Мнения

Горбачев совершил очень много великих деяний. Но самым первым таким деянием, потрясшим советский народ, страну и ее экономику, стала антиалкогольная кампания. Примечательно, что в рабочем блокноте новоизбранного генсека, под датой 27 марта 1985 года среди прочего значится: «Бой пьянству». Пришел человек, чтоб избавить страну от Зеленого змея. Валерий Болдин в своей книжке «Крушение пьедестала» так объясняет происхождение самой идеи: «Поскольку в последние годы в ЦК партии и правительство поступало много писем от ученых-медиков, женщин, писателей о недопустимости пьянки, того угара, который охватил страну, все этажи общества снизу доверху, Горбачев дал поручение разработать меры, устраняющие этот «маленький» недостаток».


Поначалу предполагалось нечто умеренное: к 88-му прекратить производство «плодово-ягодной» отравы, постепенно сократить производство ликеро-водочных изделий и виноградных вин. О пиве вообще не было речи. Но когда дело дошло до обсуждения на Политбюро (рассказывает Болдин), «Горбачев, члены Политбюро, взвинчивая один другого пламенными речами, решили, что можно не только принять в принципе намеченные меры, но постараться сделать большее».

Так началось это издевательство над здравым смыслом и над людьми – в первую голову нормальными, ибо алкоголику стояние в винной очереди не помеха, он только обретает цель в жизни, преодолевая такое препятствие. Вскоре дошло до вырубки виноградников, уничтожения уже закупленных импортных линий по производству пива, резкому сокращению сети винных магазинов. По телевизору выступали товарищи запойного вида, рассказывающие о вреде пьянства. «Сухие алкоголики» (люди, бросившие пить и теперь борющиеся с пьянством, преследуя пьющих) объединялись в общества трезвости. Судя по всему, именно такого покроя человеком был председатель Комитета Партийного контроля товарищ Соломенцев, который, может быть, больше всех сделал для превращения здравой идеи поменьше пить в антиалкогольный маразм. Рыжков свидетельствует, что при попытке выразить мнение, что пьянство – это многофакторная социальная проблема, которую невозможно решить путем запретов, сей Соломенцев изрек: «Пока водка будет стоять на прилавках магазинов, ее будут пить!» Ну да ладно бы там водка, коньяк, вино, пиво… Рыжков утверждает, что по поручению не то Горбачева, не то Лигачева Гейдар Алиев совещался со специалистами на предмет «является ли кефир алкогольным напитком или нет?» Понимал всю глупость, был против, но – имел поручение…

Такое начало царствования не предвещало ничего хорошего. Целесообразность – экономическая, социальная, и даже политическая – приносилась в жертву идеологической кампании. Причем идея, лежащая в ее основе, была еще более безумна, чем идея уравнительного коммунизма, а проводилась привычными большевистскими методами запретов. Если Михаил Сергеевич рассчитывал совершить «Заезд в рай на комбайне» антиалкогольной кампании, то это было явно неудачное мероприятие. Люди рационально-практические (товарищи Дмитриевы), конечно, встревожились. Но что они могли сделать, если сам генсек поддерживал это безумие и не хотел отступиться аж до 88-го года. Несмотря ни на что – ни на прямые убытки, ни на ругань народа в километровых очередях, ни на рост самогоноварения и бутлегерства.

Рыжков приводит интересные цифры: «По ориентировочным подсчетам, объем изготовленного в 87 году самогона достиг 3,2 литра абсолютного алкоголя на душу населения. В этот же год государственной торговлей продано спиртного на 5,1 литра меньше, чем в 84 году. Трудно оценить экономический ущерб от самогоноварения. Многие миллиарды рублей, ранее поступавшие в госбюджет, ныне фактически стали доходом самогонщиков. В незаконный промысел оказались вовлечены большие массы людей не только в деревне, но и в городе. В 87 году в связи этим привлечено к ответственности полмиллиона человек, что впятеро больше, чем в 85 году».


Показатели впечатляющие, но Николай Иванович не делает из них главного вывода: антиалкогольная компания создала у нас мафию, стала почвой для первоначального накопления средств в руках бандитов. Ведь свято место пусто не бывает. Незаконное массовое производство спиртных напитков и связанное с этим бутлегерство как раз и создает предпосылки для возникновения и расцвета организованной преступности. Это общемировой опыт и непонятно, почему в СССР должно было быть иначе? Цифры, приводимые Рыжковым, как раз и указывают на то, что этот процесс пошел именно тогда. Я уж не говорю о здоровье нации. Тем более – о здоровье собственно алкоголика. Свинья грязи найдет. И вот вместо водки люди начали пить одеколон, тормозную жидкость, химреактивы, спиртосодержащие лекарства. Начались перебои с сахаром. В 87-м на изготовление самогонки было израсходовано 1,4 млн. тонн сахара. Самогон, изготовленный из него, практически компенсировал сокращение продажи спиртного, каковым сокращением дураки так гордились. Но зато государство потеряло 67 миллиардов рублей.

