казахского бытия и сознания, сжатое до точки. И, одновременно, точка, способная разверзнуться, расшириться если не до масштабов Вселенной, то, по крайней мере, заполнить собой Казахский Мир. Мира величественного в своем понимании собственного места в потоке Истории. Мира ушедшего от собственной пограничности. Но это вопрос ближайшего нашего будущего, ближайших 20 лет. Но это не сейчас, не сегодня, не при этих...
Сегодняшнее прочтение

Читая произведения Абая, мне иногда думается, что время замерло. Впечатление, будто ничего не было. Не было ни смен формаций, ни двух мировых войн, ни третьей - незавершенной, ни революций, ни геноцида, ни голодомора. Такое чувство, что все мы не потомки и наследники великого Абая, а его современники - соседи, друзья, враги, злопыхатели и завистники. Это же он о нас говорит: обо мне, о тебе, о вас и о нас всех. Мы же его персонажи!

Мы также продолжаем жить в его пустоте и безвременье. Мы продолжаем жить в мистическом сне и мороке, потому что боимся проснуться и действовать. Для нас удобнее и привычнее находиться в этой полудреме, потому что мы боимся всего того, что произойдет, стоит лишь нам открыть глаза. Выжить в пустыне можно, но видеть ее каждый день - невыносимо трудно! Поэтому мы так усиленно пытаемся выкроить минуту, другую, выклянчить, выторговать, выпросить, украсть лишние мгновения у вечности, которой у нас уже нет...

Мы даже не хотим прислушаться к главному призыву Абая: «Трудись, меняйся к лучшему, иди к цивилизации!» Это ведь его главный мотив, вечный рефрен! На редкие призывы (да и сколько их было-то: Алаш - вчера, оппозиция - сегодня) проснуться, очнуться, мы отвечаем злобой и остервенением. Вместо разума одни эмоции. Бебармачный восторг. Куырдачная истома. Кумысный патриотизм. Вместо идей - далбаса, вместо партий - казы-карта. Да и что можно услышать в пустыне? Кого агитировать, если все спят? Миражи? Верблюжьи колючки? Саксаул? Жуков-скарабеев? Тушканчиков? Привычно теряем собственное прошлое и будущее, обменивая их на сладостные миражи настоящего. Живем ради кисло-сладкой устричной лжи Казопии...

Абай больше чем стиль или метод. Это горькая правда о каждом из нас. Читая его стихи, постоянно сталкиваешься с самим собой, натыкаешься на самого себя. И так будет всегда, пока мы будем его читать ради чтения. Читать Абая можно и нужно только одним способом: меняя себя и меняя собственный мир к лучшему. Надо не только вникать и понимать тексты, но и совершать вполне конкретные, физические усилия над собой.
Коридоры пограничности

Величие Абая, на мой взгляд, в пограничности. Ведь именно пограничье культур, языков, религий рождает неординарные подходы, оригинальное мышление, великую литературу, о чем убедительно говорит и пишет любимый мной философ-амеросс Михаил Эпштейн. Если это так, то Абай как минимум трижды пограничный писатель и мыслитель. Но эта пограничность величественна и трагична одновременно.

Первую из них - тему пограничности эпох и традиций великолепно раскрыл Мухтар Омарханович Ауэзов. Добавить можно, но зачем? Интересно, чтобы он написал, не будь тоталитарной идеологии и соцреализма?

Со второй и третьей пограничностями сложнее. Намного сложнее. Эти темы не раскрыты даже в первом приближении. Это происходит потому, что многие попросту трусят и боятся их освещать. О них говорят еле-еле, полушепотом, намеками, чтобы не дай шайтан кого-нибудь не обидеть, не оскорбить чьи-то псевдонаучные чувства и остывшие, закаменевшие чувства и знания. Это происходит также в силу того, что ученых-абаеведов, по-настоящему знающих множество языков (которыми питался хаким Абай) и разбирающихся в мировой философии и истории религий нет. Есть еще влияние совдеповского страха перед эзотерическим, мистическим.

