Архив статей

Брюс Ли лежал откинувшись на диванные подушки, а отчаянно причитавшая женщина тормошила его, била по щекам, растирала виски нашатырем. Он просто спал, но разбудить его она не могла. Вбежавший в комнату врач сразу понял, что мастер кунфу уже не на этом свете. Позвонили жене: она охнула, схватилась за сердце — муж часто говорил Линде, что он проклят...


В глубине души она давно ждала беды. А Брюс спал, медленно уплывая туда, откуда нет возврата, и перед его глазами, как написанная на длинном шелковом полотнище китайская картина, прокручивалась заканчивающаяся жизнь.

...Сто с лишним лет тому назад английский король отобрал полуостров Цзюлун у владыки Поднебесной империи. Ту войну назвали "опиумной"; она была короткой, жестокой и абсолютно безнадежной для вооруженных самострелами и секирами китайцев. На полуострове возник город Гонконг — застроенный белоснежными европейскими особняками центр и насквозь пропахшая несвежей рыбой и пряной местной кухней туземная окраина. В 1942-м Гонконг захватили японцы и устроили грандиозную резню, потом англичане вернули свою колонию; после того как в Китае победил Мао, в город хлынули беженцы... Шел 1949 год, и мальчик Ли Джан Фан, сын актера китайской оперы Ли Хой Чена и полукитаянки-полунемки Грэйс Ли, отпраздновал свой девятый день рождения.


Строго говоря, он был не совсем Ли Джан Фан (в переводе с китайского — "возвращайся назад": ребенок родился в Сан-Франциско, и мать хотела, чтобы ее сын вновь вернулся в Америку). Когда мальчик подрос, ему дали имя Ли Йен Кам ("никогда не сидящий на месте"); после первой киносъемки появилось имя Ли Суй Лунг ("маленький дракон"). А в свидетельстве о рождении, выданном в китайской больнице города Сан-Франциско, стояло имя Брюс Ли.

В то, что он на самом деле был мальчиком, верили далеко не все. Злые духи точно знали, что Грэйс родила девочку: мать и отец потратили много сил на то, чтобы сбить их с толку, и даже дали ребенку девчоночье прозвище Малышка Феникс. Их первый сын умер, и они решили, что чем-то прогневали богов; в Китае верят, что вторым ребенком в семье должна быть девочка, и Грэйс с Ли удочерили дочку бедняка. Потом у них родился сын Питер, затем Грэйс снова забеременела и не находила себе места от беспокойства: по китайским поверьям, второй сын тоже находится в опасности. Новорожденному Брюсу прокололи уши и называли его девичьим именем — казалось, что злых духов удалось обмануть.


Мальчик рос и не давал покоя всему кварталу: второго такого шкоды в Гонконге не было. Он носился по городу, дружил с кем попало, таскал яблоки с лотков уличных торговцев и не слушал родителей — большой грех для почитающих старость китайцев.

Впрочем, отец Брюса тоже не отличался семейными добродетелями. Он был хорошим актером и отличным малым, его любили друзья и женщины, а он в них души не чаял — Ли Хой Чен тратил деньги на что угодно, только не на детей. По гонконгским меркам Ли был состоятельным человеком (ему принадлежало несколько квартир, которые он сдавал в аренду), но то, как жила семья, привело бы в ужас чикагского безработного. Большой стол, за которым ели, играли и читали; единственная комната, в которой спали Ли, Грэйс, их дети, дедушки и бабушки, несколько слуг и огромная немецкая овчарка; вентилятор под потолком, уныло гонявший горячий воздух... Воду в дом подавали раз в неделю на несколько часов, и ее набирали во все плошки. Семейство Ли принимало душ на кошачий манер, размазывая воду по лицу, фыркая и брызгаясь, — что такое ванна, в доме не знали, а сорокаградусная жара в Гонконге была в порядке вещей... Но все, кто жил под этой крышей, были свято убеждены, что такой комфорт есть только в губернаторском дворце: большинство китайцев ютилось в тесных, жалких лачугах.