Разумеется, о потерях экономических и всяких других нашего героя предупреждали еще в мае 85-го, когда все это началось. Тот же Рыжков предупреждал, тогдашний премьер Тихонов, его первый зам Алиев и другие не последние люди в стране пытались хоть как-то смягчить жесткость антиалкогольных документов (в которых, кстати, был и секретный пункт о сведении практически к нулю производства всякой выпивки), хотели отстоять хотя бы пиво, но – не смогли. Горбачев был озабочен «нравственной атмосферой» в стране.
Сам Михаил Сергеевич трактует генеалогию своей высоконравственной идеи борьбы пьянством следующим образом: «По существу инициатива принадлежала общественности. Шло мощное давление на партийные и государственные органы, куда поступало несметное количество писем, главным образом от жен и матерей. Приводились ужасающие примеры семейных трагедий, производственного травматизма, преступности на почве пьянства. Чрезвычайно остро ставили этот вопрос литераторы и медики». То есть получается, что антиалкогольная кампания была, так сказать ответом на вызов времени, каковой вызов содержался в письмах писателей, медиков, жен и матерей. Как мы помним, Болдин тоже ссылался на сигналы «ученых-медиков, женщин, писателей». Вот же запали им в голову эти писатели писем...


Опасения медиков в данной связи совершенно понятны. Жен и матерей понять тоже можно, хотя – те из них, что пишут письма в ЦК (или даже – просто парткомы нижнего звена) с жалобами на проблемы со своими мужьями и сыновьями, это особый контингент. Мало того, что они совершают неадекватные поступки, строча эти письма, но – ведь никто другой, а именно они сами выбрали себе таких мужей и воспитали таких сыновей. Тут бы впору подумать о социально-психологических проблемах возникновения подобного рода семей. И в частности – о роли женщин в мужском алкоголизме. А не бросаться по их сигналам уничтожать одну из существеннейших отраслей народного хозяйства. Ведь женщины, пишущие в парткому, месткомы и прочие органы, стремятся вовлечь эти структуры в свои семейные игры. Хотят, чтобы в их разборках с мужьями участвовали некие внешние авторитетные субъекты. Никакой иной цели эти женские письма никогда не преследовали. Только – почесать, где чешется. И вот в ответ на женские призывы помочь приструнить пьющих мужей (которые, может, и пьют-то потому, что имеют жен, которым нужно, чтоб их мужья пили и таким образом давали возможность этим страдалицам бороться с пьянством) начинается антиалкогольная кампания. Нездоровая игра с алкоголиками обоего пола на государственном уровне.

Что же касается писателей, избравших предметом своих вдохновений трезвость как норму жизни, то это вообще отдается какой-то средневековой дичью. Они что – лучше всех знают, как надо жить, эти писатели? Они пророки, мистическим образом чувствующие глубинные чаяния народа? Они соль земли? Да нет же, они самые обычные люди. Разве что многие из них имеют несколько расстроенную психику (это ведь одно из необходимых условий писательства, то, что создает особое виденье мира). Именно по этой причине многие из писателей действительно подвержены алкоголизму и прочим напастям, происходящим от того, что писателю иногда позарез надо пробудить в себе вдохновение. Не зря же Пушкин говорит о поэте, которого Аполлон не требует к жертве, что он (поэт или писатель, какая разница), быть может, ничтожней всех ничтожеств мира. И еще хорошо, если это ничтожество в промежутках между творческими жертвоприношениями пьет. Но если он завязал, то начинает чудить – осуждать людей пьющих и даже – преследовать их.
Все это, впрочем относится не только к писателям. Просто писатели по природе своей деятельности, могут положить свои антиалкогольные (а по сути – алкогольные) страсти на бумагу. Но ведь это отнюдь еще не основание для того, чтобы ориентироваться на их мнение, принимая судьбоносные государственные решения. А Горбачев ориентировался… На неких страдающих женщин, писателей и только в последнюю очередь – на медиков. Почему?