Между тем, сегодня можно смело говорить о том, что Абай находился под сильным влиянием суфизма (уж простите меня Герольд Карлович). Почитайте его первые стихи! Там казахских слов почти нет! Одни персизмы и арабизмы. Это ведь подражание суфистам. Рефлексия по Саади, Хафизу и другим персо-арабам. Пугаться этого не нужно. Он ничего общего не имеет с нынешним клоунством отдельных наших современников и полуоккультными практиками, которые мы наблюдали недавно по телевизору. Казахи испокон веков находились под сильнейшим влиянием суфистского учения, которое после разрыва с мировыми центрами суфизма полностью деградировало и превратилось в местечковые культы лишенные своей почвы и фмлософского содержания. Об этом говорит многое. Половина слов, которыми мы сегодня пользуемся, важных и значимых слов - это суфистские термины и понятия. Ахмед Ясауи, Бекет-ата, Зенгы-баба, Шопан-ата и прочие культовые фигуры казахского сознания - это суфисты. Отрицать это могут лишь абсолютно безграмотные люди, которые знают историю в рамках учебного курса средней школы. Не будем забывать и то, что Абай происходит из рода Тобыкты, принадлежавшего к крупному тайпа Аргын, все легендарные дети которого именуются «Сопы». Думаете спроста? А клич «ак жол»? Что это если не апология суфистского знания? Но на самом деле все это тема совершенно другой статьи.

Но с какого-то момента все это обрывается. Пропадает. Абай под влиянием русских и западных писателей и философов переходит на совершенно новый уровень осмысления истории и жизни. Суфизм он признает вредным. Это настолько разительно, что в его стихах практически не остается место арабизмам. Эта еще одна пограничность. Духовно-религиозная. Тема для множества статей и публикаций.

Третья пограничность - национально-культурная или цивилизационная. Абай в моем понимании первый писатель и мыслитель, который говорит о «казахах», «казахскости». Он говорит именно о Нации. Это фиксируется на бумаге, это расходится в стихах. Он вышел за пределы родового, жузового мышления и вышел именно на общенациональный уровень. Не зря его великий алашординец Ахмет Байтурсынов назвал «первым казахским акыном». Байтурсынов знал, что говорит. Его речь, произнесенная, по-моему, в 1924 году, сравнима по своему статусу и значимости с «Пушкинской речью» Федора Достоевского, которой он раз и навсегда канонизировал Пушкина, сделав его «русским всем».

Сюда же можно добавить и сознательно выбранный им западный цивилизационный вектор. Он понимает, приходит к тому, что будущее казахов будет зависеть от того, насколько они смогут следовать западной культуре, западным рациональным знаниям. Многовековой казахский иррационализм, космизм хороши, но они не позволяют решать проблемы, стоящие перед Нацией! И когда он говорит, что «Его Востоком стал Запад», он делает очень сильный разворот в своем мышлении. Это полная переоценка и изменение системы ценностей. Вот вам еще одна пограничность.

Абай - это Целое, которое вобрало в себя множество начал. Он более цельный и многогранный мыслитель, чем мы можем даже представить. Он несравненно выше, чем даже некоторые наши самые восторженные мнения о нем. Аналогов такой пограничности, как у Абая, в мировой истории на самом деле единицы.
Абай - это Казахия!

Абай - это Казахия! Он может и должен ею стать. В нашей довольно угрюмой истории практически не было последовательных интеллектуальных традиций, а те, которые все же появлялись, как правило, насильственно прерывались государственной машиной (неважно какой - своей или чужой). Сегодня мы можем восстановить справедливость, признав за гением его законное право. Абай, великий Абай стоит во главе нашего Мира. Великий, непревзойденный и все еще непонятый нами - его потомками-современниками. Мудрый Абай, который бросил вызов Казопии, иррациональному сознанию и нашей самоуверенной надежде на то, что мы воплощаем некую миссию, которой не было, что мы служители культа, которого нет. Он первый понял, что Нация - это сверхценность, которая не требует дополнительного оправдания и кривляния перед Историей.

Я абсолютно уверен в одном: пока будут казахи - будет и Абай. Пока жива казахская мысль и звучит казахская речь - Абай на троне. Он будет в умах и сердцах всех и даже последнего казаха-могиканина, если такого захочет Провидение. Интересно другое. Своим восхождением, своим духовным ростом Абай стал всем, он стал нацией, а все мы, весь народ пребываем в состоянии могиканина. Могиканами истории. Могиканами времени. Могиканами цивилизаций, которых нет и уже никогда не будет. Благородно быть такими, но бессмысленно. Мы последние сторожевые кочевых империй, которых нет и уже не будет. Мы последние адепты цивилизации, которая стала банкротом. Дважды жертвы своего рода «голландской болезни» (но об этом в другой раз)...
Абай - наше альтернативное правительство

Абай первый казахский классический философ. Философ, который большего, наиболее значительного сказать не успел. Или не захотел? Многое он зашифровал, многое спрятал. Наша задача как Нации заключается в том, что найти это спрятанное и расшифровать недосказанное. Это будет равносильно тому, что мы найдем себя. Абай наш духовный код, ключ, используя который мы могли бы прочесть самих себя, мысленно повторить пройденный нами путь и устремиться в будущее.