Дети подрастали, и их надо было учить — Брюса и его братьев отдали в иезуитский колледж. Иезуиты вот уже несколько веков занимались в Китае миссионерской работой и знали об аборигенах больше, чем кто-либо другой, но справиться с Брюсом Ли не сумели даже они.


Маленький, худенький, шустрый, он не мог сидеть на месте, не желал ломать голову над арифметикой и английской грамматикой и испытывал огромное удовольствие, только когда ему удавалось расквасить чей-нибудь нос. Бывший классный наставник Брюса, брат Генри, вспоминая его через много лет, уверял, что он был необычным ребенком — живым, восприимчивым, умным. С ним надо было обращаться очень мягко, все время занимать его воображение -тогда он вел себя как паинька... Судя по всему, это редко удавалось брату Генри: прошло несколько лет, и Брюса Ли выгнали из иезуитской школы.


В нем жила огромная тяга к самоутверждению, уличные разборки возвышали его в собственных глазах. Он был щуплым, увертливым и абсолютно бесстрашным: поводом для драки могло послужить даже то, что встречный мальчишка не так на него посмотрел, не так вздохнул, не туда сплюнул, недостаточно почтительно извинился. На рост и вес своих недругов Брюс внимания не обращал, и они лупили его по два раза на дню.

Ли Хой Чен, конечно, не был образцовым отцом, но синяки на лице сына и вечно порванная одежда действовали ему на нервы. Причитающая Грэйс промывала ссадины и штопала разодранную рубашку, а Ли каждый вечер читал Брюсу нотации: в конце концов он от этого безмерно устал. Денег детям Ли Хой Чен не давал из принципа, но когда Брюс попросил оплатить ему уроки кунфу, он неожиданно для себя самого согласился — у него появилась хоть слабая надежда на то, что это безобразие когда-нибудь кончится.

Брюс Ли выбрал жесткий и агрессивный винь-чунь — по преданию, создательницей стиля была монахиня, жившая в XV веке. (Она изобрела его, когда наблюдала за схваткой змеи с журавлем.) Монахиня научила ему девушку Юм Винь Чунь, та — своего будущего мужа, у него тоже были ученики... Так очередь дошла до Ип Мена, бывшего инспектора полиции в городе Намхое, бежавшего в Гонконг от войск Мао Цзедуна. В Гонконге Ип Мен открыл свою школу и зарабатывал на жизнь тем, что делал из таких, как Брюс Ли, уличных шалопаев, настоящих бойцов.


Бег на пять километров и сотни отжиманий, бесконечные удары по мешку с песком, акробатика, бои в полном контакте, когда кулак противника что есть силы обрушивается на твои ничем не защищенные ребра... Тренировки в школе Ип Мена заковали его тело в непробиваемую мышечную броню, научили почти совершенной технике боя. Брюс опробовал ее на своих одноклассниках, и результаты были более чем удовлетворительными.

Вскоре родители отдали его в другую школу — там выяснилось, что занятия с Ип Меном пошли ребенку на пользу. Отличником он, разумеется, не стал, зато сильно поубавилось донимавшее отцов-иезуитов бессмысленное озорство. На проказы у юного Ли больше не было сил: после занятий винь-чунем болела каждая косточка — легкость пришла лишь на пятый год.


Зато теперь Брюс Ли успокоился. Он стал королем школы — на улице его всегда сопровождала почтительная свита. Разобравшись с товарищами по классу, Брюс взялся за английских мальчишек они постоянно дрались с маленькими китайцами и, как правило, лупили их почем зря. Англичане были гораздо крупнее, к тому же в их школах учили боксировать, но удары коленом в подбородок, лбом в нос и локтем в ухо оказались для них сокрушительной неожиданностью. Один за другим властители морей отправлялись в глубокий нокдаун, и с каждым подбитым глазом и расквашенным носом рос авторитет Брюса Ли: в Гонконге хорошо помнили об "опиумной войне", разграбленном Пекине и надписях "Собакам и китайцам вход воспрещен", совсем недавно исчезнувших из центральной части города.