Здесь, я думаю, нелишним будет вспомнить, что у Михаила Сергеевича был (и жив ли сейчас, не знаю) родственник, который является одновременно и писателем и алкоголиком. Это младший брат Раисы Горбачевой Евгений Максимович Титаренко (статья о нем опубликована в The Sunday Times от 02.02.01). Он написал и опубликовал несколько детских книг, стал членом Союза писателей, но – очень злоупотреблял спиртным. В средине 70-х его из-за этого бросила жена. Раиса Максимовна старалась ему как-то помочь, устраивала ему консультации с врачами, те помещали его в клиники, но – ничего не помогало. Вот что говорит об этом госпожа Горбачева в своей вышедшей в 91-м книге «Я надеюсь…»: «Брат – одаренный, талантливый человек. Но его дарованиям не было суждено сбыться. Его талант оказался невостребованным и погубленным. Брат пьет и по многу месяцев проводит в больнице. Его судьба – это драма матери и отца. Это моя постоянная боль, которую я ношу в сердце уже больше тридцати лет. Я горько переживаю его трагедию, тем более, что в детстве мы были очень близки, между нами всегда была особая душевная связь и привязанность… Тяжело и больно».



Евгений Титаренко, брат Раисы Горбачевой.

То есть вот ведь какая штука. Семейная трагедия. А если мы вспомним то, каким образом госпожа Горбачева воздействовала на своего мужа (лишь хмурясь, демонстрируя нечто «неладное»), станет понятно, каким образом такая в общегосударственном масштабе пустяковина, как болезнь родственника жены, может повлиять на судьбы целых народов.
Михаил Сергеевич не мог вынести страданий, которые испытывала Раиса Максимовна по поводу тяжелого алкоголизма своего брата писателя. А она не могла скрыть этих страданий от мужа. Горбачевский Андрогин, так сказать, страдал от алкоголизма, будучи сам совершенно не склонным злоупотреблению спиртным. И именно поэтому – не склонным также и к идиотским формам борьбы с пьянством. Ни Михаил Сергеевич, ни Раиса Максимовна не были «сухими алкоголиками». Несмотря на болезнь брата, генсекша (по свидетельству Болдина) достаточно здраво относилась к винопитию: «С самого начала и до последнего времени она была противницей столь искаженного толкования сухого закона и говорила, что это несусветная глупость – запрещать выпить бутылку вина». Но одно дело рациональные соображения и совсем другое – непосредственная боль. Переживания Раисы, связанные с Евгением Максимовичем, были слишком болезненны, и она, демонстрируя нечто «неладное», транслировала эти переживания мужу, который вынужден был принимать какие-то меры, чтобы развеять это «неладное». А уж дальше за дело брались исполнительные дураки и «сухие алкоголики».

Разумеется, это все не доходило до сознания генсека. Просто Раиса Максимовна всем своим видом показывала, что с ней происходит нечто «неладное». Михаил Сергеевич не мог не знать о запоях брата жены. И даже, если жена пыталась оградить мужа от этих проблем, он «чувствовал», что «неладное» связано с пьянством. Болезнь детского писателя Евгения Максимовича Титаренко так или иначе становилась его проблемой. В самой нежной части души нашего героя сидела заноза, которая очень его беспокоила, и это безотчетное беспокойство превращалось в его сознании в навязчивую идею «Пьянству бой».

Так волей-неволей генсек переносил свою семейную проблему в сферу проблематики всей страны. Нужен, конечно же, повод, чтобы масштабно поднять вопрос пьянства. Ну так вот как раз кстати писатели, женщины и медики письма пишут… На эти бы письма плюнуть и заняться неотложными государственными делами, но – где-то там, в глубинах своей души наш герой соединил эти письма от женщин, писателей, медиков с сигналами о медицинских проблемах одного пьющего писателя, который, увы, оказался братом женщины, которая была частью его самого. Соединил и транслировал дальше – людям, которые превратили эту проблему в глупость общегосударственного масштаба.

Таким образом шли два параллельных процесса – в семье и в стране. Семья здесь первична. Евгений Титаренко после того, как Михаил Сергеевич пришел к власти, стал пить еще больше (вот истинный сигнал от писателей), Раиса Максимовна старалась что-то предпринять, демонстрировала «неладное» (вот вам и жалобы женщин), советовалась с врачами, которые, хоть и клали писателя Титаренко в хорошие клиники, ничего не могли сделать (сигнал от медиков). Именно эти сигналы, идущие из глубин бессознательного Горбачевского Андрогина, легли в основу антиалкогольного безумия. А уж письма реальных женщин, писателей, медиков были только внешним подтверждением процессов шедших в внутри Андрогина. Эти процессы были очень болезненны для генсека и потому антиалкогольная кампания в стране приняла столь нездоровые формы.


Титаническая борьба с пьянством в стране длилась до тех пор, пока брата Раисы Максимовны не решили упрятать в закрытую психиатрическую больницу, расположенную недалеко от Воронежа. Когда он был 1988 году в нее помещен, проблемы семьи были окончательно решены. И именно в этом году (Рыжков предлагает и точную дату – 10.09.88, суббота) прекратились последние судороги антиалкогольной кампании. Евгений Титаренко, оказавшийся невольным виновником борьбы за трезвый образ жизни, продолжает сидеть в этой клинике, может быть, по сей день.