Солженицын, которого я искренне не люблю, высказал интересную мысль о том, что счастливы народы, которые имеют великих писателей, которые, служа ориентиром для своих наций, являются, по сути, альтернативными правительствами. Хорошая мысль.

Абай явление того же порядка, каким являлись Пушкин и Салтыков-Щедрин для русских, Гете - для немцев, Сервантес - для испанцев, Шекспир, Дефо и Киплинг - для британцев, Мольер, Бомарше, Гюго - для французов, Франклин - для американцев. Все они были провозвестниками новых времен, как и Абай. Они воплощали Новое время. Они его свершили. Абай пророк Нового времени.

Многих из них Абай перевел на казахский язык. Он не просто переводит великих, он калибрует и форматирует себя. Он ставит ориентир и пытается соответствовать ему. Многое он перевести не успел. Многих не прочел. Не будем забывать, что Семипалатинск был периферией, а царский режим многих мыслителей просто запрещал. Да и не было тогда такой системы, чтобы централизованно рассылать в книжные магазины Чукотки Шопенгауэра, а в сельмаг деревни «Красные петушки» полное собрание сочинений Ницше. Тем не менее, Абай со всеми перекликается и находится в духовном контакте. И это достойно изучения и сравнения.

Но еще более важным для нас является то, что он разбудил поколение призыва. Точно так же, как Герцен разбудил революционеров, Абай, по сути, разбудил и отформатировал алашординцев. Он готовил и удобрял национальную почву, которая в одночасье дала столько ярких личностей-погодок. Но в отличие от герценовских «кадров», все они были созидателями и демократами западного типа. Лишний раз говорить о духовных и исторических связях Абая и представителей первого казахского национального правительства - Алашорды, я не буду. Это очевидно.
О чем Абай говорил со своими сыновьями?

Все творчество Абая - этот попытка удержать нас от дальнейшего падения. Попытка заставить нас очнуться от многовековой спячки. Не спасти (спасти себя можем только мы сами), а именно удержать, предостеречь. Он бы спас, но понимает, что это не в его силах. Отсюда и его уныние и печаль. Он бы обнял и утешил всех: но как объять необъятное? Как объять поколения, которых еще нет? Да и сколько их еще будет - абаевских поколений? Может быть, поэтому он так горячо и трепетно любил своих собственных сыновей, в которых он капля за каплей выцедил образ будущего, вложил всего себя и считал людьми будущего - младоказахами? Быть может, разочаровавшись в нас всех, он решил воспитывать своего рода идеальное общество будущего на примере своих сыновей? Может быть, поэтому их ранняя смерть стала и его смертью?

Мне интересно в этой связи то, о чем Абай разговаривал со своими сыновьями. Какие слова он им говорил? Чему он их учил каждый день? Что говорил Абдрахману, отправляя его на военную службу? Правил ли стихи Магауи и Турагула? Как, сидя у домашнего очага за чашкой ароматного чая или тостаганом свежего кумыса, он читал им свои стихи? Как объяснял Пушкина, Толстого, Гете? Это же чертовски интересно! Это можно восстановить, если восстановить Абая...
Одиночество пророка...

Абай мыслитель Нового времени. Он много читает русскую литературу. Но не ставит классических русских вопросов «Кто виноват?» и «Что делать?» Он нащупывает и предлагает свой путь. Предлагает нам искать его вместе. Действовать. Он учит действию, что очень важно для нас - сегодняшних. Это бесценно! Абай честен. Его вопросы - это вопросы к самому себе. Он мучительно ищет ответы на них, не находя - терзается.

В целом надо честно признаться, что духовно-интеллектуальная жизнь современников Абая не была богатой. Она и сейчас не блещет. Абай так высоко себя поднял, что стать вровень с ним никто не мог. С кем ему спорить? С теми, кто отстал от него на сто и более лет? Представьте себе полемику первоклашки и первого философа страны? Кто поймет его? Да и о чем спорить: о вкусе казы или правильном брожении кумыса? Может быть, поэтому он так любит подолгу разговаривать с ссыльными русскими демократами? Это не только отдушина, возможность поговорить о насущном, но и способ узнать что-то новое, узнать мнение сторонних людей.