Жизнь улыбалась Брюсу Ли, и к восемнадцати годам он чувствовал себя почти счастливым. Когда он был совсем маленьким, отец научил его танцевать, и теперь он выиграл первенство Гонконга по ча-ча-ча, сыграл несколько детских ролей в боевиках. На улице с ним никто не спорил. В свободное от драк и тренировок время Брюс брал уроки танцев. Теперь он выглядел как франт — тщательно зализанные и набриолиненные волосы, безукоризненно отглаженный черный костюмчик (он утюжил его сам, не доверяя матери), узенький галстучек с ровным узлом. То ли ученик миссионерской школы, то ли танцор из варьете — идеальная мишень для желающего развлечься уличного хулигана.

На гонконгских улицах с маменькиными сынками обходились неласково. На лакированный ботинок было приятно плюнуть, за галстук — дернуть. Но вслед за этим наглец получал сау-до — любимый удар Брюса Ли, когда на горло нападающего обрушивается закаленное многочасовыми тренировками ребро ладони. В один прекрасный день он попотчевал им трех членов гонконгской "Триады", двое из которых попали в больницу.

Древнейшее из азиатских преступных сообществ, "Триада" существовала сотни лет: возникнув как боровшееся с маньчжурскими завоевателями тайное общество, со временем оно переключилось на торговлю наркотиками. Тех, кто в него вступал, связывала круговая порука: общество требовало от своих людей абсолютной верности, а взамен предоставляло им защиту. Если бы людей из "Триады" начали безнаказанно избивать на улицах, власть и престиж клана не стоили бы и ломаного гроша. Теперь Брюс Ли должен был умереть — быстро и по возможности мучительно. Его, родившегося в Сан-Франциско, спасло то, что он считался гражданином США, — мать за один вечер собрала вещи, купила билет на пароход и отправила Брюса в Америку к знакомым. О том, что она посылает сына навстречу богатству и славе, до смерти перепуганная Грэйс Ли и не подозревала.

Семьдесят лет назад в Соединенные Штаты привезли первую партию китайцев. Америка стремительно покрывалась сетью железных дорог, для их строительства была нужна дешевая рабочая сила — нищие, трудолюбивые и безответные азиаты подходили для этого как нельзя лучше. Лучшим аргументом в диалоге с ними считался хук правой: нищие крестьяне из глухих китайских деревень, никогда не учившиеся боевым искусствам, сносили такое обхождение с конфуцианским долготерпением. Время шло, нравы смягчились, но уделом американских китайцев оставались прачечные и дешевые ресторанчики — в один из них и устроился Брюс Ли.

Руби Чоу, старая знакомая Грэйс, взяла Брюса официантом и жалела об этом по три раза на дню. Руби была очень достойной дамой, в китайском квартале ее уважали, и она хотела, чтобы подчиненные относились к ней с сыновьим почтением, на что Брюс Ли был решительно не способен: более честолюбивого и вспыльчивого китайца она не знала. Национальными добродетелями считались скромность, прилежание, почтение к старшим, умение сносить неудачи и десятилетиями ждать своего часа. Наполеон не стал бы китайским героем, а Брюс Ли ощущал себя Бонапартом перед Тулоном: разносить утку по-пекински и мыть тарелки было ниже его достоинства. Но миссис Чоу перевоспитывала и не таких гордецов.

Брюсу было некуда деваться: он работал круглые сутки, с трудом выкраивая время для тренировок, разминался на заднем дворе ресторанчика и опрометью бежал на кухню по первому зову Руби. Он ломал свой гонор, учился ладить с людьми и все свободное время посвящал кунфу — оно стало его единственным утешением. Один в чужой стране, со смешным гонконгским акцентом ("р" он произносил как "в"), Брюс впервые почувствовал, как нуждается в общении с другими людьми. Постепенно появились приятели, мало-помалу он начал учить их борьбе, а потом кто-то из новых знакомых пригласил Брюса на праздник восточной культуры в одну из сиэтлских школ. Там он должен был продемонстрировать свое боевое искусство.

Об этом выступлении в школе до сих пор рассказывают легенды. Маленький, хрупкий на вид китаец в толстых роговых очках (в Америке у Брюса испортилось зрение) выполнял тао — похожий на медленный восточный танец комплекс движений кунфу. Студенты начали хихикать, но Брюс вызвал на арену парня покрепче и через секунду сидел на нем верхом. Потом он поманил к себе стокилограммового Джима Демиля, местную легенду, ветерана уличных драк, в одиночку справлявшегося с целой бандой хулиганов — обычно Джим ломал руку или ногу самому высокому парню в компании, и остальные сразу же разбегались. Но такого в жизни Джима еще не было — ни один его удар не достигал цели, противник был неуязвим. Все происходящее казалось ему дурным сном — и тут китаец не больно, но звонко щелкнул Джима по лбу костяшками пальцев. Поединок закончился — и нищий официант превратился в известного в Сиэтле учителя кунфу.

Он еще работал в ресторанчике Руби, но у него уже была своя группа в сиэтлском университете. Потом у Брюса появились поклонники, затем один из них превратился в его менеджера — занятия стоили все дороже, среди занимающихся было все больше солидных людей... Мало-помалу Брюс Ли становился обеспеченным человеком.

Теперь он был гораздо мягче. К тому же Брюс занялся своим образованием, много читал и преподавал в местной школе китайскую философию. К этому времени относится и его роман с семнадцатилетней блондинкой Линдой Эмери.

Она училась в Гарфилдской школе, где Брюс время от времени читал лекции. Хорошенький китаец произвел на молодую шведку неизгладимое впечатление. Линда стала заниматься у него в группе, и однажды Брюс пригласил ее в дорогой ресторан: ярко-алая шелковая рубашка, черный атласный галстук, черный костюм на красной подкладке — не влюбиться в такого кавалера было невозможно. Брюс не встречался с девушками с тех пор, как приехал в Америку, — неудивительно, что он увидел в ней само совершенство. Людские судьбы пишутся на небесах: через два-три месяца они могли бы расстаться, а вместо этого стали думать о браке. Им было очень хорошо вместе, и то, что родители Линды пришли в ужас при известии о женихе-китайце, лишь добавило остроты в их отношения.

Эмери были милым, благожелательным и добропорядочным семейством. Отец сказал, что это полная глупость, мама всплакнула, затем они пригласили мистера Ли к ужину и пришли от него в ужас. Он был чересчур похож на азиата, слишком щеголевато одет и при этом собирался зарабатывать на жизнь уроками какой-то китайской борьбы... Если бы Ромео мог открыто ухаживать за Джульеттой, трагедии в Вероне, быть может, и не произошло бы. Препятствия лишь раззадорили Линду и Брюса. Они поженились, стали жить одним домом — и тут дела Брюса Ли пошли по-настоящему хорошо.

До сих пор он работал в сиэтлском университете, а теперь снял собственный маленький зал, куда вскоре зачастили голливудские звезды — кунфу начало входить в моду. Располневших продюсеров и немолодых сценаристов Брюс заставлял пробегать по семь километров, отжиматься до седьмого пота, делать сальто. Они гордились собой и рассказывали друзьям о необыкновенном маленьком китайце — имя Брюса Ли стало известным в Голливуде. Ему повезло: в то время Америку захлестнула мода на все восточное — китайскую живопись, японскую чайную церемонию и философию дзэн. Дошла очередь и до кунфу: олицетворением таинственного и страшного "китайского бокса" стал Брюс Ли.