Трудно быть первым. Соревноваться ведь не с кем! Соревноваться приходится только со Временем. И в этом соревновании он победил. Победил и пространство - его именами названы сотни населенных пунктов и улиц в стране и мире. Его книги переведены на множество языков. Проиграл он только в борьбе с Пустотой. Это же произошло потом с Шакаримом...

Абая разрывало изнутри чувство несоответствия. Он пытался заниматься общественной деятельностью, но его не поняли. Он для всех был чужим. Для богатой прослойки - выскочкой. Для бедных - чудаком. Для русских - выучившимся грамоте верблюдом. Его убивало разительное несоответствие внешнего и внутреннего миров Несоответствие реальной жизни и жизни спроектированной его чутким, добрым и любящим сердцем. Спроектированной как лучшее из пережитого, квинтэссенция прочитанного, продуманного, прочувствованного, домысленного. Это несоответствие разрушает Абая, оно бросается в глаза, оно бьет по мозгам, обжигает, заставляя содрогаться от собственной беспомощности и бессилия...

Представьте себе проводника, который прокладывает дорогу и взбирается на гору. Он ждет собственный кош-народ, а его нет. Кош остался где-то в пустыне и не хочет никуда идти...
Взобраться на вершину Абая!

Абай оставил нам бесконечно много. Даже слишком много. Наследство это неподъемное даже для целого народа.

Абай это величественный ледник. Он питает своими водами все в округе. Селиться рядом с ним не хочет никто, ибо боятся, что их накроет селевой поток, какой накрыл Бодрова в Кармадоне. Все предпочитают фотографироваться на его фоне, но никто не хочет взобраться на вершину. Все пытаются отхватить, подобрать какой-нибудь ничтожный кусочек у подножья. Так на память, как сувенир, в доказательство того, что он был где-то рядом. Это ведь легче, чем обойти всю гору, узнать каждый уступ, каждый склон...

Для меня очевидно, что мы не состоимся как нация, не поймем свою историю, самих себя, свой мир, свои страхи и высокие порывы до тех пор, пока не взберемся на ту высоту, на которую взобрался Абай. Нельзя сказать, что таких попыток не делалось вовсе. Попытки были, но они пока ни к чему не привели.

Да и могли ли привести? Ведь мы пытались взобраться на эту вершину, неся с собой весь груз собственного прошлого. Мы брали с собой все свои сундуки и весь свой ненужный скарб. Стоило нам ненамного отвлечься, заглядеться, как весь этот груз срывался с места и катился вниз: разбивая зеркала, посуду, разбрасывая предметы быта и одежду. Мы коллективный Сизиф, приговоренный богами к вечному аду, за собственное высокомерие. Наша ноша - это камень Сизифа.

Мы ужасно схематичны, ибо не можем даже представить себе, что проклятый камень можно оставить у подножья и идти вверх налегке. Поэтому мы снова бросаемся вниз, собирая весь свой ненужный скарб. Внизу мы снова сколачиваем свои сундуки, клеим свои зеркала, в которых уже невозможно разглядеть собственное отражение, пьем из склеенных чаш. Мы глядимся в реку времени, волны которого крадут наше лицо. Мы до тошноты глядимся в воду колодцев, в которых наш образ бликует из-за игры тени и света. И забываем, что есть только одно целое зеркало - Абай...

Абай освещает своим гением не только свою эпоху. Он освещает жизнь уже шестого поколения казахов после него. И это неспроста. Создается даже впечатление, что Время не властно над ним. И это на самом деле так. И так будет всегда, пока мы не поднимемся на его вершину, к его уровню понимания казахскости, его осознанию Казахского Мира. Пока не наметим еще более высоких и амбициозных целей, чем те, которые нам навязывались и навязываются вчерашними и сегодняшними большевиками. Пока не станем вскарабкиваться на более высокие, более величественные вершины, которые, уверен, еще предстоят и которые еще зачаруют всякого, кто решится сделать шаг из строя. Шаг и движение вперед. В правильном направлении. Мне в это искренне хочется верить. Хочется верить, что седьмое поколение казахов после Абая будет уже не-абаевским. Что оно станет поколением Нового призыва. Этим и живу.

Айдос Саримов, эксперт Фонда Алтынбека Сарсенбаева
Газета «Тасжарган»