Вскоре он превратился в кинозвезду. Произошло это в общем-то случайно: телепродюсер Уильям Дозье искал актера на роль в новом сериале, рядом оказался человек, который учился у Брюса, — и роль досталась ему. Потом ему дали новую роль, а затем обошли ради американского актера. Брюс переживал — ему казалось, что кинокарьера не складывается, но когда он приехал в Гонконг, земляки были готовы носить его на руках. Оказалось, что дома он пользуется бешеной популярностью — в родной город Ли Джан Фан вернулся в ореоле американской кинозвезды и одновременно воина, побившего "белых чертей". Брюс начал вести переговоры с местными киностудиями — он запросил с них $ 10000 в месяц, они предложили ему $ 75 в неделю. Это был тариф местной кинозвезды — рядовые гонконгские киноактеры получали 10 баксов в неделю, жили в общежитиях по десять человек в одной комнате и мечтали о Голливуде. Дома ему нечего было делать — судьба навсегда связала Брюса Ли с Америкой.

Кого-то она баловала, а он платил за все, что получал: успех достался ему дорогой ценой. Брюсу пришлось драться с человеком, преподававшим кунфу в китайском квартале Сан-Франциско, — таков был древний обычай, споры между шифу — учителями воинского искусства, решались кровью. Проиграв, Ли должен был прекратить свои уроки или по крайней мере перестать учить европейцев — но он отправил противника в нокдаун в первые минуты боя, и больше его первенство никто не оспаривал. Затем он сорвал себе спину — по утрам Ли делал сто наклонов с шестидесятикилограммовым грузом и заработал ущемление нерва. Он провел в постели полгода, мучаясь приступами меланхолии: Брюс привык чувствовать себя добытчиком и опорой семьи, мысль о том, что он никогда не выйдет на ринг, была нестерпима. Он сумел поставить себя на ноги, но характер у него от этого лучше не стал.

А потом предложения от продюсеров посыпались одно за другим: фильмы с участием Ли пользовались все большим успехом. В 1966 году Брюс перебрался в Лос-Анджелес и начал сниматься в новом телесериале "The Green Hornet". Приехав в Гонконг, Ли обнаружил, что сериал пользуется бешеной популярностью, а сам он стал суперзвездой. Его предпоследняя лента, "Большой Босс", собрала в Гонконге $ 3,4 млн. за три недели проката.

Больше он не принадлежал самому себе: рабочий график Брюса уплотнился, и ему стало не хватать времени для друзей. Ли превратился в кумира молодежи, голливудское олицетворение кунфу, которое стремительно входило в моду. "Fist of Fury" побил кассовые рекорды "Большого Босса". "Возвращение Дракона", третий фильм Ли, принес еще большую прибыль — речь уже шла о десятках миллионов долларов. Друзья радовались за него и не понимали, что происходит с их Брюсом: он становился все мрачней, пристрастился к спиртному и часто повторял, что не проживет дольше 33 лет — а 33 ему должно было исполниться в ноябре 1973 года. До ноября он не дожил четырех месяцев. В июне 1973 года талисман Ли, зеркальный человечек, стоявший на крыше его гонконгского дома и отгонявший от него злых духов, упал на землю. А 20 июля Брюс, работавший над ролью с актрисой Бетти Тинг Пей, занемог в номере гонконгского отеля, где она жила, принял аспирин, уснул — и не проснулся.

Его поклонники (на похороны пришло больше двадцати пяти тысяч человек) чуть было не сжили со света бедняжку Бетти. А она между тем была ни при чем — интрижки не интересовали Брюса Ли, жену он оставлял лишь ради кино и кунфу. Доктора уверяли, что он умер от аневризмы мозга — возможно, сказалась недавняя травма, возможно, произошла какая-то малопонятная реакция на аспирин...

Внезапная смерть Брюса Ли вызвала много толков. Говорили, что до него наконец добралась "Триада", что завидующий ему шифу убил его "смертельным касанием", что его погубили наркотики, что на самом деле он не умер, а скрылся неизвестно куда...

В чайна-тауне эти глупые домыслы вызывали лишь улыбки — здешние старики знали правду. Они давно твердили: Ли проклят, рано или поздно демоны мщения настигнут зазнавшегося гордеца.

До него китайцы никогда не учили европейцев кунфу — это было потаенное сакральное знание, недоступное для иноплеменников. Секреты борьбы сберегались на протяжении веков, наиболее эффективные комбинации оставались достоянием наставника и его прямых преемников. Брюс растиражировал их по всему свету, да еще и скрестил кунфу с боксом. Это тоже было недопустимо: ученик обязан свято сохранять древние традиции. Занятия боевым искусством были лишь средством: с их помощью человек достигал благодати — человеколюбия, правдивости, послушания и любви к ближним. А Брюса Ли сжигали вполне американское честолюбие, страсть к карьере, тяга к популярности, любовь к дорогим машинам и хорошим вещам.

Толки о проклятии возобновились, когда единственный сын Брюса, Брэндон, погиб на съемках, получив в живот пулю 44-го калибра.

"Игра в смерть", последний фильм Брюса, сам по себе был плохим предзнаменованием — китайцы считают, что слово "смерть", помещенное в заглавие, приносит беду. "Ворон" — фильм, в котором снимался Брэндон, рассказывал о покойнике, вставшем из могилы, чтобы отомстить своим убийцам (по китайским поверьям, ворон символизирует подстерегающую человека смерть). На съемках "Ворона" действительно творилось что-то недоброе: один из актеров получил тяжелые ожоги, другой серьезно поранил руку, писавший о фильме журналист попал в автомобильную катастрофу, а оформитель сошел с ума. В довершение всего ураган разрушил декорации... И, наконец, вместо холостого патрона в барабане оказался боевой: Брэндон рухнул на землю обливаясь кровью, а съемки между тем шли своим чередом. В том, что произошло, разобрались не сразу — пуля пробила позвоночник, и врачи ничего не смогли сделать. Брэндона похоронили рядом с отцом, а журналисты стали копаться в его биографии.

То, как он был похож на Брюса, поражало. Отец начал учить его кунфу с трех лет; когда Брэндону исполнилось пять, он уже ходил на руках и в прыжке доставал ногой до отцовского подбородка. Школьные друзья боялись приходить к нему в гости — на заднем дворе все время раздавались боевые кличи, слышались звуки ударов, оханье и шум падающих тел. Так же как Брюс, он не прижился в школе: его исключили за вызывающее поведение и драки, и матери пришлось устраивать Брэндона в другой колледж. Брюс не ладил с Ли Хой Ченом, а Брэндон враждовал с памятью своего знаменитого отца: он хотел всего добиться сам, а в нем видели лишь сына покойной знаменитости. Замкнутый, напряженный, агрессивный, облаченный в рваный джинсовый костюм, черную бандану и грубые рабочие ботинки — таким запомнили юного миллионера товарищи по колледжу. Однажды Брэндон нокаутировал директора собственной школы; местная полиция воевала с ним из-за того, что он, завзятый, помешанный на своем "Харлее" мотоциклист, нарушал все правила движения. А потом Брэндон начал сниматься, и выяснилось, что он превосходный актер.

Брэндон погиб накануне собственной свадьбы: его невестой была Элиза Хаттон, одна из самых прелестных девушек Голливуда... Друзья семьи говорили, что Ли притягивают беду; в чайна-таунах шептались о том, что неумеренность духа вызывает несчастья — судьба не прощает, когда у нее не просят, а требуют.


http://www.peoples.ru/art/cinema/actor/brucelee/